— Так ведь и за предков же всё равно обидно, — возразил царь, — Где и у кого ещё подобный обычай? И у финикийцев, и у греков их мелкие кошки редки и дороги, но нет у них запрета на владение ими простонародью, как у нас.
— У них это регулируется ценой. Приобретают те, у кого денег куры не клюют, и тогда уж гордятся ещё одним признаком богатства, которым разбогатевшие выскочки не склонны делиться с кем попало. Примерно так же и у римлян, только там ещё и порицают за тягу к восточной роскоши, а Катон с Флакком, будучи цензорами, ещё и повышенными налогами всю роскошь обложили.
— Но ведь запрета же сословного на владение кошками нет?
— Прямого запрета — нет, конечно.
— И быть не может, — заметила историчка, — Мой дом — моя крепость. На пороге любого частного домуса заканчивается власть государственных законов. Домовладельца могут порицать за нарушение старинных обычаев, но в своём доме он в своём праве, и ему никто в этом не указ.
— Ну, вот видите? Даже у римлян, — сокрушённо развёл руками Миликон.
— Юля, а что там у китайцев с жёлтым цветом? — я въехал, что нашему монарху нужны примеры ещё большего маразма в других странах и у других народов.
— Ты имеешь в виду запрет всем кроме самого императора иметь в одежде хоть одну нить жёлтого цвета? — сообразила она, — Этого там ещё нет. Династия Хань пока ещё только утвердилась, а традиция жёлтых императорских одеяний пошла как раз с неё. Цвет в почёте, но запрет на него для всех кроме Сына Неба появится только при династии Мин после изгнания монголов.
— Ты точно уверена?
— Восстание Жёлтых повязок, которое свергнет Младшую Хань, будет только через три с половиной столетия. Сам посуди, где бы они взяли свои жёлтые повязки для двух миллионов участников, если бы жёлтая ткань была в Китае под запретом?
— Логично, — признал я, — А как насчёт оружия у китайских крестьян?
— Есть военнообязанные, которых мобилизуют в пехоту. Поэтому вряд ли оно и вне службы им сейчас запрещено.
— Тогда пример Китая, конечно, отпадает. Значит, остаётся критиковать Индию за её кастовый строй и связанные с ним заморочки? — я снова перешёл на турдетанский.
— Это очень далеко от нас, — заметил венценосец, — Мне бы поближе чего-нибудь — и по расстоянию, и по теме вопроса.
— Есть такое! — вспомнила историчка, — У римлян, и тоже связано с животными. Вот представь себе, великий, что один из твоих котов пробрался на двор к твоему соседу и задрал у него курицу. Разве не обязан ты в этом случае как хозяин кота возместить ущерб?
— Конечно, обязан — кот ведь мой, и я как хозяин полностью за него отвечаю. А что, у римлян это разве не так?
— И у них так же, конечно, но есть одна тонкость. Представь себе, что ты сразу же после происшествия продал или подарил этого кота — ну, допустим, Максу, и сделал это до того, как к тебе пришёл сосед с претензией за свою задранную курицу. Кто в этом случае должен заплатить потерпевшему за неё? Хозяин-то ведь — уже Макс, а не ты.
— Ну, очевидно же, что всё равно я — кот же в тот момент был всё ещё мой, а не Максима. Как он может отвечать за проделки чужого кота?
— А вот для римлян по букве их закона это не очевидно. Платит — хозяин, и если на момент предъявления претензий хозяин нашкодившего кота — уже Макс, то тогда уже к нему и все претензии. И тогда по букве закона не тебя, а его римский суд обяжет платить за эту задранную бывшим твоим котом курицу.
— Ну, это уже глупость какая-то получается. Должен же быть и здравый смысл.
— Dura lex sed lex — закон суров, но это закон, — процитироваля Юлька и перевела на турдетанский, — Могут, конечно, и договориться по здравому смыслу, если все хорошо знают друг друга и дорожат нормальными отношениями, но по букве закона за животное отвечает и должен платить за причинённый им ущерб его текущий хозяин. Поэтому при купле-продаже животных между незнакомыми людьми покупатель спрашивает продавца, нет ли на этом животном каких-нибудь штрафов, и продавец обязан ответить честно. Если штрафов нет — он должен в этом поклясться. Но если покупатель не спросил, то продавец не обязан говорить об этом сам, и тогда у покупателя нет законного способа восстановить справедливость. Формально-то ведь обмана не было, так что сделка признаётся законной со всеми вытекающими из неё последствиями для нового владельца животного.
— Цивилизаторы, млять, называются! — я тоже этой тонкости в римских законах не знал и прихренел с неё капитально, — То бишь при покупке быка, ишака или раба я ещё должен выяснять, не нашкодили ли они кому-то недавно?
— Да, иначе можешь оказаться крайним, — подтвердила историчка, — И никого не будет волновать, что нашкодили они вчера вечером, а купил ты их только сегодня утром.
Мы бы ещё пообсуждали римскую правоприменительную практику, но звонок на урок закончил нашу дискуссию. Хвала богам, Миликону не нужно разжёвывать, что не в малочисленных у римлян кошках тут дело, которых Юлька ему привела в пример просто для пущей злободневности, а прежде всего в самом обычном домашнем скоте, способном запросто потравить чужие насаждения, но юридический принцип ко всей живности один и тот же — ты хозяин на момент предъявления претензий, тебе и отвечать по ним. И клятвы эти дурацкие придумывают вместо того, чтобы заткнуть дыру в самих законах, оговорив в них права владения на момент инцидента. Конечно, это уже немного не из той оперы, из которой наше чисто сословное ограничение по кошакам, но пример маразма вполне себе цивилизованного народа вполне наглядный. Идя с историчкой со двора в здание школы, я успел спросить её, откуда дровишки, так она сослалась на примечания к трактату Варрона "О сельском хозяйстве", который будет написан только в начале нашей эры. Два столетия ещё римляне и не подумают наводить в этом вопросе порядок, а будут продолжать всякий раз при каждой сделке по купле-продаже живности выяснять, не приобретают ли вместе с ней и штрафные санкции. И не факт, что позже эту прореху залатают — тут и Юлька уже не в курсе. На этом фоне наше устранение маразма с кошаками уже на второе десятилетие реставрации вменяемого турдетанского государства выглядит вполне достойно. Раньше не до того было, поважнее проблем хватало, но теперь вот дошли руки, и мы решаем вопрос, не дожидаясь многочисленных просьб трудящихся. Хреново, конечно, что ещё Тартесс на это не сподобился, но за его маразм мы не в ответе, а свой — устраняем. Лучше же поздно, чем никогда, сказал еврей, опоздав на поезд...
Я провёл урок биоэнергетики у шестого класса, в котором учатся Икер, Турия и юлькина Ирка. Проработка кармы по ДЭИРовской "двойке" — примитивная заплатка на то время, пока не будет изучена уже полноценная методика по "пятёрке", но на уровне азов и то хлеб. И жизнь себе на ближайший год малость облегчат, и на старших ступенях этот навык пригодится. На перемене царь, преподававший историю Тартесса семиклассникам, засыпал меня вопросами о гребипетских мурках. Хоть и не спросили его ещё на этот раз о наших кошаках, он явно готовился отражать натиск на репутацию уже несуществующего государства. Я растолковал ему о запрете на вывоз кошек из Гребипта, мотивируемом их священностью, затем о своих подозрениях по поводу реальных причин. Что Птолемеям та гребипетская религия, когда они греческую насаждать пытаются? Но вот хлебный экспорт — это для них святое. Это же не только доходы казны, но и влияние в балканской Греции, которая и в лучшие времена без ввоза зерна не обходилась, и чем сильнее её зависимость от поставок пшеницы из Александрии, тем почтительнее вся греческая общественность к кормящему её Птолемею Очередному. А выпусти за пределы Гребипта массовую кошку, сделай её недорогой ширпотребовской домашней живностью, так она же потери местного урожая от грызунов в странах-потребителях снизит, а значит, и их зависимость от ввоза из Гребипта уменьшит. А оно надо Птолемею Очередному, чтобы его греки меньше уважать начали? Деспоты эллинистические — они к этому делу чувствительны. Плевать на мнение варваров, счастья своего жить под властью эллинистического монарха не понимающих, но просвещённые эллины — должны ценить и уважать царственных соплеменников. До кучи я напомнил Миликону и о совхозах гребипетских, в которых положение феллаха — где-то среднее между классическим греческим рабом и спартанским илотом. Когда начнут царя вопросами о реальном положении народа в Тартессе донимать, ему хоть будет кого "ещё более задроченными" выставить в доказательство относительного благополучия народа в восхваляемом официозным мифом Тартессе.
Беспокоился же наш венценосец не зря — хотели его таки семиклассники насчёт кошаков спросить, просто постеснялись из почтения к его монаршему достоинству. Мне корона не по чину, поэтому меня — спросили. Ну, поскольку класс — выпускной, и впереди у них кадетский корпус, где много чего нового узнают, я им уже объяснил так, как сам это дело понимаю. Что безобразие это, конечно, ну никак Тартесс не красящее, поэтому мы и решили его изжить. Раньше и сами об этом не думали, и народ не жаловался, потому как за века привык, но теперь, когда понятно уже, что климат не в лучшую сторону меняется, и неурожайные годы будут явлением частым, важным становится всё, что сбережению не столь великого урожая способствует, в том числе и массовый тартесский кошак в каждом крестьянском доме. Особенно порадовало то, что не только дети из простых семей, а из не самых простых не одни только васькинский Артар и володина Ленка, но и учащиеся в их классе детки "блистательных" воспринимают этот кошачий вопрос абсолютно нормально. Вопросы о неизбежной в будущем потере и охотничьей привилегии тоже задали, кстати, но без особых по этому поводу эмоций. Типа, правы ли их отцы в своих опасениях, и если правы, то чем это им грозит. А чем оно может грозить? Кролики, что ли, вдруг кончатся? Весь класс смеялся при разборе этого варианта. Но всё это так, вкратце, поскольку и урока никто не отменял. Воздействие на вероятностные события через медленные мысли или с помощью чувства веры — тема уж точно не из простых.
А за обедом Икер и Турия с расспросами пристали — им Артар на перемене всё пересказал, и им тоже объяснять пришлось то, чего они недопоняли — что амфорами всех крестьян в считанные годы для их домашних кладовых и амбаров не обеспечить, да и не решают они проблему сохранности урожая на полях, огородах и в садах, так что кошаки у них работой будут загружены плотно. Ремду, который тоже заинтересовался, пришлось и азы объяснять — что корзину крестьянин и сам из ивовых прутьев сплетёт, мешок осилит и его жена из травы эспарто, но их любая мышь прогрызёт, не говоря уже о крысе, а амфора стоит денег, которых у крестьянина негусто. Горшки разбитые — и те склеить стараются, дабы на новый не тратиться, так что кошак в доме — не роскошь, а необходимость.
Так же примерно после обеда я объяснял ситуёвину клиентам, до которых тоже донёсся слух, но в таком виде, что у меня и дети хохотали. Что будто бы штрафовать всех будут, у кого через год своего кота не окажется — не знаю, какой идиот до такой степени всё переврал, поскольку о штрафах-то речь у нас была, но только за дрессировку будущих крестьянских котов для развлекательной кроличьей охоты, на которую привилегия знати пока-что сохраняется неизменной. Для народной охоты были и остаются хорьки, а кошак — против грызунов в доме и амбаре. Ну и заодно, предотвращая следующую волну слухов столь же идиотского сорта, объяснил им и то, что кролик, принесённый кошаком к дому ночью, браконьерством считаться не будет, и никто за него не оштрафует, а если посмеет кто — вяжите на месте и сдавайте, куда следует, а там с этой сволочью разговор короткий будет — ага, вплоть до виселицы, если эта попытка мошенничества окажется у него уже не первой. Нет речи и о годичном сроке — где тут столько котят набрать, чтобы за год на всех хватило? Само собой, они долго ещё будут в дефиците. И естественно, не будет и никакой принудиловки с навязыванием кошаков против воли. Право иметь кошака — ещё ни разу не обязанность. Не хочешь его заводить — просто объяви об этом при достойных доверия свидетелях, дабы твоему вождю мозги никто из-за тебя не выносил за хреновое внедрение кошаков в трудящиеся массы его общины. Поэтому, кто навязывать будет, да ещё и плату вымогать — тоже вяжите и сдавайте на суд и расправу. Уроду очень повезёт, если сумеет доказать, что "ему самому так сказали".
К моему прибытию в лагерь Володя как раз заканчивал проводить с юнкерами стрельбы из винтовок и пистолетов. Помогая молодняку после последнего залпа убирать тяжёлые деревянные мишени в форме стоящего человеческого силуэта, дюжие наёмники, глядя на свежие дыры от пуль в толстых досках, переглядывались и качали головами.
— Это что же получается, досточтимый? — спросил меня их центурион, — Теперь вся наша выучка не стоит и мелкой бронзовой монеты? Это же не бой выходит, а расстрел — что толку от нашего строя, если ваша громовая труба продырявит и фирею, и кольчугу, и шлем, а управляются с ней какие-то мальчишки и даже шмакодявки? И что теперь толку от нашего метания дротиков и саунионов, если они нас не подпустят даже на выстрел из лука? О копьях и мечах уже и говорить смешно — не дойдёт дело до рукопашной, если в атаку пойдёт меньше двух полных центурий. Мои орлы, досточтимый, повидали в жизни всякое, и их нелегко чем-то напугать, но тут дело пахнет потерей службы...
— Не будет этого, почтенный, — успокоил я его, — Всё это уедет за Море Мрака, а здесь всё останется так, как и было до сих пор. Ну, в основном — то, что будет меняться, не сильно изменит привычную вам жизнь, и без работы твои бойцы уж точно не останутся. А там, за морями — там, конечно, будет другая жизнь. Но тоже не во всём, и солдаты с вашей выучкой не окажутся ненужными и там. Мы же не просто так учим наших детей и старым методам военного дела. Всё пригодится, хоть и не всегда полностью в прежнем виде, так что и тем из вас, кто продолжит службу за морями, беспокоиться не о чем, а кто останется здесь — тем более. Как служили вы до сих пор, так и будете служить дальше.
После чистки огнестрела, сдачи его в оружейку и заготовки новых бумажных патронов к винтовкам и пистолетам взамен расстрелянных на тренировке юнкерам дали небольшую передышку, а я пообщался с их отцами-командирами и со спецназером. Для их возраста и силы наш молодняк оказался очень даже на уровне. Оценка Диталкона, их центуриона-инструктора — "за пару лет я бы сделал и из них настоящих солдат" — она ведь дорогого стоит, потому как с учётом текущего это три года получается, а ведь осенью ещё он считал, что на это нужно лет пять. Два года, получается, по итогам этого уже скостил.
— Для начала, ребята и девчата, небольшая политинформация, — объявил я им в начале занятия, — Вчера я получил письмо от моего римского патрона, которое полностью подтверждает наши сведения. В этом году сменятся оба испанских наместника. В Дальней Испании, то бишь нашим соседом, будет Луций Постумий Альбин, а в Ближнюю воевать с кельтиберами направляется Тиберий Семпроний Гракх. Почтенная Юлия рассказывала вам ещё в том семестре о гракховщине? Вот этот — отец тех двоих. Несмотря на то, что его предшественник, Квинт Фульвий Флакк, отрапортовался о полном замирении провинции, этому не поверили даже в сенате, — юнкера рассмеялись, — Как вы знаете уже, кельтиберы другого мнения, и с началом весны ему пришлось возобновить военные действия. Сенат об этом ещё не знал, но кельтиберов там знают многие. Поэтому при обсуждении в сенате просьбы Флакка о полной смене и демобилизации его армии этот Гракх-старший взвился на дыбы и потребовал оставления старого опытного войска. В результате для смены давно переслуживших все мыслимые сроки солдат Восьмого Ближнеиспанского сенат выделил только тысячу новых пехотинцев. С учётом потерь Флакку дозволено увезти в Италию и демобилизовать только тех солдат, которые отслужили уже не менее семи лет, а из прочих только самых отличившихся. В общем, служба в Ближней Испании официально признана своего рода наказанием для нерадивых, — молодняк снова рассмеялся, — Кроме того, стало ясно, что одного легиона против кельтиберов мало, и для Гракха набран ещё один полный легион. До сих пор двухлегионными армии у римлян бывали только консульские, а теперь впервые в истории два легиона получает претор. Правда, и толк от этого будет — Гракх со своими двумя легионами закончит наконец-то Первую Кельтиберскую своим "гракховым миром". Но какой ценой? Отслужившие шесть лет остаются на седьиой, а что в это время происходит с их хозяйствами в Италии?
