— Ну, когда стало ясно, что фаланге конец — дураки мы, что ли, стоять и гибнуть как бараны? Разобрали сариссы, их тупые половины бросили под ноги, а дурака лохагоса угомонили фалькатой в бок. Половинками сарисс — с нормальное копьё величиной — нам и действовать было ловчее. Атаковали сами тех, кто нападал с тыла, потеряли многих, но и вырвались из окружения, а эти бараны ливийцы, кто не полёг там, те сдались римлянам в плен и угодили в рабство. Мы хотели оторваться и разойтись по домам — а кого нам было защищать? Магон с Гасдрубалом первыми же и задали стрекача, как только жареным для их войска запахло, а мы — что, дурнее их? Но нас нагнала конница Кулхаса, нам деваться некуда, мы встали в круговую оборону, а они — и не думают нападать. Подъехал их вождь и предложил нам к нему на службу перейти. Ну, мы посовещались меж собой и решили, что надо соглашаться. А Кулхас, как узнал, что мы в фаланге обучались, так сразу в свой отборный отряд нас взял. Только, конечно, не сариссофорами, — мы с ним рассмеялись, — А для чего вы решили ваших учить воевать по-гречески, досточтимый?

— Да просто, чтобы знали и хоть как-то умели. Если когда-нибудь понадобится, то будут знать хотя бы, как это делается, а нет, так испытав их на себе, будут понимать все преимущества и недостатки греческой фаланги.

— И македонской, судя по сариссам на складе?

— Да, три занятия вы потом погоняете их и в качестве сариссофоров. Тут как раз и ваш собственный опыт службы у Баркидов придётся кстати.

Тем временем остатки "греческой" фаланги допятились наконец тоже до ворот лагеря, центурион велел "двухсотым", "трёхсотым" и девкам-санитаркам с уже пустыми наконец-то носилками занять свои места в строю, назвал привратной страже сегодняшний пароль, и учебную центурию впустили в лагерь. Но едва дав им сдать тяжёлое снаряжение в оружейную палатку и разоблачиться от лёгкой амуниции, он построил их снова.

— Мало того, что вы раззявы и бестолочь, от вас ещё и смердит как из отхожего места. Поэтому сейчас, запылённые вонючки, вы все отправитесь в баню, и чтобы к обеду все блестели как у кота яйца! Аттставить смех в строю! — это относилось к захихикавшим девкам, — Бегом — марш, ходячие недоразумения!

Баня — по образцу уже имевшихся у нас, но ещё не известных Риму "римских" терм — была, конечно, раздельной, но разделялась лишь общей стенкой, в которой, судя по характерным смеху и визгу, пацанва давно уже пробуравила смотровые дыры.

— Вот ума не приложу, досточтимый, чем они ухитрились просверлить вон в той стенке такие аккуратные отверстия, что их и обнаружить-то нелегко, — посетовал опцион, — Кинжалом такие точно не провертеть. И главное, заделываем, так сверлят новые. Правда, девчонки уже не жалуются, а просто занавешивают их, но всё-таки — как ухитряются?

— Для их возраста находчивость в таком деле естественна, — хмыкнул я, сложив два плюс два и поняв, куда девался из дому коловорот с тремя хорошими свёрлами, — А с солдатами проблем из-за этого не возникает?

— У нас не кто попало служит, досточтимый. Но спрос на шлюх, если честно, с тех пор, как появились девчонки, резко вырос, так что нам пришлось увеличить их число и расширить лагерный бордель.

— Как дела с выучкой нашего молодняка, — поинтересовался я у подошедшего к нам центуриона, — Надеюсь, не безнадёжны?

— Ну, получше, чем были, но всё равно удручают, — ответил тот, — Наши ребята сделали бы их минуты за три, отделавшись несколькими лёгкими ранениями.

— Уже за три? Прошлый раз ты говорил, что за две и всухую.

— Я же сказал, что уже получше. Кое-чему они всё-таки научились. Но сделать из них за год таких бойцов, как наши, я не возьмусь. Будь они постарше и покрепче, вроде наших новобранцев, которых можно гонять уже всерьёз — другое дело, но не из таких же сопляков, не говоря уже о соплячках! Приличных солдат, как ни странно, можно сделать и из таких, и это я сделаю, но не требуй от меня невозможного. Такими, как наши, они ещё не станут ни через год, ни через два.

— ЕЩЁ не станут?

— Ну, я же не сказал, что они безнадёжны. Ребята отличные, я даже не ожидал, просто слишком юны для настоящих нагрузок, и из-за этого их приходится щадить. Лет за пять я бы сделал из парней таких бойцов, которых не стыдно было бы поставить в строй с лучшими из наших, и даже жаль, что ты не дашь мне, конечно, этих пяти лет.

— Не могу, Диталкон. Всё понимаю, но не могу. Один год — это всё, что я могу тебе обещать. Если следующий поток удастся перевести на Острова, как я надеюсь, тогда этих ты погоняешь там ещё один год, но на это я только надеюсь без твёрдой уверенности. О том, чтобы увеличить срок их обучения до трёх лет — только мечтаю, но пока-что и сам в это не верю. Поэтому мы будем пока исходить из худшего и рассчитывать только на год. И по твоему послужному списку, и по мнению твоего начальства, ты — лучший из наших центурионов. Твоё начальство наотрез отказывалось выделить тебя для обучения наших юнкеров, и понадобился приказ самого досточтимого Фабриция, чтобы тебя нам отдали. Это тоже характеризует тебя как лучшего, которого никто не отдаст добровольно. Сделай за этот год то, что ты сможешь сделать, и я буду понимать, что большего не сделал бы на твоём месте никто. То, что сделаешь ты — сможешь сделать ТОЛЬКО ты.

— Что смогу — сделаю. По нашим меркам они будут выглядеть бледно, и в этом лагере мне будет стыдно и неловко за них перед нашими бойцами, но по обычным меркам армейских легионов я сделаю из ваших парней вполне приличных солдат, и в легионных лагерях ни один из них меня не опозорит.

— Это из парней, а из девчонок выйдет какой-нибудь толк?

— Ну, какие же из девок солдаты? Когда мне впервые сказали, что будут и они, я был уверен, что это шутка. Мало ли, чего греки понавыдумывали про этих воинственных баб, с которыми их предки якобы воевали где-то далеко на Востоке? Вылетело из головы, как они их там называют.

— Амазонки, — подсказал я ему.

— Да, точно — амазонки. Но ведь это же всё сказки греков. Где такое видано и где слыхано на самом деле? Парней я могу хотя бы сравнить с армейскими легионерами или с нашими новобранцами — сравнение будет уж точно не в их пользу, но будет хоть какое-то. А с кем я сравню этих девок? Бабы не воюют ни у одного из известных мне народов. А с нормальными солдатами-мужиками — с какими? Против наших они продержатся минуту от силы — я очень удивлюсь, если аж целых полторы.

— И то, только потому, что их бы старались взять живьём для пуска по кругу.

— Вот именно. Может, и поранят кого-то, а может, даже и убьют какого-нибудь раззяву — но за счёт чего? За счёт того, что от них этого не ожидают и не воспринимают их всерьёз. Как только в них увидят ПРОТИВНИКА, с которым надо ВОЕВАТЬ — им тогда не продержаться и минуты. Ведь солдат-мужик — просто сильнее. Ну, это в рукопашном бою, конечно. В перестрелке, если их хорошо обучить, шансы у них, конечно, будут, но не лучшие, чем у так же хорошо обученных мужиков. Ну и какой тогда смысл? Бабы должны сидеть дома и рожать детей от хороших бойцов, а не гибнуть в боях, заменяя их на войне. Так какого же толку ты хочешь от них добиться? Я получил приказ, и я его выполняю, но впервые за много лет я не понимаю его смысла.

— Смысл? Ну, во-первых, ты сам сказал об эффекте неожиданности. Если хотя бы один раз он когда-нибудь спасёт кого-нибудь из них — значит, мы обучаем их не зря. Во-вторых — это происходит не в городе, где их тоже вполне можно было бы этому учить, а в военном лагере — совместно с парнями и у них на глазах. И если хотя бы одна из них покажет хороший результат хоть в чём-нибудь — парням будет просто стыдно не добиться гораздо лучшего или хотя бы уж не худшего там, где сила не даёт никаких преимуществ. В-третьих — лагерный быт. Правильно, война — не женское дело, но многие из них, если не все поголовно, выйдут замуж вот за этих парней или за таких же и разъедутся с ними туда, куда их направят служить. Но есть Оссоноба, есть Нетонис на Островах, есть Тарквинея за Морем Мрака, которая тоже уже неплоха, а есть и глухие захолустные дыры, быт которых не лучше деревенского, но уж точно не хуже лагерного. Привыкшая к лагерному быту не станет ежедневно ныть из-за бытовых неурядиц, а испытавшая на себе нагрузки службы, пускай и в меньшей степени, будет чётко знать и понимать, каково приходится на службе её мужу, и чего он ждёт от дома и семьи. И значит, эти парни получат именно таких жён, какие им как раз и нужны. Помощь и поддержку, а не лишнюю головную боль.

— Неплохо придумали! — прикололся центурион, — Так не делает никто и нигде, но затея неглупа, и попробовать, пожалуй, стоит.

— Именно. А вдобавок, есть ещё и в-четвёртых — тебе ли не знать, что матери не так уж и редко балуют детей и оберегают их от любых жизненных невзгод, пока могут. А в богатых и знатных семьях могут они, сам понимаешь, долго и немало. И какие дитятки вырастают при таком воспитании в таких семейках, тебе объяснять не нужно. Я таких за свою жизнь навидался достаточно, ты за свою — наверняка не меньше моего. Но они-то как раз за счёт семейных блата и связей и делают карьеру, выбиваясь в начальство. Ну и каково оно, служить и подчиняться такому начальству?

— Да уж, приятного мало. Ты прав, досточтимый, навидался и я таких...

— То-то и оно. Вряд ли ты сам мечтаешь о таком начальстве для своих внуков и правнуков, и вряд ли о таком мечтают для своих твои сослуживцы. Но если от них это не зависит, то ты повлиять на это как раз можешь. Сделай так, чтобы эти девчонки презирали изнеженных и капризных плакс, не считая таких вообще за людей, а уважали только тех, кто не боится трудностей, а преодолевает их и не считает это героизмом. И тогда они сами будут воспитывать своих детей так, чтобы и их было за что уважать. Ведь не захотят же они, чтобы их детей презирали, верно?

— Ну, не должны, конечно. Но это те, которые выдержат сами. А если какая-то не выдержит, что с ней такой делать?

— Какие не выдержат и запросятся домой к маме — отчисляй без сожалений. Ну, сутки дай на то, чтобы успела одуматься, а кто не одумается — отчисляй.

— И не жаль терять?

— Да куда они денутся? Кто-нибудь всё равно ведь возьмёт и такую, но уже не из лучших, а из тех, кому толковая не досталась. А лучшим достанутся лучшие, от которых и дети пойдут высшего сорта.

— Яблоко от яблони далеко не падает?

— Именно. Есть такие, кто уже домой просится?

— Да нет, досточтимый, это же я так, на всякий случай спросил. Как ни странно, хоть и стонут, и ноют иногда, изредка даже хнычут, но ни одна ещё не закатила истерику и не запросилась домой. Я даже сам удивился — думал, половина разбежится после первой же недели, с девок-то чего возьмёшь, но эти — держатся. Где вы их только таких набрали?

— Да отовсюду, Диталкон, где только такие попадались. Есть из знатных семей, есть даже из "блистательных", но есть и из простых. Где есть подходящие, оттуда мы их таких ещё мелкими в нашу школу и набираем. Вот эти — первый выпуск. Сюда ещё не все попали — две очень толковых девчонки хотели, но их родители отказали наотрез, и нам их убедить не удалось. Вот тех жаль было терять, а если кто сломается из этих — ну, не дано им, значит, и зачем их тогда мучить?

— Ну, эти-то — уже вряд ли. Да, встречаются такие, и сам таких знавал, но чтобы столько и в одном месте — никогда раньше встречать не доводилось. Я даже и сам жалеть начинаю, что не владею этим вашим языком, на котором вы их учите. Наверное, вы что-то очень интересное им рассказываете, если ради этого они терпят всё эти тяготы. И есть, ты сказал, из простых семей? А внучку к вам никак нельзя? Маленькая она, правда — пять лет.

— Мы берём не всех, и отбор у нас жёсткий, но — присылай, и если она окажется подходящей, то не можно, а нужно. В школе у нас с семи лет учатся, но её же, если будем брать, ещё языку учить надо. Поэтому — присылай, не теряй зря время.

— А есть у вас там такие девчонки, которых вы не взяли, но вот совсем чуть-чуть только и оказались неподходящими, а были бы чуть получше, и вы бы их взяли? Я такую невесту для внука подыскать хочу, но где ж её такую найти? А у вас там — пусть не совсем такие, но почти такие попадаются, мой и почти такой тоже будет рад.

— Сколько лет твоему внуку?

— Да в том-то и дело, что восемь ему уже, девятый идёт. Так что даже если вы и берёте из простых семей...

— Из всяких берём. У нас есть даже бывшие рабы. И есть ускоренная программа для детей постарше — учим не так подробно, как взятых мелкими, но самому основному учим. В этом потоке почти половина из таких. Присылай и внука — опять же, не обещаю, что возьмём, но если возьмём, и он не отсеется в начале учёбы, то выучится и попадёт к тебе с очередным выпуском. И если будет достаточно хорош, то и невесту заполучит не "почти такую", а просто такую, без всяких "почти". Присылай, пусть попытается.

В отличие от римской армии, готовка и кормёжка у наших централизованная — по центуриям. Ну, в стационарном лагере, конечно, потому как в походе её организовать труднее. Это полевые кухни нужны, которых мы пока ещё не тянем, хоть и планируем на светлое будущее. Но в долговременном лагере такой проблемы нет, а заставлять каждую палатку кашеварить на себя по отдельности, как это принято у римлян — какой смысл? У римлян ведь их солдатский паёк пока-что только из зерна и состоит — на хлеб, да на кашу, а об остальном если командование не позаботилось, то бойцы либо сами о себе заботятся мародёрством или покупкой на свои кровные, либо довольствуются теми хлебом и кашей. К полноценному пайковому довольствию служивых римская армия только к имперским временам сподвигнется, когда государство у них перестанет мелочно экономить на всём, включая армейскую тыловую обслугу. Но у Тарквиниев на службе всегда профессионалы были, которых при их жалованьи на хозработы от боевой подготовки отвлекать — было бы идиотизмом. Поэтому и кормёжка в лагерях ЧВК ближе к современной организована — как по пайковому довольствию, так и по обслуживанию. Столовая под открытым небом, разве только навес на случай непогоды можно на столбах натянуть, столики у юнкеров человек на восемь, дабы не тесниться, а пища — ну, на сей раз "музыкальная", то бишь горох, а к нему и мясные порции приличные — уж точно не голодают. На свежие фрукты давно уже не сезон, поэтому вместо них джемы. Вино, конечно, сильно разбавляется водой, ну так оно для того и предназначено — хоть вода и колодезная, но юга ведь, так что просто воду никто не пьёт. Но зато и без ограничений, потому как с такой концентрации и не развезёт, и даже в башку не шибанёт.

Ещё одно наше важное отличие от Рима — дешевизна свинины по сравнению с говядиной. В нашем современном мире этим никого не удивишь, но у римлян ситуёвина обратная — свинина дороже говядины. Свинья-то, конечно, слопает всё, что ей дашь, но в том-то и дело, что античный мир пищевыми отходами не завален, а былые дубовые леса, где свинтусы могут кормиться на вольном выпасе, в Италии в основном сведены, а из тех, что остались, не одним только свиньям те жёлуди предназначены. Катон, например, тот же самый, рабочих волов ими подкармливать советует, а волы для крестьянина уж всяко важнее хавроний. Вот и выходит, что стада свиней римлянам пасти особо-то и негде, так что и держат они их не стадами, а понемногу — так, полакомиться время от времени, а в основном, кто в состоянии себе позволить, налегают на говядину. Хоть коровы и не так плодовиты, и растут медленнее, чем свиньи, зато им одной травы достаточно, так что и с пастбищами для коровьих стад в Италии проблем нет. У нас же дубовых лесов хватает, и для людей из-за неурожаев последних лет собираются сладкие жёлуди каменного дуба, прочих же достаточно и для подкормки волов, и для свинских стад. В этом-то и кроется главный секрет нашего относительного изобилия по мясной части. Далеко ещё, конечно, античным хавроньям по плодовитости и скороспелости до современных пород, но коровы один хрен далеко позади, да и порода не столько сальнвя, сколько мясная, так что в наших условиях выбор основного источника мяса очевиден, и спасибо римлянам за эту весьма полезную для нас скотину.