— Что? — Панси нервно взмахнула руками. — Если я попросила твоей помощи, значит, я доверяю твоей голове. Однако, если бы круциатус так легко прерывал беременность, лобби первых леди Магического Содружества уже давно продавило бы его в ранг условно-разрешенных.
Она крепко сжала зубы и протерла пальцами глаза. Две недели были потрачены на пустые поиски того, чего, похоже, не существовало в доступной природе.
— Сам по себе он не прерывает, — согласно кивнула Гермиона, в темпе собирая мысли. — Но это происходит из-за минимизации его прямого воздействия на организм. Необратимые изменения возникают только после длительного применения к жертве. Но если, — Гермиона подскочила со стула и начала что-то судорожно искать в толстой стопке записей, — если сочетать его с любыми локальными чарами ограничения или концентрации, то есть возможность вызвать сильнейший стресс в области применения и добиться сбоя в работе прилегающих систем, — она нашла листок с расчетами и крепко сжала его в руке. — Равно как и помутнения сознания.
Панси вспомнила Люциуса, оценила последнее состояние его здоровья и поняла, что Гермиона ни на миг не смыслит на практике в том, о чем говорит. Она критично подняла брови:
— Я что, похожа на подружку Лонгботтомов?
Гермиона усмехнулась:
— Потому я и говорила про маггловских врачей, — она опустилась на стул и отбросила комок бумаги к другим смятым листкам. — Нет никаких ножей. Есть аналоги магических зелий, которые при твоем сроке легко переносятся. Кроме того, это гарантирует нам полную анонимность, а у моей семьи есть хороший знакомый гинеколог.
— Без фатальных последствий для здоровья?
Гермиона устало пожала плечами:
— Точной гарантии не дает никто, но из того, что приходит мне на ум, это самый безопасный способ решения проблемы. Если, конечно, ты не решила рожать.
— Не решила, — сухо ответила Панси и серьезно спросила: — Гермиона, ты уверена в том, о чем говоришь?
— Уверена, — кивнула она. — Но ты должна знать, что по статистике у десятой части девушек возникают осложнения.
Панси нахмурилась и уперлась взглядом в кипу собранных бумаг, а затем подняла глаза к Гермионе. Она сделала все, что могла: об этом говорил ее бледный вид и вся собранная на кухне макулатура, — большего от нее ждать было бессмысленно.
— Договорись, пожалуйста, обо всем со своим знакомым, — решительно сказала Панси. — Если нужно, я могу пойти в Лондон с тобой для страховки.
Гермиона сделала большой глоток из кружки с уже остывшим кофе.
— Лучше, чтобы ты пошла со мной к врачу для предварительной диагностики, — ответила она.
— Хорошо, — Панси тяжело вздохнула. — Тогда завтра. И когда уже будет готово твое зелье? — она брезгливо сжала губы. — От второй недели ночевки на диване у меня перестала поворачиваться голова.
В подтверждение своих слов Панси попыталась размять шею руками и болезненно поморщилась, коснувшись пальцами верхних позвонков.
— Так-то, сегодня, — Гермиона только усмехнулась, наблюдая за тем, как Паркинсон старательно пытается опустить голову то направо, то налево. — И вообще, попробуй Эпискеи, — из-под стола она быстро взмахнула палочкой в сторону Панси.
— Ой!
— Оказывается, помогает не только для носов, — довольно улыбнулась Гермиона, глядя на растрепавшуюся в процессе лечения Паркинсон, и глубоко зевнула.
— Обед готов!
Обе девушки синхронно вздрогнули, когда перед ними с громким хлопком появилась Маня, облаченная в свой традиционный кружевной передник-наволочку с желто-розовыми прихватками на ручках и большой поварской ложкой.
— Он ожидает вас в столовой, — домовичка довольно хлопнула ладошками, затем ушами и хитро посмотрела на Гермиону взглядом любимой бабушки, которая придумала, как заставить отощавшего внука съесть еще две порции заготовленных котлет.
Гермиона обреченно вздохнула, встала со стула и поплелась в столовую. На обед были жареные соевые бобы с морковью, тушеные грибы и целый графин свежевыжатого гранатового сока.
* * *
О том, что Люциус пожалует к ужину, Панси сказала ровно за полчаса до того, как из прихожей раздался стук. Паркинсон не нашла лучшей возможности, как деликатно указать согнувшейся в две трети над унитазом Гермионе, чтобы та выбрала что-то из ее платьев в связи с прибытием званого гостя.
— Чем быстрее впишешься в коллектив, тем лучше, — авторитетно заявила она и простучала пятками домашних тапочек в сторону чердака.
Гермиона подняла голову от бочка и окинула свое отражение в зеркале испуганным взглядом. В этот раз ошерстения девяноста процентов кожного покрова удалось избежать, однако по ее волосам уже третий час бегали волны кудрей, то распрямляясь под генами Панси, то завиваясь, уступая место наследственности. А блестящие каштановые проплешины на общем темном фоне попросту пугали. Глаза перестали играть каре-зелеными бликами час назад и остановились на тоне мерзлого болота: чем-то средним между ее родным коричневым и навязанным изумрудным.
Виною всему было то, что под мотивирующим воздействием домашней вони было решено использовать зелье сразу, как только станет возможно, — то есть после обеда. Ежедневные номера "Пророка" пестрили мало обнадёживающими подробностями о природе Рубежа и с каждым днем все больше и больше убеждали Гермиону в том, что все мосты сожжены. Пути назад не было: так подсказывало сердце, так голосила интуиция, так вели себя Пожиратели, разбивая исследовательские лагеря вдоль южных границ вместо того, чтобы единым фронтом атаки смести вставшую им поперек глотки стену. Гермиона не знала, догадывалась ли Панси о том, что ее вынужденное семейное единение должно было растянуться на непредвиденный срок, но предпочитала эту тему не затрагивать.
Рецепт косметического зелья, как нехитро оно было названо в найденных записях, Панси обнаружила среди старых вещей матери во время поиска собственной панацеи. В семейном архиве Берберини, из которых происходила Элис Паркинсон, не было дано указания на сроки действия отвара и порядок его приема. Объяснение этому было одно: новорождённых младенцев редко нужно было представлять свету, а по чертам недельного малыша нельзя было угадать не только личность отца, но и имя матери. Зелье работало на отдаленное будущее и не было рассчитано на ту наглость, которая толкнет к обману двора взрослого бастарда. Гермиона вообще сомневалась в том, что его часто использовали, учитывая специфическую направленность и традиционно хранимые за семью печатями секреты родовых наработок. Да и мужьям почтенных бабушек Панси знать о таких хитрых отварах было незачем. Думать же о том, что зелье наверняка впервые использовали с генетическим материалом женщины, а не мужчины, Грейнджер вообще себе запретила.
Ругая про себя Паркинсон на чем свет стоит, Гермиона обхватила одной рукой больной живот, а второй подтянулась на раковине и, наконец, увидела свое обновленное отражение в полный рост. Бедра и грудь располнели, собрав вслед за собой тонкую рубашку, неожиданно ставшую слишком узкой, кожа побелела, а от прилившей к лицу крови на щеках остался здоровый румянец. Выступившие за последний год скулы скрылись за округлыми линиями лица, губы стали чуть полнее, нос — крупнее, а шея — короче. Рост остался прежним, но под тяжестью нового тела плечи хотели ссутулиться, и обе ноги казались левыми. Гермиона невольно восхитилась величественной осанкой Панси и ее ровной походкой, которые сейчас казались такими же недостижимыми, как полет на метле до Эдинбурга. Только волосы не хотели приходить в порядок и в прическе Медузы Горгоны расползлись по плечам живыми извивающимися прядями. Гермиона подумала было махнуть рукой на ужин и отсидеться в своей комнате, укутавшись кучкой заглушающих, но громкие ругательства Панси в сторону ее инфантильности, доносившиеся из-за двери, отрезвили. Получать нагоняй за обеденный Эпискеи, который к тому же оказался действенным, было обидно, однако в том, что требовалось как можно скорее выходить в свет, Панси была права. Люциус был другом семьи и не должен был заострять внимание на странностях, как бы лично к нему ни относилась прежняя Грейнджер. Нужно было продолжать жить, иначе терялся смысл всей затеи, и проще было расшибиться о Рубеж, чем дать втянуть себя с головой в новую авантюру.
— Я в первый и последний раз выбираю для тебя одежду! — громко крикнула разозлившаяся Панси и стукнула кулаком в дверь. — Открывай скорее, ничего хуже, чем я уже видела, быть там не может! — она еще раз громко стукнула, на этот раз ногой. — Не покрылась же ты там шерстью, в самом деле?
Плечи Гермионы затряслись в тихом смехе, и она, повернувшись на пятках и обнаружив, что у нее ощутимо заболела поясница, открыла дверь.
Панси стояла в полуметре от ванной комнаты, крепко сжав кусок светло-серой ткани в руках и сверля глазами проход. Сама она предпочла надеть платье пастельного зеленого оттенка с туфлями-лодочками и уже убрала волосы в незамысловатую практичную прическу. По правую руку от нее стояла Маня, сжимая перед собой в лапках пару черных босоножек на каблучке-рюмочке.
— Неплохо, — Панси окинула Гермиону пронизывающим взглядом с головы до ног и протянула ей серый сверток, оказавшийся хлопковым платьем. — Что-то примерно такое я и надеялась увидеть: слишком похожа на меня, чтобы заподозрить неладное, и слишком отличаешься на манер человека, долго прожившего вдали от семьи, — она легко взмахнула палочкой, шепнула заклинание, и на голове Гермионы образовался небольшой тугой пучок. — Это должно скрыть проблему с волосами, — объяснила она и продолжила: — Недостаток должного воспитания спишем на дурных родственников, а долгое отсутствие, как и договаривались, на досадную ошибку в тестировании магии.
Гермиона безразлично кивнула и приняла из рук Панси платье. Вдаваться в деликатные подробности своей легенды она пока не хотела: слишком устала. Тем более, что Панси была абсолютно уверена в том, что под сомнение историю сестры ставить никто не решится, а Люциус будет слишком занят для излишних вопросов. Основное направление своей новой жизни Гермиона знала и надеялась импровизировать от него. В случае непредвиденных последствий от приема зелья, она должна была сослаться на слабость после трансатлантического портального перелета и уйти к себе. Панси воспользовалась для оправдания ее происхождения не первым и не последним случаем из плеяды возвращений блудных детей. Ошибки диагностирования магии на ранних стадиях развития ребенка не были регулярным явлением, но и за последние двести лет их накопилось достаточно, чтобы вывести из ранга невероятного события в категорию досадных исключений.
— Помоги застегнуть, — обратилась Гермиона к Панси, натянув через голову платье. Обновленные руки совсем не хотели выворачиваться за спину.
Маня опустила на пол туфли и быстро справилась с проблемной молнией, пригладив лапками волны ткани на пояснице. Гермиона повернулась к ним лицом, почесывая правое запястье костяшками сжатого кулака.
Руку тянула призрачная цепь Непреложного Обета. И Панси, и Гермиона были согласны с тем, что слишком далеко зашли, чтобы подвергать себя риску. Слабого доверия, возникшего между ними за последние две недели, не хватало на то, чтобы окончательно доверить друг другу будущее. Клятву о неразглашении и выполнении оговоренных условий закрепила Маня, как только все было решено по поводу аборта и смены имени. Гермиона также дополнительно поклялась никогда умышленно не использовать любую информацию, которую под личиной Прозерпины получит от связанных с Пожирателями Смерти семейств и посторонних источников, включая семью Паркинсон, во вред им самим. Обет также покрывал все случаи использования оборотного и косметического зелий для получения подобных сведений. Гермионе оставалось лишь надеяться на то, что нерушимый договор не даст сбоя и учтет лишь тот смысл, что обеими подразумевался при обряде. Ей бы очень не хотелось глупо умереть от того, что она из вредности не сообщит Панси о стрелке на чулках, когда та решит выйти в свет.
— Сидит как влитое, — с одобрением закивала Паркинсон, когда Гермиона повернулась. — В этом и пойдешь к мадам Малкин, чтобы заказать себе гардероб.
Гермиона натянуто улыбнулась. Вопрос денег пока удавалось не поднимать, но решать с ним что-то было нужно. Доступ к собственной ячейке в банке был заказан — денег не было. Гермиона думала найти работу сразу же, как закроет договор с Панси, но не знала, как отреагирует представительница древнего чистокровного рода на столь плебейское занятие. В задумчивости Грейнджер потянулась к пряди волос, по привычке желая намотать ее на палец, но ухватилась лишь за пустоту и край ворота нового платья. Перед тем, как выпить зелье, она укоротила волосы на треть и все обрезанные пряди надежно спрятала до тех пор, пока не придется пить косметическое зелье для обратной трансформации в нечто, отдаленно напоминающее саму себя. Несколько волосинок Гермиона отложила для использования в оборотном зелье, которое планировалось использовать перед визитом к семейному гинекологу. И, что бы ни говорила себе потом Гермиона, смена прически оказалась именно тем изменением, к которому привыкнуть было сложнее всего.
Наконец, из прихожей раздался стук.
— Так, еще раз, — заволновалась Панси. — Люциус — друг семьи, и с друзьями мы можем выглядеть и общаться неформально, — она показательно окинула Гермиону взглядом. — Но если в дом приглашены незнакомые люди или официальные лица, то обязательны и шелка, и мантия за плечами. Этикет тебе простят, но открытое пренебрежение статусом, своим и чужим, — никогда. Ты теперь Паркинсон, так что и требовать с тебя будут соответственно, — она серьезно посмотрела в ее глаза, — не делая скидку на твое происхождение.
Панси тяжело выдохнула и бросила взволнованный взгляд за дверь комнаты.
— Это, — она опустила руку в небольшой кармашек на платье и достала пару золотых сережек с изумрудами, — должно защитить от поверхностной легилименции. Против серьезного просмотра не спасут, но легкий блок на эмоции поставят.
Снизу вновь донеслось несколько звонких ударов дверного молоточка.
— Ну, Прозерпина, — дрожащим голосом пробормотала Паркинсон, — пойдем.
Панси не видела Люциуса с того памятного вечера две недели назад, несмотря на то, что ежедневно проводила полдня в его доме. Заваленный работой, как квотербек защитниками, он возвращался домой после ужина и уходил до завтрака, едва успев пожелать сонному Драко доброго дня и отдать распоряжения домовикам. Прежде их держала в ежовых рукавицах Нарцисса, и в доме царил покой, порядок и чистота. С ее пропажей выяснилось, что трое из пяти домашних эльфов ленивы от природы, а один страдает переменной глухотой во время утренних планерок. Та единственная эльфийка в доме, которая была способна усердно работать, пока хозяин мотал нервы на государственной службе, перешла в семью вместе с приданым Нарциссы и принципиально подчинялась только воле Драко. Люциуса она выслушивала настолько же уважительно, насколько тщательно позже уклонялась от всех его указаний. Драко же знать ничего не желал, есть ничего не хотел, работать еще не умел и служил для Люциуса с той же пользой, что третья нога кенгуру или шестой эльф в доме. На скромный вопрос Гермионы, почему такой занятой человек после работы желает видеть воспитанницу, а не сына, Панси со знанием дела ответила, что ему тоже иногда нужно отдыхать. Но, как позже Гермиона узнала, даже этот отдых Люциуса был совмещен с работой.
