Зверь Лютый. Книга 19. Расстрижонка

Софья широко шагнула откуда-то со стороны, переступила лодейную скамейку, к которой меня привалили плечом, присела рядом с "Петенькой".

— Ну, говори. Что князь велел передать?

— Велено сказать: послан привезти ко мне. Тайно. Для разговора о делах семейных. Для подтверждения — дана пуговица от евоного полукафтанья. Для обихаживания — служанка, Сторожея. Что с ней?

Они переглянулись, потом снова уставились на меня:

— О каких делах?

— О том не сказано. Моё дело — привезть.

— Ещё чего велено?

— Ещё... ничего. Пуговица... Сторожея... для дорогой обихаживания...

Они снова уставились друг на друга. Похожи. Брат с сестрой? Он её "сестрица" называет.

Так это тот "Пётр", который брат-любовник из "свитка кожаного"?! Импозантен, величав. Чувствуется порода. И "глубокая уверенность в завтрашнем дне". Самодоволен, самоуверен, глуповат. Выше среднего, приличного телосложения, светлобород, светловолос, светлоглаз, лет 30-35. Светло-голубые глаза на чистом, довольно правильном, белом лице. Внезапные приступы подёргивания ножкой.

"Вчера перекрасилась в блондинку. Сразу стало проще жить".

Этот — "блондин природный". Софья ему примерно ровесница. Но выглядит... старше. Потому что умнее. Глупцы часто выглядят моложаво — забот меньше.

У неё — "куриные лапки у глаз", вглядывается в меня — пристальнее. С, пусть и раздражённым и, даже, враждебным, но — интересом. Пытливо. Без того высокомерно-презрительного всеобъемлющего равнодушия, которое постоянно демонстрирует её братец.

Теперь он демонстрирует раздражение:

— Дура. С ничего крик подняли. Пуганая ворона куста боится. И Якун туда же. Вывозить, прятать... Андрей дознается — всем головы...

Резкий удар Софьей по ноге Петра заставил его замолчать. А выразительный взгляд экс-княгини в сторону гребцов — послужил аргументом.

Голос кормщика:

— К устью подходим, господине.

Петенька обрадовано приступил к своему любимому делу — к командованию. Он горделиво выпрямился, окинул орлиным взглядом горизонт, положил руку на рукоять кинжала на поясе, принимая более приличествующую предводителю и владетелю монументальную позу, и провозгласил волю свою боярскую:

— Поворачивай.

После чего соблаговолил снизойти и бросить в мою сторону:

— Замотать.

И удалился на нос лодии для надзора за правильностью указанного им корабельного манёвра и контроля исполнения оного.

Меня снова замотали платками, всунули в рот кляп, накрыли мешком и оставили помирать.

А чего ещё делать? — Еды — нет, воды — нет, сортира — тоже нет.

А я — есть. Потому как: "мыслю — значит существую".

Больше заняться нечем — остаётся мыслить. Это хоть несколько отвлекает. От головной боли. И от всех остальных разнообразных... ощущений.

О-ох... Факеншит...!

Извиняюсь, это я пошевелился.

Конец семьдесят пятой части

Часть 76. "Плыла, качалась лодочка по..."

Глава 411

Итак, к моему удивлению — меня не опознали. Я-то думал — я такой весь из себя крутой и общеизвестный. Ан нет. Мания величия, Ваня, для тебя преждевременна. Не знают, не слыхали? Или, вероятнее, не могут совместить одеяние монахини и прозвища "Зверь Лютый", "Воевода Всеволжский"... "Воевода" должен быть толстым, взрослым, бородатым. На коне резвом, в бронях крепких с мечом воздвигнутым. А не юнцом плешивым в одежонке бабской.

В любой момент моё инкогнито может быть раскрыто — попадётся человек, который был в Бряхимовском походе и меня вблизи видел. Другое дело, что в лодейной команде Петра Кучковича таких быть не должно — вятичи, люди с Москва-реки. В той, дальней от Стрелки, части княжества людей, ходивших в поход — немного.

Следующий вопрос: инкогнито — это хорошо или плохо? Судя по боли в голове... и в спине... и в боку.... и в плечах... — не очень.

Простому слуге щадящих условий никто создавать не будет. Могут и в воду кинуть просто так. А почему до сих пор не выкинули? И почему не оставили в Ростове? Там на пляжу были, явно, люди епископа — могли им скинуть. И почему увозят Софью из Ростова? И что будет с Манефой, которую эта... с-с-с... Софья обманула и выдала?

В разговоре прозвучало: "С ничего крик подняли". Видимо, был какой-то сигнал. Из Боголюбово? Сигнал именно Кучковичам. Якун (Иоаким) — старший из братьев, глава рода — всполошился, велел вывезти Софью из Ростова. Куда? — Вернее всего — в Москву. Точнее — на Москва-реку, в Кучково.

Официальный, для Андрея, например, мотив — чистенький. Можно объявить, что Софья отпросилась из монастыря погостить в родном семействе. Племянников, там, потетешкать. Перед смертью со старой нянюшкой побеседовать, глаза ей закрыть. Могилкам родным поклониться-помолиться...

Как аварийный вариант при проявлении внимания Андрея к Софье такой выход должен был рассматриваться и обговариваться. Типа: "пока не затихнет". Потому что следующее решение, если "не затихнет" — её смерть. Причём смерть... естественная. В баньке угорела, в речке утонула, грибочков поела... Нет, "грибочки" срабатывают, только если вокруг ещё группа покойников.

Будь Феодор в нормальном состоянии — он сам, или через ближайших слуг, нашёл бы лучшее решение в этой ситуации. Но его наместник поступил проще: отправил Софью в Москву. Она, де, спешно выехала родню навестить. Тайны наместнику обсказаны не были. Вот он и поступил по инструкции.

А меня зачем с собой тянут? — А, похоже — ни зачем. Епископа в Ростове нет, отдавать трофей заместителю — Петеньке западло. Ему ли, боярину из самых бОльших, с каким-то шестёркой владыкиной — добычей делиться?

Это в здешних вятших вбивается "с младых ногтей". Что с бою взял — твоё. Дальше — наградить нижних, подарить равным, поклониться верхним. Но взятое — придержать. "До случая". Вот меня и прихватили — чисто "что под руку попал". Если бы они знали — кто я, то возможны были бы варианты. Как с немедленной ликвидацией, так и с выкупом. А так — просто скотинка двуногая. При случае — может и пригодиться. Ненадобен — продать: лоб здоровый, серебришком обернётся.

"Копейка — рубль бережёт", "Всё в дом, всё в дом" — русские народно-хозяйственные.

Чисто хватательный рефлекс: "цап — в карман".

Потому как другой вариант: Софочка в меня влюбивши. Ну вот так прям. С первого взгляда и прижима. — Напрочь не верю. Скорее наоборот: она со мной кокетничала, "проверяла на прогиб", отвлекала и дурила. Чтобы я чего лишнего не учудил. И оказалась права: горловину своего походного мешка я так и не развязал, всё откладывал, пока она... позволяла себя под ручку вести. Значения в стычке никакого, но, при чуть другом раскладе, скорость с которой я вытащил бы "огрызки"...

Умная, смелая, энергичная, опытная... стерва. Так и запишем.

Судя по солнышку, мы топаем на юг. Как проходить-то будем? От Ростова до Москвы — двести вёрст, машиной по трассе — часа четыре. А вот лодочкой...

* * *

Из Московских волоков помню Яузский. Он проходил по линии улицы Пионерской. Мимо зданий концерна "Энергия" и ЦУПа. "Яузское мытище". Названия "мытищи" в разных вариантах встречаются в топонимике русских земель. Мытари там сидели и прохожих мытарили.

По реке Яузе купцы от Москва-реки поднимались вверх на лодках до того места, где она поворачивала почти под прямым углом на юг и уходила в большое торфяное болото. Здесь пока вместо болота — озеро. Здесь же, в 21 в., будет находится и город Мытищи. От Мытищ идёт волок вёрст семь в Клязьму. Перетащенные по суше лодки спускаются в Клязьму около селения Городищи. Напротив будет деревня Баскаки. Яузский мыт будет давать хороший доход, для контроля его поступления в ордынские времена сюда посадят ханского баскака.

Волок серьёзно обустроят: с обоих сторон будут обширные овраги, видимые ещё в 19 в., служившие пристанями и спусками к речкам.

Другой известный волок — Сходненский.

"Значит, так: автобусом до Сходни доезжаем

А там — рысцой, и не стонать!".

Автобусов нет. А рысцой бегают: там корабельщики "сходили с волока". Тоже Клязьменский.

* * *

У меня была надежда, что я смогу "поднять шум" на волоке в Суходу, где я с волоковщиками подрался. Где мне обещали интенсивную такелажно-сексуальную жизнь. Увидят мужички личико моё битое, "быдлу без падлы", возбудятся, и моих нынешних мучителей... Увы, мы шли западнее, да и пасли меня крепко. Через первый волок просто пинками прогнали, замотанным в тряпьё и нагруженным. Будто лошака какого.

Вывалились в Плещеево озеро. Которое они называют то — Клещеево, то — Кащеево.

Переяславль-Залесский, и присоседившийся рядом более древний Клещин — посмотреть не удалось: мешок с головы не снимали. Так я и не сумел поприветствовать "Ярилину плешь" — своею.

Второй волок, в Шеру, тоже помню смутно. Снова замотали да так побили... Что и нагружать не стали — сами тащили. Как спустились по Шере в Клязьму — были предложения меня на вёсла посадить. Садюги. Но — воздержались.

Петенька фыркнул:

— Лоб здоровый, а бестолочь. Учить его, ума-разума вкладывать... время потеряем.

Я, естественно, рвался заявить о своей преданности и верноподданности. А также сообразительности, обучаемости и исполнительности. Вы меня только развяжите... Я, вам, с-с-с... Хоть ползком, хоть зубами... Мда. Такой лодейный поход устрою...!

Так и выкатились мимо отсутствующего пока ЦУПа в Яузу. А там уж недалече: вниз по Яузе, вверх по реченьке и к Боровицкому холму.

* * *

Ведьмина горка. Так её первые вятичи называли. Горка — выше и уже, чем в 21 в. По вершине холма — дерево-земляная крепость, 8 лет как поставлена князем Андреем. Валы здесь могучие: 15 метров шириной, 7 — высотой. Перед ними рвы: 18 — в ширину, 5 — в глубину.

Здесь два оврага были, их для обороны ещё до-угро-финны использовали. Как бы не с середины первого тысячелетия до РХ. Потом вятичи их соединили и углубили. Потом Андрей до ума довёл.

Поверху валов — стены деревянные, брусчатые, Андреем поставленные. Невелики — полкилометра длиной, метров пять высотой.

Перепад высот, от дна рвов до кромки стен — метров 17-18. Фиг влезешь.

Ага. Через семьдесят лет монголы возьмут городок за пять дней. Через двенадцать лет — возьмёт Калауз, князь Глеб Рязанский. Просто — уметь надо.

Мы мимо поселения прошли, в устье Неглинной причалили. Тут "своя" пристань — для своих. Прохожие — вдоль Москва-реки становятся, с другой стороны от города.

Церковку видать: Усекновения главы Иоанна Предтечи у Боровицких ворот, доживёт на этом месте до XIX века. Под ногами щебёнка. В Кучково есть и деревянные улицы, выложенные плахами. Но обе главные улицы от крепости вниз — к Неглинной и к Москворецкой торговой пристани — вымощены щебнем.

* * *

Особо посмотреть не дали: мешок на голову, петлю на шею, побежали. По щебёнке босиком... а потом голыми коленками... Подрясник мой уже давно без подола остался — вот я и проехался. Не видать же ничего!

Сдёрнули мешок, дали по рёбрам, пнули в задницу, огрели по спине, перетянули по лодыжкам...

Вокруг народ стоит, смотрит. Местные. Москвичи. Хохочут. Девушки из скромности платочками закрываются, когда хихикают. Парни ржут в голос и пальцами показывают.

Давай, Ванюша, пошевеливайся. Как и положено рабу свеже-похолопленному.

"Рабство, оно не спросит.

Рабство, оно придёт.

По в кровь разбитым ножкам

Плёточкою пройдёт".

Эпизод мелкий. Тащили, упал, побили. Сдёрнули мешок с головы. А чего ж таиться? — На своей же земле! У себя в дому!

Люди Петеньки устали, рвались к своему жилью. Вот же оно! Пару сотен шагов пройти — дом родной! Кто-то из слуг сдёрнул мешок. Чтобы меньше со мной возиться, чтобы я не падал на каждом шагу. Облегчил себе жизнь. На чуть-чуть. Уже почти дойдя. Поленился. Да и не знали они — кого тянут. Вот и явили мою тыковку свету белому.

"Каждый солдат должен знать свой манёвр". А — конвоир?

"Рояль"? — Само собой. Если б не били всю дорогу, если б не почти у ворот, если б не ноги мои босые, да щебёнка на дороге... Случайность. Которая спасла мне жизнь. Вместе с иными, прежде, в других местах-временах, разных... случайностях случившихся и сделанных.

* * *

Пинки, толчки, удары. Крепостные ворота, улочка... виноват — одна из главных улиц этого городишки. Снова виноват: Москвы. Площадь поселения — 3 га, площадь типовой городской усадьбы — 300-400 кв.м. Минус торжище, улицы, валы... — полста дворов. Для сравнения: в Киеве сейчас — 400 га.

Гонят куда-то вправо. На Боровицком холме ещё со времён дьяковской культуры два центра. Один — на самой оконечности мыса, другой — на самом высоком месте. Там потом Соборная площадь будет. Укрепления у обоих центров общие — овраги. А вот застройка и население — разные. В центре — торговая площадь и вокруг неё дворы купцов да новых вятших. А вот Кучковичи сидят на мысу. Меня туда и тянут.

Ну и грязь! Ну и... дрянь! Под ногами — битые кости.

Остатки настилов этой первой улицы Москвы археологи увидели в середине 1960-х годов, когда копали в районе Патриаршего дворца. В восточной проездной арке, под церковью Двенадцати апостолов, на глубине чуть более 5 метров, открылась мощённая деревом улица, по которой люди ходили и ездили более восьми веков назад. По её правой стороне (если двигаться от Троицких ворот) — жилые дома и хозяйственные постройки москвичей.

Улица метра четыре в ширину. Круглые бревна-лаги, на которые вплотную уложены толстые (10 см) и широкие (10-15 см) плахи. Когда настил поизносится и зарастёт грязью, на него уложат следующий. Поновление уличного мощения — через 20-25 лет.

Часть настила лежит на вымостке из костей — ребра, зубы и расколотые пополам челюсти коров и лошадей. Отмостка из костей — не менее тысячи квадратных метров: от алтарной части церкви Двенадцати апостолов уходит под Звонницу. Пласт костей толщиной 20-25 см, местами до полуметра. В исходном рельефе здесь просматривается впадина, в которой скапливалась вода — потребовалось замостить. Эта древнейшая улица Москвы не меняла свою трассу более трёх столетий, прекратила существование в конце XV века.

Настил... уже пора ремонтировать. А то мне по этой костной отмостке — босыми ногами...

Позже конструкция мостовой усложнится. В конце XVI — середине XVII в. на продольных лагах вплотную друг к другу кладут поперечные бревна, поверх которых набиты доски, уложенные продольно (как и лаги). Лаги из еловых стволов с остатками сучков, диаметр 12-15 см. Доски верхнего настила шириной 13-14 при толщине 6 см. Прибиты к брёвнам железными костылями длиной 12-15 см, загнутыми частично на доску. Длина досок — 1,5-1,6 метра.

Будет в Кремле и накатник — настилы, сооружённые лишь из брёвен. Так мостили в Москве в конце XV и в XVI в. В русских городах этот тип настилов применяли и раньше — во Пскове, например, в XIII-XIV веках.

Ещё один местный способ борьбы с грязью — выстилки из бересты. Так устилают усадебные дворы.

Вообще, в Москве используют разные способы. Настилы из толстых досок на лагах — почти треть. Традиционный, по Великому Новгороду: из полубревенн на трёх линиях лаг — 15%, выстилки из бересты и гать — столько же, чуть больше четверти — накатник.