Великий князь сделал пазу, перевести дух, и это позволило старосте задать вопрос:
— Э-э-э, Ты прости нас, барин, тёмные мы, и всецело в воле твоей. Только вот про недоимку не ясно.
— Недоимка это ваш долг. Её я взыщу. Всё ваше возьму в её оплату, а остаток вычту в следующем году. Теперь ясно?
— Смилостивись. Мы же с голоду перемрём зимой. И дети наши...
В толпе, как по команде, но не надрывно запричитали бабы и захныкали дети.
— Со следующего понедельника начнёте работать, буду вам платить, зиму проживёте.
— А чем весной сеять?
— А вам больше не придётся сеять самим своё зерно на своей земле. Вы будете работать все вместе на общей земле и получать с того себе прокормление. На посев, на наше общее дело, я зерна дам и от голода помереть не позволю. А ваше дело...
— Тату!!! — Мимо конных егерей проскочил мальчонка и от усталости рухнул на колени — Они Бурку увели!!! Хлеб забрали!!!..
Толпа загомонила. Не надрывный плач резко превратился в гул возмущения, то и дело прорывались отдельные выкрики. К мальчику подбежал мужик. Великий князь показал два пальца Щербцову и сделал шаг назад, к двери. Конные егеря извлекли сабли, стрелки привстали, изготавливаясь, Гордей и Архип поглаживали жердины, примеряя их в руках.
— Они всё забираю-ю-ют!!! — прорвало толпу единым мощным воем.
Народ колыхнулся к деревне, но блеск сабель, решительно выставленных егерями вперёд на уровне конских голов, остановил его. Толпа отхлынула от всадников назад к центру площадки. Людей закружило в каком-то водовороте. Пытаясь найти выход, они мотали головами, бредя по кругу, но невольно сбились все в центре в полном недоумении. Наконец великий князь решил прекратить это брожение. Выстрелив в воздух из пистолета, он закричал, стараясь понизить голос насколько возможно:
— Что раскудахтались!! Сели все на землю!!
— Слышали! Все на землю сели, немедля !!! — рявкнул следом Щербцов, тут же отдал комнду: — Стрелки! Товсь! Кто останется на ногах немедля пристрелить! Всем сесть на землю! Делай раз!
Грохнул выстрел из пистолета Щербцова.
— Делай два! Стрелки, наводи!
Крестьяне, до того стоявшие в нерешительности, распластались на земле. Над площадкой повисла тишина.
— Всё делается так, как должно, — спокойно заявил великий князь. — Вас ждёт новая жизнь, и вы должны верить, что она будет счастливой. Всем сидеть и ждать, настанет час, и вы сможете направиться по домам. Всякий же, кто осмелиться бунтовать, будет убит на месте.
— Барин, — Клим пополз к великому князю, но жерди Гордея и Архипа уткнувшись в землю преградили путь старосте, — помилосердствуй, последние отнимаешь, ведь помрём же, смиренные холопы твои.
— Будете трудиться, не помрёте. Я обещаю. Всем сидеть смирно пока час не наступит.
Наблюдая за притихшими, перешёптывающимися между собой крестьянами, великий князь поделился своим виденьем будущего с Юрьевичем:
— Сегодня нам спать не придётся. Я уверен, что этой ночью они придут забирать своё назад.
Опасения великого князя не собирались сбываться. Крестьяне, вернувшись в разорённую деревню, весь оставшийся день что-то обсуждали. Неспешно деревню окутала вечерняя темнота, но мальчишки поставленные наблюдать за крестьянами сообщали, что брожения не прекратилось. Только к десяти вечера деревенские угомонились и разошлись по избам. В поместье же никто и не думал ложиться. Помимо очевидной опасности, крестьянское имущество, нежданно свалившись на голову Тису, требовало к себе внимания.
Путаница возникла неизбежно, несмотря на все попытки навести порядок. И если со скотом, крупным инвентарём всё обстояло довольно сносно, то мелочь, впопыхах сваленная в кучу, явно свидетельствовала о несовершенстве учёта.
Из живности первыми о себе заявили куры, громкими воплями требуя либо корма, либо привычного для них выпаса. Даже после кормёжки они не желали прекращать свой митинг. Благо с наступлением темноты они угомонились. Однако следом забеспокоились коровы.
— Время вечерней дойки, — пояснил Гордей, раздававшееся в хлеву мычание, обеспокоенному великому князю. — Счас мы их.
С этими словами Гордей скрылся в поместном доме. Через некоторое время он вернулся неся с собой какое-то тряпьё и ведро. Следом шли Архип с вожжами и верёвками в руках и жена Гордея, Лёля, с двумя вёдрами и полотенцем.
— Счас мы их, — повторил Гордей великому князю и подошедшему управляющему.
По каким признакам Гордей выбирал свои жертвы было не понятно, но он внимательно осмотрел всех четырёх коров. Наконец потянул одну из них за рог, предложив при этом пук сена. Заметив, что корова подаётся с трудом, он на бросил ей на рога верёвочную петлю и потянул сильнее. Не без сопротивления корова последовала за ним. Её подвели к яслям, обмотали верёвкой морду и закрепили к столбу так, чтобы она не могла отвернуться от сена, заботливо ей насыпанного. Гордей бросил на ясли возле коровьей морды принесённую тряпку, оказавшуюся линялым сарафаном. В это время Архип прохватил корове задние ноги вожжами и в натяг подвязал к столбам хлева. Затем прихватил бичевой хвост к ноге. Лёля осторожно прошла к вымени с припасёнными вёдрами, в которых оказалась вода. Она долила из одного ведра в другое воды, макнула туда руку. Ещё долила и, убедившись, что вода готова, принялась поглаживать корову по боку. Постепенно спускаясь к вымени. Затем подмыла вымя водой и, смочив полотенце, протёрла его. И только потом промыв руки и дойки молоком приступила к работе.
Следующий выбор Гордея оказался не сильно удачен, корова с большим белым пятном на боку упиралась и мычала, не желая идти.
— Ну, постой голубка. Постой. Потом сама побежишь, — ласково проговорил Гордей и повёл с собой её рыжую соседку.
Осталось только удивляться той ловкости, с которой братья брали коров в оборот. Когда Гордей вышел и позвал свою дочку, Сеню, слить первое ведро, Тис не удержался от реплики:
— Ловко ты! Прям цыган!
— Тю, было бы вымя, а подоить, не велика наука. Цыган... Циган не только чужую корову, а и быка подоить может. Ха-ха, — рассмеявшись собственной шутке, Гордей поспешил в усадьбу менять ведро.
Лошади оказались самым спокойным приобретением. Привычные к уходу за ними гусары и егеря приняли "крестьянок" под свою опеку. К имеющимся почти четырём десяткам лошадей дополнительные шесть крестьянских кляч не стали большим бременем. Их быстро почистили, накормили и разместили в стойлах.
* * *
23 октября 1827, Батово
Насмехаясь над всем предпринятыми предосторожностями, ночь прошла совершенно спокойно. С наступившим утром тоже не пришло ничего интересного. Крестьяне находились в своей деревне, слоняясь между домами и не осуществляя никакой иной видимой деятельности кроме разговоров. Собрав в поместье совет, великий князь заявил:
— Они ждут. Я рано или поздно отъеду отсюда вместе с конвоем, тогда наступит их время. Полагаю необходимым осуществить хитрость.
— Что вы предлагаете? — поинтересовался Юрьевич.
— Мы сегодня съедем сразу после обеда. Посетим Рождественское, а к полуночи тайно вернёмся. Для нас каждый день это просто день, а им каждый день что-то есть нужно. Ждать они не будут и явятся к усадьбе ближайшей ночью, как мы съедем.
— Согласен, — заключил Тис, и все присутствующие кивнули. — Однако, нам не спать ещё одну ночь, предлагаю отдохнуть прямо сейчас.
— Разумно, — заключил великий князь, — всем отдыхать. Однако, двух конвойных поставить на карауле, дабы не прозевать случись чего.
* * *
24 октября 1827, Батово
Они долго наблюдали как в полной темноте, деревенские шёпотом распределялись у единой верёвки, привязанной к двери господского амбара. Все от мала до велика уже взялись за неё дабы потянуть, и тут из усадьбы и близлежащих зарослей с громкими криками: "Всем сесть на землю" высыпали солдаты, окружая растерявшихся крестьян.
— Грабить решили? — Поинтересовался великий князь у Клима, которого к нему подтащили два егеря.
— Мы своё хотели забрать, ведь без скота и зерна нам смерть неминучая, — лепетал староста.
— Я же сказал, работать будете, умереть вам не дам. Не уж-то мне веры нет?
— Так-ить, оно дело известное. Вы уедете. А с управляющего, что за спрос. Возьмёт нас в батраки, и за месячину будет из нас жилы драть. А нам и слова не скажи. Чуть что смерть голодная. Как на работу не выйдешь по болезни ли, по празднику ли так смерть. Как лошадь хозяйская занеможет или сбруя порвётся так штраф и смерть. Дело то известное. Ты барин, по малолетству своему, нас к страшному приговорил. Самоубийство грех, но мысль эта вчера в каждой голове побывала. Не дай свершиться страшному.
— Я понял тебя Клим, — великий князь подошёл к стоящему на коленях старосте и приблизил своё лицо к его, стараясь заглянуть в самую бездну глаз старосты. — Ты верь мне, я добра хочу... Себе и людям моим. И ты, и селяне — мои люди. Вам ущерба не хочу ни в коем разе. Но и позволить вам жить по-старому не могу. Земля страдает от того, что вы на ней творите. Нас всех ждёт новая жизнь, в которой нам предстоит научиться себя кормить и землю блюсти в порядке и скотину плодить и достаток давать и себе и детям своим и государю. А для того от старого отрешиться надо. Вам страшно, я понимаю. Кнутом гоню вас, но вы идите с верой в сердце. Я добра хочу. Вам добра и государю. Перед ним и господом я за вас в ответе и не посмею старательных крестьян голодом уморить. А господин Тис весь в воле моей, если не так будет хозяйство вести, шлите ходоков, да и я сюда буду наезжать, с тобой, Клим, всегда найду время поговорить. Верь мне.
— Эх, барин, кнутом нас гонишь. Верно сказал. Веры ждёшь, из под кнута-то. Есть ли выбор у меня?
— Ты же христианин, выбор всегда есть. Ты можешь в бунте своём упорствовать, а можешь мне поверить и людей спасти от кнута моего. Сила за мной, я заставить могу, но я хочу придти к согласию и научить вас новой жизни. Потому я говорю с тобой. Хочешь слово дам, через пять лет, если захотите, верну вас к старой жизни, скот ваш, зерно, землю... всё верну, даже свободу дам. Пять лет будете жить по-моему. Через пять лет всё, что взял вчера верну и отпущу вас от себя, навсегда.
— Слово даёшь?
— Слово.
— Позволь мне с мужиками поговорить.
— Возвращайтесь в деревню. Утром с восходом жду тебя.
Когда толпа деревенских пропала из видимости, к великому князю подошёл управляющий.
— Что ж, задали Вы мне ещё одну заботу, придумать на зиму им занятие, да так чтобы с того толк был.
— Увы, для того мне и нужен управляющий. Впрочем, на первое время я могу предложить занятие для всех. Нужно перебрать зерно отложив самое крупное на посев. Вообще, отбор посевного зерна и картофеля должен стать одной из главных ваших забот. Кроме того, необходимо не только рубить, но и высаживать лес. К этому можно начать готовиться уже сейчас, намечая годный для пересадки молодняк. Чуть позже, я вам направлю свои соображения по данному поводу. Я полагаю, что именно хороший отбор посевного зерна и молодняка даст нам возможность сделать хозяйство прибыльным. А пока надо выспаться, утром мне в дорогу. Мои планы и так нарушены, и в Сестрорецк я уже не успею, но у меня ещё есть надежда поехать на почтовых и к вечеру двадцать пятого оказаться в столице.
— Вы поедете одни?
— С Семёном Алексеевичем, и возьму с собой Чернявского. Остальной конвой пусть здесь побудет некоторое время для вашего спокойствия. Когда надобность в нём отпадёт, направите его в столицу.
* * *
25 октября 1827, Санкт-Петербург
Великий князь, приведя себя в порядок с дороги, поспешил к Кларку. В назначенные пять часов он открыл производственное совещание.
— Павел Петрович, вы осмотрели место будущей стройки, я хотел бы услышать ваши соображения.
— Да, Ваше Императорское Высочество, я готов доложить.
— Прекрасно, я внимательно слушаю.
Мельников разложил на столе карту со схемой дороги и несколько листов с чертежами, вздохнул и начал свой рассказ:
— Общая длинна дороги девять верст и двести саженей. По пути будут три подготовленных места для погрузки. Возле торфоразработки, у дворца и у стекольного завода. На концах пути дорога образует петли, чтобы паровая карета могла развернуться в обратный путь. Для устройства дороги необходимо будет построить два моста. Перепад высот на протяжении всего пути достигает десяти саженей. Для экономии, Ваше Императорское Высочество предложило устроить путь без насыпи, потому выровнять этот перепад не представляется возможным, впрочем, он не должен быть трудностью для паровой кареты. Кроме того, мы можем воспользоваться опытом господина Стефенсона и разместить вдоль пути дополнительные подъёмные механизмы на конной или паровой силе. Тем не менее, совсем избежать устройства насыпи не удастся. Торф является слишком зыбким основанием для пути, потому на участке от торфоразработки до домика сторожа необходимо уложить гать. Исходя из сказанного, я изложил предварительную калькуляцию.
— Прекрасно, — великий князь, взял протянутые Мельниковым листы, — я внимательно прочитаю позже, а сейчас прошу, уточнить какое количество рельс и других металлических изделий потребуется для строительства дороги, чтобы Матвей Егорович мог представить себе то количество, что потребно изготовить на его заводе.
— Хм, -Мельников смущённо кашлянул в кулак, — Ваше Императорское Высочество, Как только я свёл свою примерную калькуляцию, то обсудил её с Матвеем Егоровичем.
— Это очень хорошо, — улыбнулся великий князь. — Матвей Егорович, что скажете о рельсах?
— Кх-м, Ваше Императорское Высочество, — кашлянул Кларк, — с сожалением, вынужден сообщить, что Ваше намерение изготовлять рельсы из прокатного железа в необходимом для строительства количестве не может быть исполнено на нашем заводе. Прокатное дело весьма сложно и требовательно к толщине прокатываемого железа. Александровский завод не имеет стана, на котором бы можно было прокатывать такую толстую полосу. Строительство стана не только дорогостояще, но и потребует значительного времени и возможно окажется неуспешным. Потому я предлагаю изготавливать, как обычно, рельс из чугуна. Это будет почти в четверо дешевле, чем закупать прокатное железо за границей. Тем самым я полагаю что изготовление двадцати тысяч четырёхсот крепёжных пластин, около восьмидесяти двух тысяч крепёжных штырей, две тысячи шестьсот пятьдесят двухсаженных чугунных рельс и пластин, соединяющих рельсы между собой, для Вашего Императорского Высочества будет стоить почти в девяносто тысяч ассигнациями. Паровая карета по схеме предложенной Вашим Императорским Высочеством ещё ни разу никем не была построена, потому риск неуспеха данного предприятия высок. Стоимость же её не будет менее семидесяти тысяч. Тележка для торфа или иного груза будет стоить две тысячи, а для перевозки людей четыре тысячи пятьсот рублей. Прошу рассмотреть калькуляции и чертежи.
Кларк положил на стол свёрнутые трубкой бумаги. Великий князь развернул их, бегло просмотрел и, кивнув головой, ответил:
