— Когда собираетесь закончить работу? — повторил Жилль за императором.
— Полагаю, около месяца придётся на обсуждение. Я не ожидаю больших сложностей, — прозвучал ответ Ребиндера
— А что вы можете сказать о пожеланиях Александра Николаевича? — продолжил спрашивать государь.
— Большей частью они... весьма здравомыслящи. Лишь незначительное их число вызывает у меня... недоумение, — Жилль немного затруднился с переводом ответа.
Император посмотрел на наследника и вернулся к беседе с Ребиндером. Жилль снова был вынужден заниматься дублирующим переводом.
— Тогда возможно стоит удовлетворить его пожелания?
— В большинстве из них я не вижу ничего интересного и готов... угодливо согласиться с ними. Но... я полагаю незаконным... или даже невозможным... установить делопроизводство на русском языке. Создание же дополнительных мест для преподавателей русской словесности университет не может себе позволить по... финансовым причинам. А уж мечтания о кафедре русской словесности и вовсе кажутся... несбыточной... сказкой.
Император снова посмотрел на великого князя, улыбнулся и спросил другого фина:
— А вы, господин Аминофф, какое имеете мнение по проекту устава?
— ...Ваше величество, я во многом согласен с Робертом. Есть у меня и своё дополнение. Полагаю, что возможное со стороны канцлера... попущение для занятий в университете посторонних... будет слишком обременительным.
— Вы уверены?
— Ах, я не могу быть уверен, но я не должен исключать такой... возможности.
— Как идёт обустройство университета на новом месте? — перевёл Жилль закругляющий тему вопрос императора.
Беседа вновь направилась по совершенно неинтересному для Саши пути. Пришло время десерта, и он стал готовиться к ответному выступлению. Вопреки его ожиданиям, чай был весь выпит, а император так и не предоставил наследнику возможности возразить финским гостям.
В полном расстройстве чувств, великий князь решил напроситься к государю на приём, дабы прояснить для себя сложившееся положение. Он отправил Юрьевича договариваться, а сам ожидал, стоя у окна, в своих комнатах. Шёл небольшой снег. Адмиралтейство норовило скрыться от наблюдателя в надвигающихся декабрьских сумерках. Площадь несмотря на весьма ранний час была довольно пустынна. К своему удивлению великий князь увидел Ребиндера и Аминоффа, направляющихся от Зимнего в сторону строящегося собора. Ёнссон отвлёк Сашу от созерцания окрестностей.
— Ваше Императорское Высочество, они покинули дворец.
— Я знаю. Вы слышали что-нибудь интересное? Попробуйте подробно и последовательно пересказать всё услышанное, не выделяя главного.
— Хм, Я всё же не смогу быть точным. Они говорили не много и между каждым вопросом и ответом долго молчали, оглядывая окружающих. Когда я встал подле них... Аминофф спросил: "Что скажем?". Ребиндер ответил: "То, что решили". Аминофф: "А он примет?", Ребиндер: "У него нет выбора, либо так либо никак." — "Ладно. А что по поводу младости?" — "Ничего. Он просто ничего не понимает. Николаю не нужно лишних слов." — "А если он устроит перепалку?" — "Наше дело молчать и слушать."
Ёнссон выдохнул.
— Потом их позвали к столу. После обеда, они сразу прошли к государю. Я их долго ждал. Выйдя, Ребиндер произнёс: "Я же говорил". Больше они не сказали ни слова. Я проводил их до лестницы.
— Спасибо, на сегодня вы свободны.
Ёнссон щёлкнул каблуками и оставил великого князя одного, но не надолго. Почти сразу после этого Юрьевич сообщил, что государь собирается на прогулку по набережной. Не теряя время, наследник оделся и направился к выходу с Иорданской лестницы, где и остановился, ожидая отца. Государь спустился по лестнице, кивнул наследнику и вышел на улицу. Саша поспешил следом. Николай шёл быстро. Дойдя до съезда на лёд, он остановился. Только тогда Саше и удалось догнать его и встать рядом, пытаясь понять, что интересного отец разглядывает на Стрелке. Молодой не крепкий лёд покрыл корочкой сильное тело Невы. Где-то река его успела выломать образовав торос, но в основном лёд был гладок и припорошен тонким слоем снега. Левее виделась полоска понтонного моста, оставленного до уверенного ледостава. Впрочем, скоро его наведут снова уже по окрепшему льду. Тогда же проложат зимник прямо по реке.
— Н-да, зима нынче поздняя, — заговорил император. — Итак, господин канцлер, как вам показались ваши товарищи, вице-канцлер и исполняющий обязанности канцлера?
— Вице-канцлер был не слишком выразителен, а господин Ребиндер... Я рад, что проект устава не предполагает должности исполняющего обязанности канцлера, — великий князь улыбнулся.
— Хе, ты наверно расстроен, что я не дал тебе возразить?
— Нет, но я не понимаю почему.
— А тебе было что сказать?
— Многое. И то, что было предписано все дела производить на шведском языке, доколе не войдёт в употребление российский. При этом все должностные лица уж десять лет как обязаны представить свидетельство о знании российского языка. А потому ничто не мешает вести дела в университете на русском. И то, что деньги можно изыскать, снизив оклады финским профессорам или сократив их число, а можно и взяв их в государственной казне. Впрочем, — великий князь улыбнулся и обвёл рукой в воздухе круг, — это всё пустые слова. Главное, это то у кого находится власть в княжестве. Если у короны, то они будут писать бумаги на нужном языке. Если у финских дворян, то несмотря ни на какие свидетельства и указы они российский язык учить не будут.
— Ха-ха, — рассмеялся император, — В Финляндии стоит достаточно войск... Я расскажу тебе, как получилось, что княжество оказалось столь особым.
— Я слушаю.
Император неспешно пошёл в сторону Летнего сада, попутно излагая историю княжества.
— ...Казалось бы, шведская армия разбита, наши войска уже на Аландских островах. И, уверившись в успехах, государь изволил объявить о войне со Швецией и о присоединении к империи Финляндии навечно. Когда в апреле пал Свеаборг не оставалось никаких сомнений в победе, но война продолжалась. Финские домохозяйства не спешили присягать русской короне. Отпущенные по домам финские солдаты и офицеры собирались в отряды и продолжали воевать за шведскую корону. В мае государь обязал через уездные суды привести все домохозяйства к присяге. Но финны не спешили. Война всё продолжалась, и население всё охотнее помогало остаткам шведских войск и всё ожесточённее сопротивлялось российским. Тогда в июне государь издал манифест подтверждающий финские свободы, в надежде умиротворить население. Но и этого оказалось мало. Когда в ноябре состоялась встреча императора и депутации от финского народа. Там были и эти двое. Государю были предъявлен список из семнадцати вопросов, на которые депутация смиренно, — Николай Павлович остановился и с улыбкой изобразил перед сыном поклон в пояс с широко расставленными в сторону руками, — просила Александра Павловича дать ответ. А также ею было заявлено, что она не уполномочена вести какие-либо обсуждения, и для этого надлежит созвать сейм. Не смотря на то, что со Швецией уже было заключено перемирие, но для всякого думающего человека предстоящая война с Францией была очевидна. Потому Александр Павлович и облагодетельствовал финский народ. Но сделав такое раз, сложно потом перечеркнуть всё, чтобы снова заговорили пушки.
— У нас, одна война только закончилась, а другая неизбежна, — констатировал великий князь, — эти наглецы и у вас осмелились смиренно просить?
— Всё не настолько откровенно, — улыбнулся Николай Павлович, — но выгоды от мира слишком очевидны, чтобы предпочесть войну.
— Это несомненно, но сохранение мира выгодно не только нам. Выслушивая смиренные просьбы полезно понимать, с каким отказом просители смирятся, а из-за какого возьмутся за оружие, и насколько это опасно.
— И насколько ты считаешь их опасными? — вздёрнув правую бровь, поинтересовался Николай Павлович.
— Мне сложно судить об этом. Могу лишь предположить, что народу все эти смиренные просьбы чужды. Одно общество может противостоять короне. Это заботы Александра Христофоровича, а легионные дознаватели ему помогут. Общество всегда не однородно оно разделено взаимными притязаниями и всегда возможно опереться на одну его часть в войне с другой. Но это общие рассуждения, — великий князь очертил в воздухе круг. — Мне нужно пожить в Гельсингфорсе, и главное расположить там гарнизон легиона. Я убеждён, что данные господа не настолько сильны, как пытаются казаться.
— Хм, — государь продолжил прогулку, — вчера Несельроде просил инструкций для заключения мира с персиянами. Ты по-прежнему считаешь, что военный союз является необходимым условием мира?
— Да, в предстоящей войне с турками, они могут и не участвовать, но нам нужен формальный повод, чтобы наделить их землями при победе, и тем самым навсегда заиметь союзника против Турции. И так же важно построить их армию по русскому образцу, на нашем оружии, чтобы англичане не смогли им поставлять своё. И поддерживать их во всех войнах. Чем больше вокруг Персии врагов, тем дороже им наша дружба.
— Эта дружба будет дорого стоить, — пробормотал император, — Англия слишком ревностно следит за своей жемчужиной.
* * *
5 декабря 1827, Санкт-Петербург
Переезд в ракетное заведение оказался весьма хлопотным мероприятием, лишь к обеду великий князь смог освободиться и направиться для осмотра, производства, казарм и очного знакомства с результатом длительных экспериментов Засядко, которого он встретил в цеху по изготовлению топливных шашек.
— Здравствуйте, Ваше Императорское Высочество, — лицо Засядко было осунувшимся, под глазами отчётливо выделялись тёмные круги, но голос был бодрый, — вот полюбуйтесь.
Ракетчик протянул великому князю оранжевую трубку длинной сантиметров двадцать или двадцать пять. Его наружный диаметр сантиметров шесть, а внутренний около трёх.
— Здравствуйте, Александр Дмитриевич. Это топливная шашка? Тяжёленькая, — велкий князь подхватил трубку. — Уже пробовали?
— Да. Это для взводного, так сказать, для первого образца. Он готов полностью. Возможно что-то ещё нужно будет подправить... Мы готовимся к отстрелу ста штук, дабы окончательно утвердиться в ожиданиях... Семьдясят пять болванкой и двадцать пять боеготовых.
— Замечательно, могу я посмотреть всю установку целиком.
— Разумеется, прошу, — Засядко жестом пригласил великого князя к двери.
Посреди небольшой комнатки была картинно расставлена тренога, на которой на высоте около полутора метров покоилась труба с установленным щитком. Света в помещении из-за узких подпотолочных окон-щелей не хватало, и цвет установки казался тёмно-серым. Возле стены на столике лежала ракета. Вытянутая, около пятидесяти сантиметров длинной и десяти шириной, боевая часть переходила в значительно более узкий двигатель, оканчивающийся оперением, охваченным кольцом.
— Красавица, — сказал великий князь и, прикидывая руками длину, составляющую сантиметров восемьдесят, спросил: — сколько весит такая малютка?
— Пятнадцать с половиной.
— Великолепно. Не терпится посмотреть её в деле.
— У нас готово десять выстрелов, — улыбнувшись, предложил Засядко.
— Нет. Готовьте задуманные стрельбы, я подожду сколько потребуется. А какого веса труба? Не пробовали стрелять с рук?
— Без щитка семнадцать, щиток четыре с половиной. Всё вместе тридцать семь. Пробовали. Прицелиться сложно, но если в бою возникнет необходимость, то можно дать выстрел с рук.
— Хорошо. И надёжным получился пуск подпружиненным кольцом? — Спросил великий князь, ощупывая ребристое колечко, которым заканчивалась боевая часть, переходя в двигатель.
— Осечек не замечено, но для предотвращения попадания грязи решено носить ракету в парусиновом чехле. Налипшая грязь может мешать кольцу проворачиваться. А так, всё хорошо работает: оттянул, провернул на боевой взвод и засовывай в трубу. Здесь курком по зацепам даст, и пружина освободится. Главное чтоб грязи не было.
— Всё так у меня есть сомнения, — почесал подбородок великий князь, — но пока ничего лучше придумать не могу. Время покажет, а пока хочу посмотреть сборку боевой части?
— Извольте.
Великий князь освободился поздно вечером. В комнате его ждал не только ужин, но и Юрьевич с плохими известиями. Прямо с порога было объявлено:
— Получена реляция из Сестрорецка, Ваше Императорское Высочество, — щёлкнул каблуками Юрьевич.
Великий князь с удивлением посмотрел на несклонного к официальным церемониям наставника и поинтересовался:
— Можете кратко изложить суть?
— Кх-м, командир Сестрорецкого оружейного завода сообщает, что по причине поставки негодного железа, его учреждение не сможет выполнить Ваш заказ на винтовальные ружья в назначенные сроки и за определённые ранее деньги. В связи с чем, просит Ваше Императорское Высочество сделать заказ на другом заводе, сняв с него обязанность, — отрапортовал Юрьевич и положил на стол бумагу.
— Ах, ты, — вырвалось из уст великого князя. Он взял лист. Руки предательски задрожали, и он отшвырнул лист от себя обратно на стол. — Завтра после завтрака выезжаем в Сестрорецк.
* * *
6 декабря 1827, Сестрорецк
— Николай Алексеевич, — великий князь сел напротив командира завода и сжался, стараясь казаться как можно мельче, — Я получил вашу реляцию, и хочу лично услышать более подробные объяснения.
— Кх-м, — Аммосов кашлянул в кулак и посмотрел сначала на Юрьевича, расположившегося возле великого князя, а потом на Мердера, приютившегося на диванчике возле двери. — Мне право нечего особо рассказать. Я знаю, что Поппе от имени завода безосновательно обнадёжил, Ваше Императорское Высочество. Он заплатит за свою неосмотрительность, не извольте беспокоиться. Но это нисколько не меняет того факта, что завод не в состоянии выдать вам сотню винтовальных ружей к двадцать пятому. В настоящий момент готово не более восьми десятков стволов. Часть из них находится на ручной доделке. Пистолетов или тесаков и вовсе до весны не выпустим даже одной штуки. А уж о трёх тысячах винтовок к лету приходится только мечтать. Причина проста. Совершенно негодное качество железа, полученного с Райволовского завода. Виновные будут определены и наказаны, но железа нет и взять его негде. Мы уже обращались в Артиллерийский департамент, но у них нет сейчас потребного нам количества. Отмечу, что в этом году зима припозднилась, но изготовить новый металл уже не возможно. На той неделе я, тоже вынужден был остановить приводные колёса. Теперь станки не заработают до апреля. Осталось только в ручную доделать заготовленное. При этом, из-за большого количества брака завод несёт значительные издержки и потому цена в двадцать шесть рублей не может их покрыть.
— Я понял, — кивнул головой великий князь. — Давайте, думать, не как наказать виновных, а как удовлетворить мои пожелания. Первое, я настаиваю, чтобы Карл Иванович не претерпел никаких неудобств из-за случившегося. Второе, я хочу понять, сколько винтовок завод может дать к двадцать пятому, и по какой цене.