Шоколадная лихорадка

Оглядевшись повнимательнее, мальчик прошелся вдоль стен, проводя ладонью по гладкой поверхности и стараясь нащупать дверь или другое отверстие, чтобы выбраться, но не смог найти даже маленького стыка.

— Ты еще ничего не понял? Это тюрьма. Алькатрас три. Скоро и тебя, и меня ждет суд, а потом или казнь, или стирание памяти, или уничтожение мозга, чтобы мы стали идиотами. Отсюда нет выхода.

Тяжко вздохнув, неизвестная прилегла на лавку и устало прикрыла опухшие глаза. От нее веяло такой безысходностью, что она передалась и мальчику. Он присел на пол и еще раз безуспешно оглядел комнату.

— Со мной был друг.

— Смугленький? Его уже утащили на суд. Думаю, вы больше не увидитесь, — равнодушно ответила девушка, не открывая глаз.

— Откуда ты все знаешь?

— Потому что я из города А, да только польстилась из-за детской наивности на самую отвратную работенку на всей Земле. Если каким чудом выберешься и когда-нибудь попадешь в город А, то никогда не вздумай работать на любителей островов. Их у вас называют "Люди Моро" — какая издевательская ирония. Они строги к чужим, но к своим еще безжалостнее.

Уно показалось, что он ослышался, так спокойно обо всем говорила неизвестная. Уже другим взглядом мальчик посмотрел на нее, словно хотел увидеть третий глаз на ее лбу или четыре ноги. Но девушка походила на обычного жителя города Б, разве что чуть более ухоженного.

— Что такое "Люди Моро"? Я знаю оттуда Сая, горбуна.

— Горбуна? О, он все развлекается. То горбун, то слепой, то заика. Актерская карьера по нему плачет, но он решил пойти в девятый отдел... Хочешь получить ответы. Что же, все равно ты или ничего не вспомнишь, или умрешь, так что тайн особых для тебя уже нет. Какая ирония, лишь перед лицом смерти тараканы, живущие в банке, могут осознать, где прошла их жизнь, — задумчиво заметила незнакомка и привстала. — "Люд Моро" — это организация людей А, которая производит отбор из людей Б. Дает милостыню с барского плеча и забирает из Ада. Меня они тоже когда-то забрали...

— Ты жила в городе Б? — удивленно спросил Уно, внимательнее приглядываясь и пытаясь вспомнить — не видел ли он раньше девушку, но в роли жительницы Б.

— Нельзя родиться человеком А, им можно лишь стать. Меня забрали, но из другой Таксонии. Таксонии — 7. А ты живешь в Таксонии — 638. Я решила пойти в восьмой отдел — не девятый, конечно, но тоже неплохо. Мы ничего не решаем, не можем вмешиваться, но зато наблюдаем и даем сигналы девятому. Не знаю, почему пошла туда. Наверное, испугалась нового, непривычного мира и мне захотелось вернуться в знакомую и простую жизнь, но уже с багажом знаний. Меня распределили в ваш приют. Забавно, но я была праведницей до этого, потому и стала человеком А, да только гребаные экспериментаторы не учли одного — когда в твоих руках власть, то мало кому удастся вытянуть такой груз и остаться без греха за душой. Эх, уже исповедуюсь мальчишке...

Уно слушал внимательно и боялся перебить. Лишь отметил в голове, почему девушка показалось знакомой — это была Альвета. А еще та самая смотрительница, что спорила в туннеле под приютом. Теперь он узнал ее голос. Истеричных ноток лишь поубавилось, осталось отчаяние.

— Конечно, о чем они только думали, когда брали меня, наивную девчонку на такую работу — столько возможностей... Да только они портят отлаженный механизм. Но как удержаться и не продать пару примитивных приборов людям, которые свое имя пишут с тремя ошибками и думают, что атланты — это чудо природы. Хотя и слово природа вам неизвестно.

— Что происходит? Ты говоришь, что Таксоний много... Какие-то эксперименты... Я читал про "Утопию", но ничего не понимаю.

— Эксперименты закончились несколько столетий назад. Теперь у нас одна нерушимая Республика на все континенты. Забавно. Они говорят о республике, а перед глазами диктатура с элементами... нацизма? Нет, не то слово. Нации остались лишь в учебниках истории. Не знаю, как назвать, но, поверь, это смешно, — заметила Альвета да только не улыбнулась даже краешком губ. Она была крайне серьезна. — "Утопия два" увенчалась успехом. "Новое общество" пришло к власти... В учебниках не пишут, как они обхватили весь мир, но, думаю, не обошлось без кровавой бойни. Разве можно построить прекрасный мир, не залив каждую травинку кровью? Крамольные вещи говорю, да только терять мне нечего. Больше нет экспериментов. Есть лишь отлаженная схема. Для каждого. Без исключений. Кем бы не были твои родители, но испытания взвалят на твои плечи. Как я уже сказала, нельзя родиться человеком А — все мы прошли один путь. Если ты родился из пробирки здесь, за стеной, как вы говорите, в городе счастливчиков, то ты не успеешь сделать вдох, как окажешься в одной из Таксоний... в приюте.

Ничего не понимая, Уно встал и нервно прошелся по комнате. Голова взрывалась от наплыва информации, на языке вертелось так много вопросов, что он не мог выбрать какой задать. Впрочем, Альвета говорила сама. Ей не хотелось молчать, и в ее глазах мальчик видел смерть. Она не надеялась покинуть камеру живой.

— Знаешь, когда я попала сюда и мне многое объяснили, то я все задавала себе один вопрос: жизнь в городе Б кошмарна, тяжелая, там каждый день проходит с пониманием, что рядом живут счастливчики, а ты как навозный жук копаешься в их дерьме, но отчего я ни разу не вскинула голову? Не захотела протестовать? Не захотела прорваться в город А? А потом поняла... Я ведь даже шанса такого не допускала! Вот такая дуреха! Это страшно. Страшно, но я прожила двенадцать лет в городе Б, но не умела думать... Почти. Я была идеальным рабом, который не знал, что такое свобода. Зато с рождения я знала, как жить: достигнуть шестнадцати, получить разнарядку, работать, работать, работать и надеяться на счастливый шанс. По-другому и быть не могло! Другой схемы не существовало в моей голове. Ведь все живут так. Мои родители, дедушки и бабашки, прадедушки и дальше. А познакомиться с кем-то, кто несмотря ни что смог посмотреть на мир по-другому, невозможно — они исчезают так быстро, что ты не успеваешь заметить, что кто-то хотел поднять бунт. И ты такой же. Все люди Б такие! Такими нас вырастили!

Альвета замолчала, а затем резко встала и посмотрела в глаза мальчику:

— Хочешь знать, что такое идеальный мир? Это мир господ и рабов. И то, что господины сами были рабами, ничего не меняет — блеск и шик нового мира ослепляет. Для каждого найдется крючок. Каждого заставят забыть прошлое. В одном "Новое общество" преуспело — бунтов и войн больше нет. Да только свободы тоже нигде нет... И когда ты понимаешь, что не можешь изменить мир, то подстраиваешься. Да, я нарушала правила. Да, брала взятки от родителей, чьи дети торчали в приюте. Я им помогала вырваться. Но не я создала систему, не на моих руках кровь — мне просто хотелось хоть раз в жизни пожить хорошо.

Стена вдруг с шелестом разошлась в стороны, и в комнату зашли двое мужчин в странных костюмах — черная, свободного покроя одежда висела на них как один большой лоскут ткани, доходящий до пола, а лица закрывали тканевые белые маски.

— Альвета, пройдемте. Суд ждет вас, — раздался глухой голос.

Бывшая смотрительница побелела, а на ее глазах выступили слезы. Хрупкое тело затряслось от страха, и на дрожащих ногах она отступила к стене.

— Суд?! Или казнь?! Я не виновна ни в чем! — срывающимся голосом закричала она.

— Это решать не нам. Пройдемте.

Замотав головой и всхлипнув, девушка упала на колени и закрыла лицо руками. Плач рвался из ее груди, а тело не просто дрожало — его колотило. От ужасного зрелища по коже Уно пробежали мурашки, но он стоял и не мог пошевелиться.

Конвоиры прошли в камеру, и один безжалостно схватил Альвету за волосы, заставляя встать. Но та не поддалась, зарыдав еще надрывнее.

— Нет! Я не пойду! Я не хочу умирать! Пожалуйста, отпустите меня!

Мужчина потянул еще сильнее, заставив девушку закричать от боли, и равнодушным голосом ответил:

— Это не нам решать. Пройдемте.

В этот миг Уно ненавидел себя, но от страха он не мог пошевелиться. Зрелище было столь жуткое своей безысходностью, что его ноги примерзли к полу. Он смотрел, как конвоиры силой ставят рыдающую девушку на ноги и подталкивают к выходу. Альвета не переставала рыдать. Больше мальчик не мог ненавидеть смотрительниц — он жалел ее всем сердцем, не понимая, за что ей такая участь?! Но ведь его ждет тоже самое! И Джими...

На секунду Уно встретился взглядом с красными от слез глазами Альветы и прочел в них одну фразу: "Вот он прекрасный мир счастливчиков". Он никогда бы не смог забыть этот животный страх и отчаяние. Так смотрели крысы перед тем, как по ним били палкой, раскраивая череп, а они не могли пошевелиться. Потому что свободы у них не было.

Крики и всхлипы смотрительницы еще долго доносились из коридора, а мальчик все стоял и смотрел в пустоту. Город счастливчиков. Город рабов. Где же прекрасный мир за стеной?

— Хэй, ты выйти не хочешь? — раздался веселый голос Сая, и Уно резко развернулся.

В проеме стоял давний знакомый, да только горба не было и в помине, а защитный костюм сменился рубашкой и синими штанами. Весь ухоженный, чистый и счастливый. В ушах все еще стояли крики несчастной Альветы, и мальчик не выдержал.

Из груди вырвался утробный, нечеловеческий рык, и Уно кинулся на Сая, замахнувшись кулаком. Да только знакомый из "Людей Моро" с легкостью перехватил его руку и выпихнул мальчика в коридор. Плюхнувшись на пол, Уно резко вскинул голову и посмотрел в глаза невозмутимому врагу — да, теперь он был врагом номер один.

— Ты меня ненавидишь. Знаешь в чем проблема людей Б? Они не видят всей картины, а потому смотрят на мир глазами полными ненависти и непонимания. Так и должно быть. Это нормально. Но ты, мой друг, можешь пополнить ряды людей А, да только злость и глупость в таком случае неприемлемы, — спокойно взирая на мальчика, сказал Сай.

— Человеком А? — удивление в возгласе быстро сменилось злостью. — Стать убийцей как вы? Убивать детей? Матерей? Таких как Альвета?! Катитесь диггеру в задницу! Я не буду убивать! Вы чуть не заставили меня убить свою сестру!

— Я в тебе не зря не сомневался. Боюсь, мы допустили глупую ошибку, не приняв тебя. К сожалению, мы не успели разобраться в истории с радием и поспешно посчитали, что ты так решил убить свою сестру. Но ты это сделал по незнанию и доказал, что достоин быть в городе А, когда попытался спасти маму Лонни. Мы отправили тебе вестника, но ты, к сожалению, уже сбежал в катакомбы, — спокойно пояснил Сай, присаживаясь на корточки рядом с мальчиком. — Приношу свои извинения. Иногда случаются глупые ошибки, но лучше перестраховаться и не взять одного достойного в город А, чем пустить десятки недостойных.

— Что ты несешь?! — рассвирепел Уно, приподнимаясь с гладкого пола. — Вы хотели, чтобы я убил свою сестру! А Лонни убил свою мать, чтобы его взяли!

— Все не так просто. Я все объясню, но тебе нужно успокоиться. Сейчас ты не хочешь меня слышать, — тоже вставая, ответил Сай. — Мы делаем из животных людей, не более. Не всегда это возможно, к сожалению. Поэтому зверей мы, как и положено, держим в клетке. Клетке города Б, где они счастливо проживают свои дни. Успокойся. Скоро тебя ждет суд, где примут окончательное решение о твоей судьбе. Если не будешь глупить, то получишь путевку в город А.

Шмыгнув носом, Уно посмотрел прямо в глаза Сая. Тот был спокоен. Невероятно спокоен. И его голос гипнотизировал, заставляя жар внутри утихать. Ненависть внутри мальчика боролась с жаждой знания — он таки пошел в отца, которому всегда нужны были разгадки. Нужна была правда.

Коридор с белыми, гладкими стенами пустовал — будто никто не хотел помешать беседе. Уно подумал, что многие могли боятся Сая, ведь он был из окутанного ужасом девятого отдела. После сцены с Альветой мальчик мог понять их.

Ни окон, ни дверей — хотя они, наверное, появлялись также как в камере — просто стены расходились в разные стороны. Все гладко и чисто. Да только обманываться внешней оберткой мальчик уже отучился.

— Город А? Зачем мне путевка в выжженную солнцем пустыню?

Исполненная наивности фраза ребенка вызвала у Сая улыбку, и он поманил Уно к противоположной от камеры стене.

— Психика людей Б часто не стабильна. Дети мрака не могут сразу выйти на свет. Они опалят глаза и не смогут постичь, как прекрасен новый мир. А если и постигнут, то захотят проникнуть и разрушить его, сами того не ведая. Эдем не создан для каждого. Да и не всем нужно знание о нем, ведь ты это знаешь. Многим милее тени, так что пусть нечаянные свидетели и остаются во мраке. Но ты не такой. Ты — еретик.

Мальчику припомнился диктант, который он писал для поступления в "Химеру". Там говорилось тоже самое. Да только раньше смысл ускользал, а сейчас мальчик начинал потихоньку понимать, к чему все иносказания. Сай видел это по сосредоточенному лицу ребенку и довольно улыбался.

— Многим достаточно надежды. Они не люди действия. Если что-то и заподозрят, то ничего делать не будут — разве что в "Подполье" побурчат, что творится что-то неладное, а потом набьют пузо талонами, заработанные чужой кровью. Но чаще даже не подумают, что живут в искаженном мире теней. Они не готовы к правде.

— Я хочу все знать! — громко ответил Уно и упрямо вздернул подбородок.

— Ищущий да обрящет, — сказал Сай и притронулся к гладкой стене.

Глаза Уно заслезились от ударивших в глаза солнечных лучей, но, проморгавшись, он охнул. Внизу, с высоты птичьего полета, простирался удивительный, прекрасный мир!

Через перину белоснежных облаков, виднелись зеленеющие деревья — прямо как на рисунках Чака, да только в сотню раз прекраснее. Тысячи шумящих листвой ветвистых гигантов раскинулись внизу, а между ними пролетали существа — пушистые, красные, зеленые, синие, с силой бьющие крыльями и поющие песни, во время покорение небес.

— Это птицы. Видишь того с голубыми перышками на головке? Это краснокрылый расписной малюр. А вот тот красно-черный, такой гордый и напыщенный — это чекановая трясогузка. Они счастливы. Они свободны. Здесь чистый, не отравленный воздух, ведь этот мир прекрасен. Он идеален. Лесов тысячи, миллионы! А однажды ты увидишь Байкал и Красное море — узнаешь, как прекрасен может быть мир под водой! Смотри, вдыхай и осознавай, что это чудо, которое мы спасли от разрушения.

Уно не мог отвести взгляда и буквально припал к холодному стеклу: птицы порхали с ветки на ветку, расправляя пушистые крылья с поражающими воображение рисунками на оперении — в гамме красок можно было разглядеть целые миры и небеса с мерцающими звездами. На их телах расцветали фейерверки — те, что всегда так любил мальчик за буйство цветов.

Сай предостерегающе оградил Уно и щелкнул по стеклу пальцами — оно послушно разошлось в стороны, и в лицо мальчика ударил холодный, чистый ветер. Жадно вздохнув его, Уно чуть не закашлялся, будто впервые в жизни он учился дышать. Да так и было. Нет, одиннадцать лет мальчик не дышал, а лишь задыхался.

Запах свежести и первозданного леса будоражил настолько, что Уно не заметил, как его пальцы задрожали от волнения. Вскинув голову, он посмотрел на небо — голубое и кристально чистое — по которому пролетали стаи птиц. Мальчику хотелось крикнуть "подождите!" и взлететь за ними, ведь сейчас он чувствовал в себе силы для полета. Жадно глотая воздух как утопающий, Уно дрожал от величия раскинувшегося перед ним мира: за лесом, далеко впереди, виднелась поблескивающая голубая гладь воды, льющаяся широкой змейкой между золотистыми полями.