— А это, я мыслю, и есть самый главный урок, который я должен выучить. Умение находить и ставить на дело правильных помощников. Именно этому должен научиться наследник престола, и Батово для сего урока весьма подходит.
Заметив улыбку на лице Ратькова, Жуковский обратился к нему:
— А что вы, Авраам Петрович, скажете?
-Ах, господа, я генерал, а не воспитатель. Если солдат не выполняет приказы, его бьют, — Ратьков улыбнулся ещё шире. — Слова же Александра Николаевича о машинах, его стремление применить новейшее, объясняется молодостью. Только опыт, появляющийся в преодолении жизненных тягот, способен изменить это. Пока же мечтательная юность стремится построить дома из серебра, как в повести Булгарина.
— Вы вспоминаете "Правдоподобные небылицы", — Жуковский скривил лицо в гримасу отвращения — вот право, творение не стоящее времени, потраченного на его чтение...
— Отчего же, я нахожу его весьма забавным, — возразил Ратьков.
— Оставим литературные споры, — постановил Жуковский.
— Я полагаю, — неторопливо растягивая слова, вступил в беседу Сперанский, — что порицать цели, поставленные его высочеством, совершенно невозможно, но путь избранный им мне представляется не верным. И наш долг, господа, не только указать на его ошибочность, но и помочь найти правильный.
— Кхе, и что вы предлагаете сделать с поместьем? — поинтересовался Ратьков.
Однако вместо Сперанского, нахмурившись и раздражённо махнув рукой в сторону стены, ответил Жуковский:
— Я вообще считаю, что Александр Николаевич слишком юн и неспособен управлять поместьем. Ему необходимо освоить азы... Вся эта затея... — Жуковский махнул рукой сверху вниз, неосторожно ударив по столу.
— Кхм, — Юрьевич позволил себе перебить поэта, — это выход для нас всех. Если Василий Андреевич объяснит Её Императорскому Величеству Вдовствующей Императрице Марии Фёдоровне всю несвоевременность её затеи, то...
Все заулыбались. Жуковский покраснел и обречённо вздохнув, ответил:
— Ах, Семён Алексеевич, вы, как всегда, правы...
— Кхм, — привлёк к себе внимание Ратьков. Сложившаяся ситуация явно веселила его. Улыбка не покидала лица. Он пристально смотрел на великого князя. — Говорят, перед сражением, Александр Васильевич Суворов, обыкновенно собирал офицеров и обсуждал предстоящую баталию. "Каждый должен знать свой манёвр" — говаривал он. При этом, он всегда старался, дабы враг не узнал о его планах прежде времени...
— К чему всё это... — вскинув брови, ответил Жуковский и посмотрел на Мердера.
— Сейчас важнее полнее понять, на что настроен Александр Николаевич, — пожав плечами, ответил Мердер. — Ведь именно ради этого вы задали ему свой первый вопрос.
— Позвольте мне закончить, — остановил всех Сперанский и обратился к великому князю: — Считаете ли вы достойным, труд господина Смита о причинах богатства народов, с коим вы ознакомились заботами Егора Францевича?
Вспомнив как в действительности осуществлялась эта забота, великий князь не смог сдержать улыбки.
— Мне представляется, вы знаете о тех рассуждениях, что мне довелось вести о нём. Сей труд, безусловно, заслуживает внимательного изучения.
— Тогда вы знаете, насколько проста ведущая к богатству система естественной свободы. Отдельному человеку необходимо предоставить возможность совершенно свободно преследовать по собственному разумению свои интересы и конкурировать своим трудом и капиталом с трудом и капиталом любого другого лица. Свободный человек устремлён, прежде всего, на удовлетворение своего личного интереса, который лучше любого кнута заставляет искать наилучшие способы для выполнения работы. Ни на одного барина крестьянин не будет работать лучше, чем на свой собственный интерес, и от этого он будет становиться богаче. В этом основа благосостояния народа. И несомненно, что процветание вашего поместья вполне может быть достигнуто путём предоставления такой свободы своим крестьянам. При этом они, став свободными и богатыми, позволили бы и вам за счёт подати получать немалые доходы.
— Я не уверен в этом, — нахмурив брови, ответил великий князь. — Впрочем, в этом году они работали исключительно на себя, но чуда не произошло. И можно ли сказать, что они конкурировали со мной и потерпели в этом полную неудачу. Или произошло ещё что-то разорившее их, несмотря на наилучшие способы выполнения работы.
— Это не конкуренция, о которой писал господин Смит.
— Никто не может быть виноват в том, что жизнь включает в себя возможность сильного заставить слабого.
— О, нет! — Сперанский всплеснул руками, — такая возможность проистекает лишь из несовершенства общества.
— Согласен. Но что мне делать, если совершенных обществ не существует. Мне необходимо добиться процветания поместья за десять лет. Вы мой учитель. Так скажите, что мне делать этой зимой или грядущей весной, чтобы выполнить свой урок.
— Кхм, — вмешался в разговор Юрьевич, — позволю себе напомнить вашему высочеству об одной формальности. Как крестьяне должны работать на вас, так и вы имеете обязанность содержать крестьян, в случае если они не могут прокормить себя своим трудом. В противном случае над вашим поместьем может быть назначена опека.
— Спасибо, Семён Алексеевич, но пока ещё никто из них не голодает. Позволю себе отметить, что из-за этой обязанности я готов сделать их свободным, но не отдавая им того, что мне принадлежит по праву.
— То что вверено в ваши руки, не всегда принадлежит вам, — вступил в разговор Павский. — в ваши руки вверена земля и души людские, но всё это создание Господа, а не ваше. Православный человек должен жить по правде божьей и людской. Не в вашей власти отнимать землю у того, кто её пашет или ставить тот оброк какой пожелаете. Не по правде это.
— Вы правы, отец Герасим, в этом есть мой грех, — великий князь раскраснелся от волнения, и голос его стал подрагивать. — Но земля и люди вверены мне. Я решаю, как и кому эту землю пахать. И волю свою я вправе указать. А крестьяне по правде должны её выполнять, не дожидаясь прихода команды.
Павский покачал головой и продолжил:
— Люди жили так искони. Природное сострадание и должно было помочь вам понять всю невозможность для них измениться в столь короткий срок. Они вам противились не со зла, а от непонимания и привычки, не стоило их ломать через колено. Хорошая проповедь и ласка, в сочетании с медленным и неуклонным изменением уклада жизни, вот путь достойный.
— Вы правы во многом... — начал было возражать великий князь, но его прервали.
— На этом и закончим сегодня! — До того молчавший и демонстрировавший полную непричастность к процессу Ушаков громко хлопнул ладонью по столу. — Ваше Императорское Высочество, предлагаю Вам присоединиться к вашим сверстникам.
По дороге в Аничков великого князя сопровождал Мердер.
— А вы любите быть спорщиком, — отметил воспитатель. — И не любите оказаться неправым.
— Не вижу в этом плохого.
— Плохого в этом может быть не мало. Вот вам резоны. Первый, споря, вы скорее приобретёте врагов, чем друзей. Второй, абсолютно правым быть не может ни один человек. Даже будучи во многом правым, под час важнее не победить в споре, а услышать доводы соперника, дабы определить, не содержится ли в них некая доля правды. Третий, в случае если вы окажетесь неправы, привычное стремление к победе в споре не позволит вам отказаться от неверного решения. Четвёртый, любовь к спорам, как и любая страсть, может вовлечь вас в неприятности. И будучи вашей слабостью, эта любовь может быть использована врагами. Всегда надлежит подумать о том, стоит ли вступать в спор. А оказавшись в нём помимо воли, можно подумать, не лучше ли его прекратить, иногда, даже ценой своего поражения.
* * *
2 ноября 1827, Санкт-Петербург
Хотя за последнее время его отношения с Канкриным сторонний наблюдатель мог бы оценить как дружеские, в кабинете министра финансов Саша чувствовал себя немного напряжённо. Они сблизились, не в последнюю очередь благодаря тому, что отдавая должное профессиональным знаниям министра, наследник без стеснения прибегал к его помощи, а получив её, не стеснялся в лестных оценках. Не обходилось и без споров со своим преподавателем экономики, что добавляло в отношения искренности. Вот и сейчас великий князь был готов отстаивать свои правки в устав будущей железнодорожной компании.
— Что ж, Александр Николаевич, — улыбаясь и потирая руки, заговорил, прохаживающийся по кабинету, Канкрин, — ваши замечания выдают в вас весьма осторожного и дальновидного, несмотря на возраст, человека...
"Ну так! Это сейчас в России акционерных обществ... пальцев одной руки хватит. В тех же Англиях их тысячи. Зато в двадцатом веке их миллионы и все дорожки хожены перехожены тысячи раз. Даже в России не удивляют люди, читающие в метро что-то вроде "Акционер против общества"... Тем более, что меня этому учили, пусть и хреново."
— ...Ваше желание предусмотреть казённый интерес в данном предприятии, учитывая ваше положение, вполне понятен. И всё же... создаваемое учреждение вполне частное, и интерес в обогащении не должен уступать казённому. Скорее, наоборот. Ваше предложение снизит привлекательность для будущих покупателей акций.
— Меня не сильно беспокоит эта привлекательность. Как вы могли заметить, я существенно ограничиваю возможность для продажи акций посторонним для дела людям. Сейчас, благодаря Марии Фёдоровне у меня нет заботы в продаже акций. В будущем я и вовсе не собираюсь увеличивать число акционеров. Надобность в деньгах, если такая возникнет, товарищество будет закрывать облигационными займами, а не выпуском акций. Относимо же, казённого интереса, то соблюдение его есть основной мой долг. Кроме того, именно его соблюдение я полагаю самым прибыльным для акционеров решением. Надеюсь, вы понимаете, что я не собираюсь ограничиться строительством дороги в Гатчине. Если дело сложится, то я намерен проложить дорогу в Царское, а потом в столицу. Далее буду строить дорогу через Москву в Одессу. А какая основная трудность для строительства дорог? — Великий князь улыбнулся и сам же ответил на вопрос: — Это выделение земли. Выкуп её для коммерческого предприятия никогда не сравниться с экспроприацией для казённых нужд. И потому я подготовил для государя ещё один проект.
С этими словами великий князь протянул министру ещё несколько исписанных листов.
— Что ж, посмотрим... посмотрим...
Чуть ли не напевая Канкрин сел, и откинувшись на спинку стула принялся читать. Однако по мере прочтения лицо его всё сильнее хмурилось. На второй странице он встал и нервно зашагал по кабинету из угла в угол, останавливаясь дабы прочесть очередной кусок текста. Наконец он плюхнулся на стул и тяжело вздохнув, спросил:
— Вы уже показывали это кому-нибудь?
— Да, Бенкендорфу.
— И что он сказал?
— Ничего.
Просто прочёл, нахмурился и вернул мне со словами: "Может быть".
— Хе, — усмехнулся Канкрин, — Александр Христофорович, как всегда прав. А Михаил Михайлович знает об этом?
— Я интересовался у него настоящим положением дел, но этого проекта не показывал.
Министр финансов положил бумаги сверху на пачку листов с уставом будущей компании. Задумался на мгновение и переложил листы вниз пачки. После вернул всю стопку бумаг великому князю. Канкрин вновь обрёл доброе расположение духа и, улыбнувшись, спросил:
— Вы уже слышали о нашей победе в Наваринской бухте?
— О, да. Полагаю, теперь настоящей войны с Турцией уже не избежать.
— Вы тоже в этом уверены?
— Теперь, да.
— Должен отметить, что ваше чутьё в политических вопросах с недавнего времени удивляет, — улыбнулся министр.
— Странно, — великий князь вскинул брови, — я стараюсь не высказывать публично своего мнения. Моё положение не позволяет этого.
— Тем не менее, ваша идея с войной в Америке, ещё год назад представлялась мне безумием, и я не понимал, как государь мог решиться на это. Впрочем, многие монархи не слушают финансистов, когда думают о внешней политике. А это большая ошибка.
— Увы, но деньги для того и нужны монарху чтобы тратить их, в том числе и на войну.
— Я не о тратах. Позвольте я поясню вам, — получив жест одобрения, Канкрин откинулся на спинку стула и, отпивая из чашки, принялся рассказывать: — Когда государь впервые спросил моего мнения по поводу захвата Калифорнии, я сразу сообразил, что это немедленно приведёт к полноценной войне с Мексикой. Наиболее опасными осложнениями от этой войны я полагал вмешательство Англии, имевшей большой интерес к мексиканскому серебру. Именно эта связь, а не возможные претензии Испании, беспокоила меня. Для испанской короны те земли утеряны, и я полагаю, навсегда. Интерес же Англии тогда мне представлялся свежим и усиливающимся...
— Увы, я не имел ни малейшего представления об этом, — прервал своего учителя по экономике наследник престола. — Я мыслил намного проще. Может, вы расскажете ещё подробнее. А заодно поясните, почему ваше мнение сейчас изменилось.
— Хм, начать, судя по всему, придётся с господина Боливара. Его недаром называют освободителем, он ведёт войны с испанской короной за независимость колоний с одиннадцатого года по сегодняшний день. Венесуэла была первой страной, которой он подарил свободу, потом была Новая Гранада, Королевская Аудиенсия Кито и Перу. Пользуясь его успехами, остальные колонии, включая Мексику, подняли восстания. Но интересно другое. Война предприятие дорогое, а господин Боливар был весьма не богат. В надежде найти деньги и иную поддержку он направился в Лондон. Мне неизвестно как именно у него вышло, но обратно, в колонии, он вернулся уже с деньгами и оружием. А позже начал вербовать в Англии войска и переправлять их в Латинскую Америку. А в двадцать втором году, ставшая благодаря его усилиям независимой страной, Колумбия разместила крупный заём под шесть процентов. В силу законов Британии, запрещающих размещение займов под процент более пяти, заём был размещён в Париже, но основные торги проходили на лондонской бирже. А потом так поступили и другие бывшие испанские колонии. Мексика размещала облигации дважды общей суммой на шесть и четыре десятых миллиона фунтов. Помимо этого на лондонской бирже торговались акции компаний добывающих в Мексике серебро. Недаром говорят, деньги это нерв войны. В этой борьбе за независимость испанских колоний существенная часть денег были английскими. Мне представляется, что наилучшее выражение английский интерес приобрёл в признании Британской короной стран латинской Америки в двадцать пятом году. Потому, когда вы подали идею, ведущую к войне с Мексикой, вы предлагали воевать с должником Англии, а так же со страной в которой существенная доля акций серебрянорудных компаний принадлежит англичанам. Даже если не удалось бы вернуть Мексику под испанскую корону, война расстроила бы хозяйство этой страны и английские деловые круги понесли бы существенные убытки. Настолько большие, что можно было ожидать вмешательства английской короны в войну. Но это было в прошлом году.
