— Бить их нужно, чтобы работали, — он устало покачал головой и спрятал глаза в ладони. — Нарцисса любить все равно не умела.
И о чем был этот разговор? Об эльфах или о любви? Гермиона тяжело вздохнула. Люциус был красив. Очень красив для своего возраста и необычайно для убийцы. Азкабан не коснулся ни лица, ни горделивой осанки, ни манеры речи. Гермиона не знала этого человека до войны, она видела его только несколько раз в школе и один раз в Отделе Тайн, когда глядеть было особо не на что, да и некогда. Две недели назад она видела его настоящим. Но, несмотря на все это, за время минувшего разговора одно она поняла абсолютно точно: на нее смотрели глаза старика. Сегодня Гермиона его не боялась, а Прозерпине становилось его жаль.
— Вы что-то упускаете, — звук собственного голоса вывел Гермиону из задумчивости. — Я не знаю что. Но и эльфы, и гоблины разумны. Они бы не стали рушить систему просто так.
Люциус ничего не ответил.
— Кто этот новый управляющий? — Гермиона сморщилась и качнула головой.
— Кто-то из рода прежнего, — без интереса пожал плечами Люциус. — Сын, кажется.
— У него могут быть свои интересы, — предположила Гермиона и выпила остаток вина из бокала, надеясь отвлечься от мыслей о том, что помогает Пожирателям.
«Не Пожирателям, — прервала ее Прозерпина, — а всем волшебникам Великобритании, которые, если ничего не сделать сейчас, вскоре проснутся нищими».
— Могут быть, — не выражая эмоций, согласился Люциус. — Только это неважно. Ключевые решения принимает совет старейшин из девяти почетнейших гоблинов трех родов. За исключением самого председателя совет остался прежним. Арабад не мог принять решение о банкротстве в обход восьми старейшин.
Гермиона не нашла, что на это ответить. Она могла поклясться, что Люциус Малфой мог быть каким угодно, но только не глупым, — это она поняла еще в детстве, когда узнала то место, которое занимают Малфои в окружении министра. Панси застала их за раздумьями о ситуации, когда вошла в комнату вслед за летящей кипой старых пергаментов.
— Будешь работать в библиотеке или дома? — поинтересовалась она, старательно корректируя палочкой положение в воздухе связанных бумаг. — Если дома — зови эльфов, уменьшать магией такую старину нельзя — развалятся.
Потемневшим взглядом Люциус осмотрел найденные Панси документы и встал из-за стола.
— Лучше здесь, — он кивнул в сторону двери, за которой располагалась библиотека. — Боюсь, даже деликатной аппарации до менора они могут не выдержать.
Панси понимающе кивнула, ничем не выдав свою осведомленность о пяти бесполезных домовиках, и направилась назад, со знанием дела левитируя перед собой стопки пожелтевшей макулатуры. Люциус пошел за ней следом. Не зная, как поступить, Гермиона убрала с колен салфетку, встала из-за стола и отправилась за ними.
Библиотека находилась на первом этаже дома под ее личной спальней, с противоположной от столовой стороны гостиной. Это была уютная комната с массивным столом из красного дерева напротив французского окна и небольшой читальной зоной из двух кресел с высоким столиком. Перенесенный на кухню стеллаж с книгами по зельям и заклинаниям после обеда был возвращен назад и сейчас мирно возвышался среди остальных четырех шкафов, размещенных вдоль библиотечных стен. Если когда-то здесь и висели портреты, то их давно убрали, сменив уже привычными для Гермионы натюрмортами.
— Ну вот, — Панси опустила бумаги на рабочий стол и спрятала в карман палочку. — Можешь работать столько, сколько угодно, я велю Мане ничего здесь не трогать. Мой дом — твой дом, ты все в нем знаешь.
Люциус сдержанно кивнул и, подойдя к столу, стал развязывать узлы на стягивающих пергаменты веревках.
— Это все, что осталось от рабочих материалов отца, — Панси подошла к столу и стала рассматривать раскрываемые Люциусом документы. — Все остальное сейчас в Шотландии.
Люциус кивнул еще раз.
— Я вообще удивлен, что тебе удалось найти так много записей, — он удовлетворенно пробежался взглядом по подзаголовкам собранных папок и взял в руки ту, над которой значилось «Гоблины. 1978».
— Все это, — Панси кивнула в сторону бумаг, — его работа за семьдесят восьмой, семьдесят девятый и восьмидесятый года. Он говорил, что любил бывать в этом доме, пока была жива мама. Но после ее смерти он больше здесь не появлялся.
— Значит, будем работать с тем, что есть, — Люциус поднял из папки первый лист и аккуратно поднес к глазам.
Панси согласно кивнула и уже было последовала к выходу, когда столкнулась взглядом с Гермионой.
— Кстати, — она внезапно остановилась и быстро повернулась назад. — Прозерпина только приехала в Британию, она никого здесь не знает, и ей сложно осваиваться в незнакомом обществе. Возможно, она могла бы помочь тебе в банке? Как моей сестре, ей можно доверять, — она внимательно посмотрела на Гермиону, — и ты уже нам все рассказал. А сейчас, я уверена, у Вельзуса все руки на пересчёт.
Люциус оторвался от документов и окинул изучающим взглядом Гермиону.
— Ты еще удивишься тому, какая она умница, — убедительно похвалила ее Панси.
— Если только она согласна работать без оклада, — Люциус поднял уголок губ в усмешке.
Гермиона открыла рот и почувствовала на плече тяжелую руку Панси.
— Конечно, я понимаю всю сложность ситуации, — Гермиона ощутила, как громко бьется у нее сердце, и ударила локотком в живот дорогой сестрицы, подумав про себя, что мысли материальны, а о поиске работы она размышляла зря. — Я бы и не просила себе оклада до того, как проблема не решится.
Люциус прищурился и еще раз к ней присмотрелся.
— Тогда, я думаю, вы можете помочь мне с бумагами.
— — — — — — — — — —
Прошу отнестись к возможным неточностям в области банковского дела с пониманием, так как профильного образования по банкам не имею.
Глава 12. Искры для Феникса
3 августа 1997 года, 8 часов утра, Хогвартс.
— Доброго утра, с вами снова "Вольный вестник" и самые свежие новости из жизни Шотландии и Ирландии!
Гарри нервно зажал наволочкой уши и зажмурился, уткнувшись носом в подушку. Одной рукой он нащупал на тумбочке палочку и ударил по звуку, надеясь сбить со стула несчастный приемник. Через секунду раздался оглушающий грохот, и Гарри еще сильнее вжал голову в плечи.
— По данным наших корреспондентов, район Эдинбурга был полностью очищен от терроризирующих жителей экстремистов, и уже сегодня в городе состоится торжественное празднование по поводу его освобождения.
Гарри громко простонал и перевернулся на другой бок, накинув на голову тяжелое одеяло. Он не знал, сколько часов ему удалось поспать, но чувствовал себя так, будто вообще не ложился. Даже хуже: будто не ложился всю прошедшую неделю, хотя минувшей ночью ему удалось проспать целых семь часов. В последнее время он все больше втягивался в полевую работу Ордена и все меньше времени мог найти на исследования с Минервой и Флер в библиотеке.
— Предводитель народного ополчения, известный аврор Аластор Грюм лично поздравит всех местных жителей со ступеней ратуши магического квартала Эдинбурга и представит общественности план дальнейших действий в регионе.
Тяжело выдохнув и осознав, что проклятый Джордан прогнал все остатки сна, Гарри подогнул ноги под себя и чуть не подпрыгнул на кровати, когда в комнате с громким хлопком появился пожилой домовик.
— Мистер Поттер велел разбудить его к восьми, — приемник домовика почему-то не перебивал. — Мистер Поттер, сейчас семь сорок пять.
Разлепив ото сна глаза, Гарри сел на кровати и недоуменно посмотрел на эльфа.
— Завтрак уже подан на главные столы, сэр.
Быстро поклонившись, эльф исчез так же стремительно, как и появился.
Мистеру Поттеру было плевать на завтрак с астрономической башни. Он уже давно привык, что только в один из семи дней недели удается поесть за факультетскими столами. Обычно это было воскресенье. Завтракал он со всеми, в штабе, попутно решая мелкие штабные задачи, создавая новые штабные вопросы и засоряя вместе со всеми штаб тысячами хлебных крошек и десятками смятых бумаг. Время трапезы таким образом растягивалось на целые сутки и могло выпасть с равной долей вероятности как на восемь утра, так и на девять вечера. Обычно, правда, завтрак наступал все же утром: с пяти до одиннадцати. В одиннадцать, как правило, Гарри завтракал на следующий день после того, как ел в пять.
Такие порядки наступили в Хогвартсе после того, как Минерва МакГонагалл первой презрела неписаные правила и явилась на общее заседание с чаем в одной руке и тостом в другой. Когда дело касалось школы, в Ордене ее остерегались не меньше, чем в былые времена Филча. Назвать это страхом было бы слишком громко, авторитетом — глупо, но немалая доля уважения к ней сдерживала весь Орден от нарушения элементарных правил приличия в те дни, когда соблюдать эти правила было не в тягость.
С кровати Гарри встал быстро и еще быстрее перешагнул широкий ковер, по другую сторону которого находился стул с радиоприемником. Неподдающаяся магическим ударам техника перестала надрывно вибрировать после нажатия обычной маггловской кнопки. Умывшись агуаменти в лицо и расчесавшись рукой, Гарри влез в свои вчерашние брюки, накинул помятую футболку с мантией и быстро почистил зубы у стоящего на тумбочке тазика с водой. Ничего приятного в том, чтобы растягивать тяжелое утро, не было, особенно когда на первом этаже школы ждал злющий и невыспанный Грюм, которому предстояло весь будущий день строить из себя доброго дядюшку, несмотря на то, что обычно он напоминал каннибала.
За минуту Гарри преодолел винтовую лестницу, а следом нижние этажи и очутился в Большом Зале ровно в тот момент, когда основной преподавательский состав, оставшийся в Хогвартсе на неудавшиеся каникулы, рассаживался за слизеринским столом к завтраку. Дверь штаба громко ударилась о противоположную стену, когда Гарри, не рассчитав силы, отворил ее и разбудил дремлющую в витраже нимфу.
Недовольный Грюм стоял спиной к двери и смотрел в потускневшее из-за туч окно, о которое слабой россыпью бился дождь. В углу комнаты на когда-то облюбованном Флитвиком сундуке сидел Рон, хмуро сверля старого аврора взглядом.
— Где Делакур? — рявкнул Грюм, не отворачиваясь от окна. Гарри мог бы поклясться, что тот пристально рассматривает его своим магическим глазом сквозь спину.
— А я почем знаю? — буркнул Поттер, косо глянул в спину Аластора еще раз и сел на один из приставленных к круглому столу стульев. Паршивое самочувствие задавало общий тон, но злить Грюма Гарри и не думал. Просто знал, что здесь все были равны, а лебезить перед Грозным Глазом — самый верный способ потерять его уважение.
— Вы же вроде как дружите, — Грюм все же обернулся и откинулся спиной на холодное стекло.
«Вроде как дружите» было замечательным определением, данным им при Ордене. Просто потому, что с Флер больше никто не дружил. Еще с четвертого курса Рон покрывался при ней краской, стараясь восхвалять и любоваться ею на стороне, близнецы были заняты делами пропаганды и даже спали в студии, а Молли, хоть и сменившая милостью немилость, все равно не понимала с какой стороны подойти к неудавшейся невестке после всех их склок. Да и понять, судя по всему, не старалась, с головой уйдя в дела госпиталя и считая, что десятки пострадавших людей в ее помощи нуждаются куда как больше, чем кто-либо из семьи. В вину ей было поставить нечего. Все же остальные Флер не знали до появления Барьера, а уж после него и вовсе не замечали: несмотря на гены вейлы, она мало что могла противопоставить десятку трехуровневых аппараций и четырехчасовому сну.
Но Флер и вправду задерживалась. Грюм назначил встречу на восемь утра, а уже шла десятая минута девятого. Даже у Гарри день был расписан по часам, и он бы не удивился, узнав, что у Грозного Глаза счет идет на минуты.
Наколдовав для Флер патронуса и не дождавшись ответа, Гарри поднялся из-за стола.
— Пойду, посмотрю, где она.
Аластор хмуро кивнул и достал из широкого кармана помятый пергамент с планом предстоящей речи. Рон только без интереса пожал плечами и тупо проводил Гарри взглядом до двери.
Апартаменты, выделенные Флер, располагались под самой крышей когтевранской башни и состояли из небольшой ванной комнаты и спальни, совмещенной с гостиной. По идее, и Гарри было дано подобное помещение, но усталый и помятый после работы он просто не находил сил на его использование. Единственным, к чему Гарри привык, была мягкая кровать под балдахином, спасающая его от всех навалившихся проблем. По соседству располагалась и комната Рона, но тот проводил все незанятое оперативной работой время в госпитале миссис Уизли, и, как Гарри казалось, там же и спал. Всему старшему кругу были выделены комнаты, соответствующие их положению в организации — благо, Хогвартс располагал практически нескончаемой базой нежилых помещений, которые легко поддавались изменению. Рядовые орденовцы размещались в прежних факультетских спальнях, а всех оставшихся в школе детей перевели в дом Пуффендуя. Гарри лично интересовался: слизеринцев среди них больше не было. Флер сама выбрала себе апартаменты и позже призналась Гарри в том, что всегда мечтала жить под небесами.
— И обязательно летать каждую ночь! — в тот раз она заливисто рассмеялась и пересказала ему свой сон, воспользовавшись моментом, когда Минерва вышла из кабинета-библиотеки.
Округлая дверь в ее спальню сейчас была приоткрыта, и сквозь щель проглядывались тонкие лучи света: видимо, солнце опять вышло из-за туч. Запыхавшись от быстрого подъема, Гарри легко отворил ее рукой, и, прежде чем остановиться, дверь протяжно заскрипела на петлях.
Флер сидела на полу, закутавшись в теплое одеяло, разметав по плечам и коленям свои длинные, несобранные волосы, и судорожно вдыхала воздух. Она вздрагивала каждый раз, когда легкие наполнялись кислородом.
— Ничего не нужно, ничего мне не нужно, — как мантру бормотала она себе под нос и хрипло постанывала, обхватив грудь руками, ничего не замечая вокруг. Не заметила она и скрип дверей: видимо, списала на сквозняк. По полу сильно дуло, и даже в носках ноги Гарри начали ощутимо замерзать.
Флер не спала всю ночь. На столе были разбросаны косметические лосьоны с мазями и зелья, большинство из которых чудом не пролилось на каменный пол ее овальной комнаты. Гарри понял, каким был дураком, раз за разом покупаясь на ее радушие и веселые уверения в том, что, несмотря ни на что, она продолжает жить дальше. Перед ним осыпавшейся краской сейчас стояли все ее надежно выведенные улыбки: три помятые упаковки маггловского тонального крема, какой-то освежающий лосьон с французской надписью на бирке и с десяток поломанных магических карандашей для глаз, бровей и губ. И сама она: остывшая, изломанная, чужая.
