У себя и между собой — хрен с ними, пущай себе что хотят, то друг с дружкой и творят. Ну, если наших интересов при этом не затрагивают, естественно. Если бы тамилы, допустим, провернули свою операцию до нашего появления и начала наших переговоров с синхалами, и в Талахори сидел бы наместник этих Сены и Гуттики, нам было бы в общем и целом похрен — точно так же с ними бы контакт устанавливали и вопросы свои решали. Для коренного населения Тапробаны, загнанного ещё ранними синхалами-индуистами в низшие варны, степень кастовой озабоченности текущей власти, конечно, значение имеет, и буддисты предпочтительнее, а нам — практически без разницы. Правоверные индуисты или обуддевшие — на торговлю с ними это влияет мало, а сами они на хрен нам не нужны ни те, ни эти. Просто с синхалами мы уже начали контачить, да и удобнее они для нас тем, что слабее и больше нуждаются в мире-дружбе-жвачке с нами. Теперь вот ещё и царёк у них сменился, с которым у нас и отношения уже налажены, и обязан он нам не столь уж и малым. Утверждать, что у него совсем уж не было бы никаких шансов занять синхальский трон, не сорви мы эту тамильскую интервенцию, я не возьмусь, потому как хоть какие-то шансы есть всегда, но что мы ему их здорово увеличили — это хрен оспоришь. Подданным восточные деспоты страшно не любят быть чем-то обязанными, так что избавляются они от таких рано или поздно, но мы ведь не подданные ему ни хрена, мы — иносранцы, никак от него не зависящие, и это в корне меняет дело. С влиятельными иносранцами восточные деспоты обычно предпочитают дружить без дураков — это же и поддержка из-за бугра, и признание международное, и для подданных никакого дурного примера в этом нет, если только мы их баламутить против его власти не будем, конечно. А нам нахрена их против него баламутить? Серьёзные дела — они ведь стабильность любят, а тут ещё и гарант этой стабильности Муташива Второй для нас наиболее удобен и персонально.
Нанести визит в Анурадхапуру нас пригласил, собственно, он — ага, в качестве утвердившегося и законно признанного всеми благочестивого, свято чтимого, любимого и угодного. В порядке укрепления и уже официального подтверждения достигнутых ранее в Талахори предварительных договорённостей. Там он не был на это уполномочен, будучи всего лишь градоначальником портового города, и даже присланный царьком столичный вельможа не был на это уполномочен. Хоть и знал он, на что его повелитель согласится, а на что нет, хоть и вёл переговоры от его имени, но придать законную силу тому, на чём в итоге сошлись — прерогатива первого лица, никому не делегируемая. Предполагалось, что утверждать результаты переговоров будет Сура Тисса, от имени которого они и велись, и так бы оно и было, не случись у синхалов этой революции и обусловленных ей кадровых пертурбаций во власти. Но она случилась, и пертурбации случились, и теперь тот договор, в заключении которого принимал участие Муташива-градоначальник, утверждать будет Муташива-царёк. Причём, оба настолько друг на друга похожи, что раздень их обоих, да рядышком перед нами поставь, лично я одного от другого хрен отличу, гы-гы! Удобно — о чём сам договаривался, сам же теперь и утвердит. Своя рука — владыка. В столицу-то мы, конечно, и при Суре Тиссе прогулялись бы, потому как один же хрен муссона попутного ждать надо, бенгальца того с посадочным материалом сахренного тростника дождаться тоже весьма желательно, да и жемчуга ещё сверх бартера приобрести надо бы, и сапфиров этих цейлонских. Так что прошвырнулись бы не к царьку, так просто на правах купцов. А Муташива и официально пригласил. Хоть и не являемся мы, строго говоря, послами клана Тарквиниев, а официально как бы сами по себе, но кому положено быть в курсе — все всё знают и понимают правильно. А те, кому не положено — догадываются. Кто-нибудь видел хоть раз в жизни купцов, владеющих транспортниками, способными военную флотилию в разы большей численности в хвост и в гриву отметелить? В реале такое только ко времени Великих Географических открытий и стало возможным, античный же мир подобное даже представить себе не в состоянии.
К нам уже подкатывался всё тот же самый дворцовый вельможа, только теперь уже от имени Муташивы, по вопросу продажи синхалам наших смертоносных агрегатов, мечущих громы и молнии. Я не стал разводить всяких там человеколюбивых теорий этих слюнявых о недопустимости широкого распространения столь страшного оружия, даже за малым его числом прятаться не стал, которое дело наживное, а сказал правду — что это и есть наше главное преимущество, которого мы из своих рук выпускать не намерены, как не сделали бы подобной глупости и сами синхалы. А чтобы даже иллюзий не возникало, что даже скоммунизженные или захваченные в ходе спецоперации единичные образцы им чем-то помогут, я показал ему свой револьвер, а потом откинул барабан, извлёк патроны и растолковал, что главная-то собака не в самом агрегате порылась, а в расходниках. Можно сделать и ствол, и остальные детали — пилите, Шура, они золотые, ведь трудолюбием-то и добросовестностью, как и квалификацией не обделены и индийские мастеровые. Пускай и единицы, пускай и недолговечные, но могут осилить, если целью такой зададутся. Но вот этих маленьких штучек, в которых и запрятаны те громы с молниями, не осилить и самым лучшим индийским оружейникам. Их же до хрена нужно абсолютно одинаковых. Мушку ему на револьвере показал, целик, объяснил ему, нахрена они нужны. Лучник, пусть даже и с ихним элитным стальным луком, будет стрелять метко, если не будет тренироваться в стрельбе постоянно? С нашими агрегатами — то же самое, только ещё и патрон, в отличие от стрелы, одноразовый. Показал я ему и винтовочный патрон и объяснил, в чём вся его разница с револьверным, затем выщелкнул такой же и из пулемётного диска, вставив на его место показанный ранее винтовочный. Вельможа понял и заметно опечалился. И мне ведь его понять нетрудно. Мы же не просто так томпсоновскую схему за основу для всех наших тарахтелок взяли. Были у него и длинноствольные модификации с приспособой для крепления штык-ножа или сошек, а на сошках, да с большим бубном на сотню патронов — чем это не лёгкий ручной пулемёт для малых дистанций?
Там ведь и патрон к нему шёл уже усиленный, специально немного подлиннее, чем пистолетный, дабы какой-нибудь идиот или раззява в свой табельный кольт зарядить его физически не смог и затвором в лобешню при очередном выстреле не схлопотал. Хоть и не калаш, конечно, далеко не калаш, но уже какие-то поползновения куда-то в евонную сторону. Была в войну модификация и под патрон к Гаранду-бэби, тоже уже не такому уж и пистолетному, да ещё и без замедлителя затвора, убранного из томпсоновского агрегата начиная с модели двадцать восьмого года. А мы его не убираем, потому как наш патрон на дымном порохе не особо силён, а на пироксилиновом винтовочном — ну, где-то между тем гарандовским и калаша. Для тарахтелок пришлось озаботиться и им, потому как нагар же от дымаря любой современный механизм автоматики засрёт до полной недееспособности. А максимку классического, к нагару чёрного пороха терпимого, воссоздавать не хотелось ввиду его архаичности. Нам же не только на сей секунд, нам же и на вырост.
Характерно ведь и то, как легко вельможа смирился с обломом по артиллерии, гораздо более нужной для обороны буддийского отечества от внешнего противника, и как скис при аналогичном обломе по тарахтелкам. Правильно, в уличных боях и на площади по бузящей толпе пулемёт удобнее, а восточная деспотия — она внутренних смут гораздо сильнее боится, чем внешних войн. И ведь не так уж она в этом и неправа, если вдуматься. Она же прессует всех, над кем взгромоздилась. Ей повинуются, дабы избежать наказания, ей льстят, дабы поменьше прессовала угодных ей льстецов, но это пока её власть сильна. А если она зашаталась? Много ли тогда найдётся таких, кто бросится защищать своего же мучителя? Ну, тут ещё смотря от кого, конечно. От внешнего захватчика, от которого есть основания ожидать ещё худшей прессовки, защищать ещё будут, потому как не деспота же этого защищают, один хрен всем настозвиздевшего, а себя любимых от ещё худшего деспота. Но если претендент — тоже условно свой и известный, и ухудшения прессовки от него не ждут, кто тогда станет сражаться и умирать за текущего, давно уже в печёнках у всех сидящего? Только те, чьими руками он и прессовал всех нижестоящих, потому как и они ведь, опять же, себя любимых, да своё привилегированное положение при нём будут защищать, а вовсе не его самого. Гарантируй им амнистию и сохранение привилегий, так не факт ещё, что первыми не перебегут. С такими-то защитничками — понятно, что тяжко жить всенародно любимому повелителю и его клике без пулемётов. Уж пару-то или даже тройку надёжных человечков, которым ни при каком другом властителе пощады за ихние делишки не светит, и любые пертурбации наверху для них гарантированной и страшной смертью чреваты, любой деспот наскребёт. Пулемёты ему только для них дай.
Ну так зато и вопрос о предоставлении нам земли под факторию решается ведь до смешного легко. В смысле, принципиальное согласие, а вот о конкретном месте торг не утихает. Я ведь упоминал, как нас возле Талахори хотели разместить, дабы тоже речной путь к столице запирали? Так это было до этой революции и этой тамильской авантюры, а теперь, когда и память о пережитом страхе свежа, и знают уже, на что мы способны даже смехотворно малыми, казалось бы, силами — пристали, что твой репей. Да, договаривались о другом варианте, они всё прекрасно помнят и от слов своих не отказываются. Но ведь не худший же вариант нам взамен-то предлагается, а гораздо лучший. И основная база возле Талахори, и хорошее укреплённое подворье в самой Анурадхапуре, и ещё по стране хоть десяток подворий, где сами захотим. Чем нас одно из таких подворий на этом юго-востоке вместо основной базы не устраивает? Ну, или два, если нам там одного мало. А остальные — лучше в северной части страны. В ней ведь благочестивый, свято чтимый, любимый и угодный любую помощь нам оказать готов. И землёй, и людьми, и стройматериалами, и снабжение гарнизонов и флотилии на себя взять готов. Да даже и корабли свои даст, если наши нам в других местах нужны — да, без машин наших дымящих, которых у него нет, ну так он же и гребцов предоставит, сколько понадобится. От нас, короче, только солдаты с громами и молниями требуются, особенно вот с этими, которые трещат непрерывно. Ну не умора ли? Сразу же Куба вспоминается.
Я ведь рассказывал, как мы ржали тогда в Тарквинее, когда восточные соседи наших гойкомитичей просили нас форт поставить на берегу пролива и гаулодраккарами тарквинейскими сам пролив патрулировать? И тоже и со строительством любую помощь предлагали, и со снабжением. Тут — то же самое, только ещё и с характерным для богатого Востока размахом. Но мы-то, конечно, стоим на своём — где договаривались, там и будем под основную базу конкретное место подыскивать. Насчёт подворий укреплённых, эдаких филиалов базы — идея здравая, помозгуем и над ней. Но в любом случае солдаты, пушки и пулемёты — это не ближайший год, а в серьёзном количестве — и не ближайшая пятилетка. И уважаем, и понимаем, и ценим, но есть, знаете ли, и кое-какие объективные трудности.
Субъективную при этом, конечно, не озвучиваем. Зачем обижать ушибленных своим индобуддизмом, но в остальном-то неплохих в принципе людей? Ну, для местного социума и его традиционного устройства. Мы же их один хрен не переделаем, верно? По делам же общий язык находим. Ну, есть определённые разногласия в некоторых вопросах, но собачиться-то из-за этого нахрена? Тем более, что у людей праздничное настроение — ага, по случаю спасения правоверного буддийского отечества от внутренних смутьянов и внешних недругов. Вон какое шествие устроили вечернее и какой фейерверк! Наших мы учили ракеты пороховые делать и запускать, чем они на школьный выпуск и балуются, в том числе и с цветными огнями, но у нас это в учебных целях и в порядке художественной самодеятельности, а здесь это — официальное государственное мероприятие с восточными понтами и восточным размахом. Вот что значит своей селитры хоть жопой жри!
Празднуют, правда, не все. Некоторые делом государственной важности заняты — ага, пашут и в выходные, и в праздники. А некоторые даже этим трудоголикам завидуют неподдельно, потому как иногда лучше трудиться самому, чем когда другие трудятся над тобой. Публичные казни наиболее именитых изменников и назначенных таковыми как-то уже закончились, но следствие в отношении мелких сошек всё ещё продолжается, а по его результатам — и суд, и расправа. Доносятся их вопли — приглушённые и толщиной стен, и расстоянием, но где-то на пороге слышимости между разрывами цветных ракет и гвалтом празднующей толпы вполне различимые. Восток есть Восток.
— Уыыыыррр! — передразнил Володя особо горлопанистого крикуна, мастерски сымитировав предсмертное завывание угодившего на зубы собачьей своре кошака.
Наверняка и из них кое-кто попал под раздачу по облыжному доносу и страдает не за то, в чём обвиняется, а за личные счёты с доносчиком или с влиятельным человеком из нынешней правящей камарильи. Возможно, что есть среди них и кто-то правильный, но навлёкший на себя немилость ловко примазавшейся к нынешней власти обезьяны. Откуда нам знать все обстоятельства? Но статистически такие страдали до этого и будут страдать после, в повседневном фоновом режиме, а основная масса нынешних страдальцев такова, что её абсолютно не жаль. Мелкие сошки, но зловредные, если не в реальной измене, так в повседневной грызне обезьяньей отметившиеся и много кому жизнь отравлявшие, так что и страдают они теперь поделом. Иногда ради понтов перед натерпевшимися трудящимися массами деспотия устраивает показушные расправы с достававшей их сволочью — далеко не со всей, даже не с самой сволочной, в которой нуждается и любой новый деспот, но с достаточно одиозной, иначе ведь понты не те. Вы же любили восточную деспотию, когда все пряники от неё доставались вам, а кнут — другим? Ну так будьте же последовательны, любите её родимую и теперь, когда в результате пертурбаций на троне и возле него власть переменилась, и пришла ваша очередь отведать её кнута...
14. Анурадхапура.
— Да загребали же, млять! — Серёга уж схватился было за револьвер, но вовремя опомнился, — Чуют же, сволочи, что ни хрена с ними нельзя сделать! Вконец тут охренели, млять, от безнаказанности! — он раздосадованно хлопнул себя ладонью по ляжке.
— Дядя Сергей, возьми! — Парима протянула ему свою рогатку и камешек.
— Стоп! Не каменюкой! — предостерёг Володя.
— Дадим симметричный ответ, — хмыкнул я, подобрав и подав геологу косточку манго, которой в него и запульнула эта охреневшая макака, — И это, не открыто, а втихаря надо. Ребята, встаньте-ка тоже покучнее.
Наши бодигарды встали вместе с нами так, чтобы загородить Серёгу от лишних глаз со всех сторон, тот вложил косточку в кожаное гнездо рогатки, привстал на колено и растянул резиновый жгут до глаза, что твой лук. Шмакодявка захихикала в кулачок, ясно представив себе, что сейчас будет. И угадала, конечно, абсолютно правильно. Косточка со смачным шлепком впечаталась обезьяне в нос, расквасив его не хуже удара кулаком. Визг раздался — куда там до неё той свинье, которую режут! Впрочем, улепетнуть подальше ей это не помешало, как и ейным товаркам, после чего они подняли возмущённый гвалт всем стадом — ага, с безопасного по их мнению расстоянию. В данном конкретном случае они не так уж и неправы — камешком-то из хорошей рогатки и добьёшь, и попадёшь в тушку, и если бы не грёбаные зеваки, я и сам продемонстрировал бы им ихнюю ошибку с большим удовольствием, но палево в таком деле противопоказано. Как-нибудь в другой раз поучим их хорошим манерам подробнее и доходчивее.
