Роуз тяжело выдохнула и передернула плечами, будто сбрасывая с себя остатки разобравшей ее истерики. Да, что-то такое и она поняла из того, что в обед было доложено до Лестрейнджа.
— Руквуд выступал сегодня с докладом, — буркнула она, механически накладывая на себя через Метку невербальные согревающие чары. Палочка упала и закатилась куда-то под стол, когда она принялась реветь здесь в голос и громко сходить с ума. — Говорил, что нужно пять лет на фундаментальное исследование природы Рубежа. Просил кучу золота и, кажется, даже толком не объяснил, что мы с этого будем иметь. Так только, — она безвольно дернула кистью, — науку.
— Да просто Лорд наверняка уже проверил этот чертов барьер и понял, что даже ему не по зубам его пробить, — фыркнула Панси, морщась и поднимаясь с пола. — Но в газеты же такое не пустишь! И так или иначе, все твои волнения бессмысленны. Теперь твоя жизнь тут, и другой не будет.
Скрипнув зубами, Роуз молча подняла к ней взгляд. Было еще кое-что, о чем она думала в те недолгие минуты покоя, что удавалось вырвать между штудированием с Люциусом всех доступных архивов и библиотек.
— Мы договаривались, что все это временная мера, Панси, — Роуз указала глазами на собственные колени и беспокойно поджала губы, — что я приму на себя образ твоей сестры, чтобы выжить. Мы не думали тогда, что это настолько затянется. Нужно тебе все это?
Тяжело вздохнув, Панси поправила бретель атласной сорочки на груди и оглядела Прозерпину, подняв уголок губ и искривив бровь. Она поежилась: все-таки, стоя босиком в воде, полуголой и промокшей, сложно было не замерзнуть.
— Дура ты все-таки, Грейнджер, — критично заключила Панси, сведя руки на груди перед собой. — Моей сестрой ты стала, когда выпила это зелье. Не важно, что мы там с тобой тогда думали. Да, проблем с тобой, что с течной книззлой, но уж какая есть, — она, фыркнув, дернула плечом. — Я уже не смогу, да и не хочу объяснять Люциусу, куда делась Прозерпина. Он же, старый павлин, в тебе души не чает. Нашлись на свою голову два одиночества! Впрочем, — она недовольно дернула губой и сжала пальцами предплечья, — если ты так хочешь исчезнуть, то сейчас с твоими возможностями это будет несложно. Здесь я тебе не помощница.
Роуз виновато взглянула на нее исподлобья и шмыгнула носом, чувствуя, что, кажется, только что словила себе простуду. Поднявшись к Панси со стула, она легко положила руку ей на плечо и невербально высушила, как минуту назад саму себя. Не хватало еще, чтобы у них в доме образовался второй филиал Мунго! Вот уж чего-чего, а больницы с нее на всю жизнь хватило. Когда она ее покидала, чувствовалось, что если она там еще хоть раз появится, то точно заработает себе аллергию.
Высохшая Панси довольно улыбнулась ей своей нахальной улыбкой и, покачав головой, спешно ее обняла.
— Только чтобы больше никаких выкрутасов, ясно? — буркнула она ей в волосы и отстранилась.
— Ясно, — улыбнулась Роза. — Вторую Метку мне все равно уже не поставят.
— Зная тебя… — Панси закатила глаза и, посмеиваясь, покачала головой.
Маня появилась прямо перед ними с большой тарелкой печенья и чайником с двумя чашками, а потом широко улыбнулась, увидев, что все наладилось. Но не прошло и мгновения, как она свела брови и беспокойно опустила глаза к полу, по которому разлилась такая большая лужа, будто кто-то планировал выращивать посреди столовой кувшинки.
— Как же так! — она взволнованно притопнула ногой и щелчком пальца высушила паркет так, что с него повалил пар. — Плохая Маня, глупая Маня не доглядела! Хозяйки здесь совсем околеют!
Панси цыкнула на нее, как только та вздумала начать причитать, и перевела хитрый взгляд на тарелку печенья, затем на свой промокший пеньюар, а затем на второй этаж.
— Нет-нет, — весело пропела она, стянув одну лямку сорочки с плеча и подхватив рукой ароматную тарелку. — Я не дам себе замерзнуть!
И, виляя бедрами, направилась назад в спальню. Роуз усмехнулась: повезло же с ней Биллу. Почему-то представить на ее месте холодную Флер ей никак не удавалось. Разве стала бы она таскать ему по ночам печенье?
— Кстати, — Панси внезапно остановилась в дверях столовой и взглянула через плечо на Прозерпину. — Тебе вообще не о Поттере думать надо, а о моем непутевом братце! Судя по сегодняшнему вечеру, твой патрон явно нацелился вас поженить, — она стащила с тарелки одну печеньку и быстро ее зажевала. — И уж совсем очевидно, что Драко сделает все, чтобы от этой женитьбы избавиться. А учитывая, что упрямство — их родовая черта, я бы посоветовала тебе быстрее делать выводы.
Прозерпина внезапно моргнула и захотела сглотнуть, но не смогла, будто только что сама проглотила ежа. Внезапно из головы пропали все посторонние мысли, а новые начали заполнять ее со скоростью атомного взрыва.
— Что? — прокашлявшись наконец прохрипела она. — С Малфоем?!
— Ага, — согласно кивнула Панси, — но не бойся, сестренка, если ты не захочешь, замуж я тебя не отдам!
Прозерпина недоверчиво на нее покосилась и истерично рассмеялась, резво откидываясь назад и едва не ударившись спиной о стол. Вот уж чего точно даже Рональд бы ей не простил! А Малфой-то, Малфой! Самый верный враг ее лучшего друга умер бы у алтаря, узнай он в своей невесте ненавистную еще по школе грязнокровку!
— Так что жизнь продолжается, — ухмыльнулась довольная произведенным эффектом Панси и тут же зашагала наверх, стянув с тарелки еще одно печенье.
Прозерпина поглядела ей вслед, закатила глаза и довольно усмехнулась, ловя себя на мысли, что копирует мимику сестренки.
— Маня, я тоже хочу печенья! — обиженно надула губы она.
Глава 25. Их общий друг
18 августа 1997 года, 8 часов утра, Косой переулок, дом 32, Лондон.
Прозерпина поглядела на себя в зеркало, и ей на мгновение показалось, что еще ночью во всей красе к ней явилась Гермиона Грейнджер. Волосы на голове превратились в подобие вороньего гнезда, и впору было красть патронус у Лестрейнджа, а под глазами залегли настолько глубокие синяки, будто и не Драко вчера завалился вдрызг пьяным, а она сама опустошала с ним на пару винный погреб. Или, что хуже, будто она вновь вернулась на третий курс. Или лучше? Прозерпина уже не понимала.
От мыслей о гадком Хорьке ее передернуло, от мыслей о вине, впрочем, тоже. Хотелось думать, что хорошая чашка утреннего кофе перед работой исправит положение. В конце концов, она не могла заявиться в Министерство в таком виде! Недовольно дернув бровями, Роуз быстро привела себя в чувство у раковины, накинула на плечи домашний халат, с горем пополам попыталась расчесать волосы и скривилась от резкой боли в шее. Хорошо еще, что хотя бы перестало першить горло!
— Маня, — поморщилась и позвала она, отчаявшись привести волосы в порядок, — Маня, помоги!
Маня мгновенно появилась подле ее руки и ловко перехватила у Прозерпины щетку, тут же причитая что-то о добром утре, голых ступнях и разбросанном по кровати печенье. Волнение она скрывала из рук вон плохо, но хотя бы не начинала об этом говорить.
Пока она приводила в порядок ее волосы, Прозерпина кривилась, стоило той обнаружить в них очередной коварный узелок. В хаосе ее мыслей по старой памяти быстро возникла идея о рабском положении домовиков, но для этого утра она была слишком тяжелой. Прозерпина ощущала, что ее голова не раскалывается только потому, что, похоже, боится последствий. Если бы с утра на Роуз свалилась еще и мигрень, она бы окончательно свихнулась.
— Готово! — Маня хлопнула в ладоши. — Хозяйке заварить кофе?
— Было бы неплохо, — согласилась Роза. — В столовой.
К завтраку она спустилась, уже одевшись для работы. Из французских окон приветливо светило солнце, все такое же безучастное к глупым людским проблемам, волнениям и чаяниям. С балкона проглядывался вид на медленно оживающий с ночи переулок, где вальяжно прогуливалась по тротуару пара отъевшихся голубей. Тут же, в пяти метрах от них, старый пекарь кидал птицам хлебные крошки, как и каждое утро до этого. Не будь Роуз столь загружена делами, она бы уже начала с ним здороваться.
— Привет, — Билл отозвался ей с дальнего угла столовой, размазывая джем по большому румяному тосту. Он прищурился, оценив ее внешний вид, но свои мысли решил оставить при себе. Хорошо было бы, если бы он мог научить ее не только не говорить о лишнем, но и не думать. Тяжело вздохнув, Роуз уселась за стол рядом с ним. Сбоку тут же появился горячий ароматный кофейник, сливки с сахарницей и пара булочек.
— Привет, — негромко повторила она. — Панси к завтраку не встанет?
Билл недоверчиво изогнул бровь и, посмеиваясь, качнул головой.
— Думаю, и к обеду тоже, — улыбнулся он ей.
Роуз постаралась ответить на его улыбку: хоть у кого-то сейчас было все хорошо. Но от него мысли тут же понеслись вскачь к Джинни, а от Джинни к Рону, а от Рона к Гарри…
— Скажи мне… — не успев сообразить, выдохнула Роуз и тут же прикусила язык.
Билл отложил нож для джема в сторону и взглянул на нее, обретая серьезность во взгляде. Прозерпина прокашлялась.
— Скажи, как так вышло, что ты сменил сторону?
Билл нахмурил брови и молча убрал бутерброд на подставленную под руку тарелку. Роза нервно дернула на коленях пальцами: этот ответ она должна была получить. В конце концов, если Билл смог разобраться в себе и принять все, как есть, то у кого еще ей было учиться?
— Поменял сторону? — его губы дернулись, будто он глотнул прокисшего вина. — О чем ты, Роза? Два месяца назад в стране была гражданская война, и выбора для меня не стояло: я был со своей семьей. Но она закончилась. Я никогда не горел желанием в ней участвовать и очень рад, что сейчас наконец меня оставили в покое.
— Но как же так? — Роуз непонимающе встряхнула головой и сжала пальцы под столом в кулаки. — Насколько я знаю, твоя семья всегда была одной из самых верных сторонников Дамблдора. Неужели все так сложилось только из-за того, что у вас не было выбора?
Билл скрипнул зубами и допил оставшийся чай из своей кружки, нервно стуча ногтями по столешнице. Роуз внимательно проследила за ним глазами: вчера он и вполовину так не нервничал. Она не могла его понять.
— Дамблдора? — наконец отрывисто бросил он и недовольно сузил глаза. — Я не знаю человека, принесшего моей семьей больше несчастий, чем Дамблдор!
Роуз испуганно вздрогнула, но Билл тут же моргнул и выдохнул, а затем уже спокойней продолжил:
— Ты не родилась в Британии и не видела, что здесь творилось. На свете живет много достойных людей, но среди них есть те, чей свет ярче. Ты таких встречала?
Прозерпина спешно закачала головой и постаралась спрятать лицо за горячей булочкой, которую быстро стянула с соседней тарелки. Неуловимо ощущалось, как воздух электризуется вокруг Билла, а сам он, вглядываясь за окно и отстукивая быстрый ритм ногтями по столешнице, все больше заводится и уходит мыслями в себя.
— Они разрушают всех, кого к себе приближают, но люди тянутся к ним, как мотыльки на свет, и не видят, как сами сгорают в его сиянии, пока пытаются ему соответствовать, — он прищурился от яркого солнца и прикрыл лицо ладонью, а затем потер глаза пальцами. — Таким человеком для моей семьи был Альбус Дамблдор, и за последние сто лет из-за него мы растеряли все, чем когда-то обладали! Но, упаси Мерлин, я никогда не был человеком Альбуса, как не стал и человеком Лорда, и самое большое, о чем мечтаю сейчас, — это жить своей жизнью. Как, к слову, и твоя сестра. Пока что у нас получается.
Прозерпина не слышала ничего подобного ни от кого из Уизли. На самом деле она и не ожидала услышать — никогда до сего момента. Она нервно проглотила кусок, вставший комом в горле, и отбросила булочку на тарелку, а затем, пряча глаза, быстро налила к себе в чашку остывший кофе. Слышать подобные слова про Дамблдора было дико, но молчать и слушать сейчас казалось самым правильным. Что еще ей, запертой клятвами, Черной Меткой и вторым лицом, оставалось делать?
— Но почему ты так говоришь? — она осторожно пододвинулась ближе к Биллу. — Расскажи мне все, расскажи, как ты это видишь. Я хочу знать больше о той стране, в которой мне предстоит жить. Хочу знать больше о покойном директоре и его противостоянии с Темным Лордом. Ведь они же колоссы британского общества последних десятилетий!
Билл отстранил руку от лица, недоверчиво прищурился и критично оглядел Розу, стукнув пальцем по светлому фарфору заварочного чайничка.
— На самом деле все просто, — отрывисто бросил он. — Все эти разборки внутри общества, выгодные лишь политикам и никак не отражающиеся на простом народе, — любимые затеи Альбуса Дамблдора, и уж в них Волдеморт его с радостью поддержал. Возьми тех же Малфоев и всех им подобных. Ты правда думаешь, что они сражаются за чистую кровь? Я не смеялся, когда говорил о том, сколько крови на их руках. Они проливали ее, не скупясь, все те пятьдесят лет, что сражались под прикрытием Черной Метки и никогда не думали сожалеть или останавливаться. Так может, дело не в древней крови, а в древних знаниях? Великая магия древности — это красивая сказка для магглорожденных и непосвященных. Но по работе я много раз видел ее, и могу сказать, что в ней нет ничего прекрасного или сказочного. Маги древности не были учеными или философами, они были тиранами, воинами и убийцами! И оставшаяся от них магия полна жестокости, нацелена на сокрушение, подавление и уничтожение. Это топорные, эффективные методы казни. Дамблдор же всю жизнь пытался скрыть это просто из своего абсурдного идеализма, и не стал заострять внимания на том, к чему ведут его собственные действия. А от его яростного сопротивления страдали все те же люди, и двадцать лет назад его стараниями они стали погибать. Это не то, за что они сражались, но кто из них мог думать своей головой, когда их ослеплял свет Альбуса? Все это было просто еще одной резней народных лидеров, заигравшихся в демиургов!
Билл сокрушенно дернул головой, что-то про себя обдумывая, а Роза хмурилась, пытаясь вспомнить, когда же она вообще хоть что-то слышала о древнем колдовстве? По всему выходило, что еще в маггловской школе, когда читала легенды о короле Артуре.
— Но вернемся к моей семье и Дамблдору, — продолжил Билл. — Еще в тридцатых мой дед перессорился из-за Дамблдора со всем миром, когда нашей семье оказали сомнительную честь войти в список священных двадцати восьми британских фамилий. Там и говорить-то было не о чем, но Дамблдор не одобрял такого разделения, а поэтому не одобрил и дед. Эти кухонные разговоры ничего не стоили, но, желая соответствовать высоким стандартам Дамблдора, дед уперся и настроил против себя весь свет так сильно, что уже отец не смог получить в Министерстве достойную должность. Я уверен, что Дамблдор не обсуждал с дедом этот вопрос, но его влияние было настолько велико, что этого и не требовалось. Альбус наверняка даже ничего не заметил, и уж точно не хотел именно такого эффекта. Но проблема в том, что позволенное Дамблдору простым смертным не прощают, и в конце страдают всегда именно они.
