Шоколадная лихорадка

— Изгой, чё это ты рыпаешься? — насмешливо спросил Дэви и щелкнул языком по сломанному зубу.

— Я не изгой!

— Да? И когда ты жрал конфеты? А ну, расскажи, какие на вкус карамельки или шоколад?

— Вкусные! Отпустите меня! Пожалуйста!

— Не, малой. Так неинтересно. Ты ж бедняк — вот и пожри чё-то на свалке. Давай! Жри! Жри!

Голову с силой окунают в тягучий раствор. Горечь покатывается по языку, а глаза начинает щипать. Издалека доносятся выкрики ребят:

— Вот даже пойди ты с нами, все равно бы остался изгоем — ты слишком много из себя строишь. Ты серьезно думаешь, что сможешь однажды стать человеком класса А?! Если ты кем и станешь, так это сумасшедшим, как и твой папаша! Будешь таким же овощем, пускающим слюни!

Уно почувствовал, что задыхается.

Мальчишка вдруг почувствовал такую реальную боль в плече, что даже очнулся и вынырнул из потока быстро сменяющихся чужих голосов. Вязкий темно-синий кисель по-прежнему окружал его, и сквозь "полный капюшон" можно было рассмотреть лишь пузырьки воздуха, но почему-то Уно двигался вверх. Свет стал пробиваться через ледяной раствор, и какая-то невидимая сила тащила ослабевшего ребенка вверх. Тянущая боль в плече усилилась, но Уно уже не обращал на это внимания, с надеждой смотря на приближающуюся поверхность.

Всего пара секунд, показавшаяся ему вечностью, и вдруг перед глазами появилось ночное небо с такой родной зеленой пеленой заводского дыма. Как же мальчик был рад видеть этот дым, вызывающий судорожные приступы кашля!

Больно стукнувшись о твердую поверхность, он радостно улыбнулся.

— А ну очнись! Мелкий! Или я тебя брошу, — с трудом Уно смог услышать раздраженный и одновременно взволнованный голос Шэр. — Это не шутка, чтоб тебя! Нам нужно бежать!

Тяжесть сковала тело, но неимоверным усилием воли Уно попытался приподняться.

— Онемели, — с ужасом пробормотал он, стараясь пошевелить пальцами.— Мои руки и ноги онемели!

— Идиот! — прошептала Шэр, нависнув над обессиленным мальчиком.— Везучий, но идиот, как ты только додумался в порванном костюме туда лезть?!

Зеленые глаза девочки метали молнии, а губы при этом беззащитно дрожали от страха. Она боялась, да только вот за глупого мелкого или из-за того, что в любой момент их могли схватить атланты — она и сама до конца не понимала. От холода незащищенные колени и ладони Уно почернели. Неразбавленный раствор для охлаждения мог заморозить ткани навсегда, но мальчик не хотел об этом думать.

— Уно, ты должен встать и дойти до дома! — приказным тоном произнесла девочка. — Волочить я тебя не смогу — нас схватят.

— Сил нет, — выдавил мальчик, стараясь сдержать позорные слезы.— Тяжесть во всем теле! Шэр, я не чувствую ног!

— Вставай — ты сможешь! — упрямо повторила девочка, хотя отчаяние в голосе изгоя не на шутку напугало ее.

Уно понимал, что у него нет выбора, но... он не мог.

— Эй, ты еще заплачь, как маленькая девчонка! До твоего дома идти два шага! — раздраженно сказала Шэр, стараясь скрыть страх. — Он за той трубой почти виден — я тебя вытащила через самый южный люк. Мелкий, на кой черт я тебя ждала и тянула, если ты собираешься сдаться?! И не надо тут ныть про "не могу"! Давай же!

Разноцветные крыши домов, и правда, виднелись совсем близко. Только сейчас Уно осмотрелся и сообразил, что они выбрались совершенно в другом месте.

— Стой, это ты меня тащила за плечо? — растерянно пробормотал мальчик, осознав смысл сказанных слов.

— О, Боже, — закатила глаза Шэр. — Ты думал, тебя чудом наверх вытолкнуло? Чудом, как же. В общем, или ты сейчас встаешь и идешь со мной, или я одна отсюда сматываюсь!

— Спасибо, — ошарашенно пробормотал Уно, привыкший справляться сам, даже не надеясь на чью-то помощь — ведь в Таксонии было так принято, особенно если ты оказался изгоем в компании ребят.

Время утекало, и атланты могли найти их в любой момент, так что Уно, сцепил зубы и попытался встать. И рывок!

Едва не прикусив язык от старания, мальчик упал на спину, так и не пошевелив даже большим пальцем ноги. Полнейшее бессилие, конечно же, увидела Шэр, сочувственный взгляд которой тут же прожег Уно насквозь. Теперь они оба знали, что вариантов не осталось.

— Осторожнее, лежи, — коротко, чуть дрогнувшим голосом скомандовала девочка. — Мелкий, я тебя оттащу под пласты брезента, и ты будешь там тихо лежать. И даже не вздумай шевелиться до рассвета: в шесть часов сюда придут рабочие и найдут тебя. Феня — мой старший брат — как раз будет проходить мимо, и я скажу ему, где тебя искать. Самое главное, чтобы в ближайшие пару часов тебя не нашли атланты.

Через силу заставив себя уверенно кивнуть, мальчик чуть прикрыл глаза, ведь он не хотел, чтобы Шэр увидела выступившие слезы страха. Уно боялся показаться в ее глазах трусом — и так с него довольно насмешек.

Сил девочки явно не хватало, но она крепко схватила мальчишку под руки и упрямо, чуть сопя от напряжения, потащила по земле. Тихое шуршание донеслось до ребенка, а затем хватка подруги ослабла. Теперь Уно действительно мог назвать ее подругой. Ведь она рисковала, дожидаясь его в холодном растворе, и даже сейчас не кинула его на растерзание атлантам.

— Иррационально, — почему-то прошептал Уно, вызвав у уставшей девочки удивление.

— Если это ругательство, то я обижусь, — на секунду перед мальчиком мелькнуло покрытое серыми потеками грязи лицо Шэр с робкой улыбкой.

— Это значит, что ты поступаешь нелогично и глупо. Мой папа часто говорил это слово. Так он, видимо, пытался мне сказать, что я глупый.

— Он, похоже, был странным, — уже чуть шире улыбнулась подруга, из последних сил пытаясь подбодрить мальчика. — Меня папа только раздолбайкой называет — это тоже не самое хорошее слово.

— Или он так показывает, что переживает, — заметил Уно, стараясь бессмысленной болтовней оттянуть момент, когда останется в одиночестве.

— Феня его любимый сын, а я так, просто лишний рот в семье, — откровенно сказала Шэр, и между ее бровей залегла маленькая морщинка. — Сиди... то есть, лежи тихо. Осталось подождать всего пару часов и за тобой придут рабочие. Что бы там ни говорили, а мой брат никого и никогда не подводил.

Устало вытерев пот с лица, девочка потянула на себя один из кусков брезента и прикрыла им Уно. В поле зрения мальчика теперь попадал лишь небольшой проблеск темного неба и одна из пыхтящих труб завода. Слух при этом сразу же обострился, и дребезжащий шум железных подошв Шэр стал казаться самым громким звуком во всей Таксонии. Только скоро и это приятное дребезжание исчезнет.

— Шэр, — робко прошептал Уно, боясь остаться в одиночестве. Если бы колени не онемели, то сейчас бы ходили ходуном от страха. — А почему ты сказала "о Боже"? Что это значит?

Девочка ответила не сразу, так что у мальчика мелькнула мысль, что она уже ушла.

— Не знаю. Просто бабушка так говорила, когда мы с Феней делали какую-то глупость. Всегда кряхтела, закатывала глаза и говорила: "О Боже" или "За что мне Бог вас послал". В общем, Бог — это кто-то важный, наверное, из людей класса А, но я не уверена. Глупость, в общем, но я привыкла так говорить.

Возникла небольшая пауза. Уно прислушивался к глубокому дыханию подруги: она чуть посапывала заложенным носом, когда делала вдох — раньше он не обращал на это внимания, но сейчас простой звук стал казаться успокаивающим.

Мальчик хотел попросить Шэр остаться, но не мог решиться.

— Ладно, я побежала, а ты держись, мелкий, — вдруг тихо сказала девочка, и уже через мгновение шум от железных подошв стал быстро отдаляться, пока полностью не исчез.

"Иррационально, но правильно", — пронеслась в голове Уно одна из самых часто повторяемых фраз отца — конечно, до того момента, как тот сошел с ума. Если он и говорил в последние дни до смерти, то только бессвязный бред. Будто за одну ночь превратился в младенца. Разве что слово "победил" мелькало чаще обычного. Но как можно победить, сойдя с ума, мальчик понять не мог.

Тишина обволокла испуганного ребенка, и если бы не далекое дребезжание труб, он бы решил, что оглох.

Онемение не отступало. Уно пытался пошевелить пальцами рук, но ничего не получалось, и он отбросил бессмысленные попытки. Теперь он мог лишь лежать, запрокинув голову и всматриваясь в узкое отверстие перед собой.

Мальчик тысячу раз видел звездное небо над Таксонией, но сейчас оно стало казаться другим. Особенным. Однажды отец сказал, что пока люди не посмотрят на привычные вещи по-новому, ничего в их жизни не изменится. Сейчас, лежа под куском брезента, Уно стало казаться, что он понял папу. Во всяком случае, он впервые посмотрел на небо по-другому.

Жизнь в Таксонии не давала обычно простора для фантазии: когда уж тут помечтаешь, если каждый твой день расписана поминутно. Да и к чему думать, если схема одна для всех: родился; до шестнадцати лет прошлялся по улицам, не зная, чем себя занять — развлечения в городе Б можно было по пальцам пересчитать; получил разнарядку от людей А — пошел работать на указанное место; получаешь талоны и надеешься, что однажды насобираешь достаточно, чтобы к тебе пришел вестник из города счастливчиков. Но, скорее всего, он не придет, и в пятьдесят ты состаришься и умрешь. Конечно, была и другая надежда, кроме прихода вестника: что тебя переведут на один из закрытых заводов и выделят дом на более престижной, чем Заводская, улице — если совсем повезет, то на улице Зеленых крыш.

Но Уно все еще умел мечтать — очередной повод для шуток других ребят. Вот и сейчас он погрузился в фантазии.

А ведь над городом людей А точно такое же небо. Может, в эту секунду кто-то стоит за стеной, запрокинув голову, и всматривается в тоже зеленое или фиолетовое облако выбросов.

Мальчик погрузился в воспоминания. Они окутывали, как теплое одеяло, и защищали от страхов. В голове вновь появился образ отца. Такой теплый, почти ощутимый образ — будто руку протяни и дотронешься до него.

Фантазии — это почти все, что оставалось у Уно, когда речь заходила о папе. Сам отец почти не появлялся в его жизни, ведь большую часть дня он пропадал на фабрике по изготовлению защитных костюмов, а затем до самого отбоя отправлялся гулять по городу. Но мальчик был уверен, что папа был очень сильным и хорошим человеком. Высоким, с добрыми карими глазами и короткими волосами, торчащими смешным ершиком.

Однажды Уно нарушил обещание, данное маме, и пошел вслед за ним — папа гулял рядом с высоченной стеной, окружающей верхний город, город счастливчиков, город людей класса А.

Чуть позже мальчик с радостью начал понимать, что весь пошел в отца — они оба хотели попасть туда! Уно с гордостью и взрослым пониманием смотрел на папу и думал: "Он ведь тоже хочет есть конфеты и шоколадки и смотреть фейерверки близко-близко!". Видимо, это понимала и мама, все чаще кричащая на него из-за того, что он забивал голову глупыми мечтами.

Сам того не заметив, Уно стал робко улыбаться — страх медленно отступал.

Терпкий запах, исходящий от брезента, забивал нос, и время от времени мальчик невольно с шумом втягивал воздух, стараясь не чихнуть. Валяться без возможности почесать нос — это очень неприятно, как оказалось.

Чуть дернувшись, ребенок зацепился плечом за брезент и прямо перед его лицом развернулся очередной агитационный плакат с вдохновляющей надписью: "Не уделяйте время детям — они вырастут людьми, которые ничего не добьются! Ребенок должен быть один!". Мальчик всмотрелся в изображение женщины, уверенно уходящей из дома, где на полу сидел счастливый младенец, и подумал, что он-то должен всего добиться — родители следовали постулату людей А.

Искушение громко чихнуть нарастало, так что Уно снова попытался думать о чем-то другом. Его всегда отвлекали мысли о людях класса А. Это ведь здорово фантазировать о том, какие они и как живут, а иногда даже представлять себя на их месте, смотря на ночное небо.

Они, наверное, выглядят также, но не носят дурацкие защитные костюмы — в идеальном мире за стеной нет заводов, а значит и ядовитых луж и дождей тоже нет.

Мамина подруга, работающая на одном из заводов высокого класса, однажды проговорилась, что она фасует пироги с самыми разными овощами и фруктами. И, как понял Уно, пироги — это как большая картошка, только другая по вкусу, и внутри нее совсем не картофельная масса. Фрукты — это вроде как сладкие овощи, но их очень сложно получить, а потому их и получают по особым талонам. Но самым желанным для каждого ребенка все равно оставался талон на сласти!

Уно мечтал, чтобы однажды теневые талоны бы заменили на какие-нибудь фанерные, которые бы выдавали каждый месяц — тогда бы он смог часто есть конфеты и не был бы изгоем! Тогда и мечтать бы было не о чем.

Иногда мальчик даже думал, что папа сошел с ума как раз из-за того, что давно не ел ничего сладкого — целых пятнадцать лет! Взрослые не получали теневые талоны — это ведь так несправедливо!

Едва Уно начинал думать о такой жуткой цифре, как ему сразу становилось плохо. Это ведь очень долго. Он сам не ел конфет четырнадцать месяцев и это было ого-го каким сроком.

Трепетные воспоминания нахлынули на мальчика: он вспомнил четверть сладкой, чуть подтаявшей шоколадки, которую он съел, получив долгожданный теневой талон. Она оказалась такой сладкой, что не передать словами: даже сейчас только от одних воспоминаний рот Уно заполнился вязкой слюной, а желудок ощутимо забурчал. Мучительная мысль, что он, наверное, еще не скоро вновь ощутит этот вкус, заставила мальчика с грустью поджать губы. Изумительная горечь и одновременно сладость шоколада — это, наверное, и есть съедобное счастье.

Фиолетовые клубы дыма стали чуть светлее, и Уно с часто забившимся сердцем понял, что он дождался рассвета, а значит, еще совсем чуть-чуть и появятся рабочие с ближайшего завода! Собравшись с духом, мальчик попробовал еще раз пошевелить пальцами. Очередная попытка — и ничего, будто руки и ноги принадлежали другому человеку. Черные уродливые пятна на коленях пугали мальчика, но он не хотел думать о том, что это теперь навсегда. Уно даже представить не мог, как это: больше не суметь ходить? Ведь это же просто невозможно!

Скрип донесся слева, но разглядеть источник шума из-под брезента мальчик не мог, так что на всякий случай затаился и стал прислушиваться. Только бы дальше не последовало мерзкое: "тук-тик". Весь сжавшись, Уно старался различить даже малейший шорох, но звуки, словно в издевку, стихли. Инстинкты кричали мальчику не двигаться, но ему так хотелось приподняться и высунуть голову наружу, в надежде увидеть Феню!

Эмоции уже начинали побеждать осторожность, и Уно даже подался всем телом вперед, чуть задевая макушкой брезент.

— Тук-тик, — раздалось совсем близко, и мальчик тут же рухнул обратно на землю, чувствуя, как у него немеет от страха все тело, а не только руки и ноги.

От резкого движения брезент качнулся, и комок пыли упал прямо на лицо мальчика — проклятый нос зачесался еще сильнее — и Уно, не выдержав, оглушительно чихнул. Медленно раскрыв глаза, он увидел громадную тень на земле, достающую до кончиков его ботинок.