— Это не сильно облегчит дело, — Покачал головой Кларк. — Основной бак очевидно должен быть круглым, чтобы держать давление, но стыковать трубки к таким стенкам затруднительно.
— Можно сделать их плоскими, вот так, — великий князь нарисовал вместо кружочка лепесток.
— Но есть над чем подумать, — немного растягивая слова, сказал Кларк, и потом оживился. — А знаете, Александр Николаевич, что однажды сказал о вас Павел Петрович?
Великий князь поднял левую бровь и, слегка наклонив голову, замер, ожидая продолжения.
— Он однажды сказал мне, что очень рад вашему участию, потому что не может для инженера быть ничего лучше, чем изобретать новое и решать сложные задачи. Это удовольствие невозможно купить за деньги, а вы постоянно дарите такую возможность.
— Если делать так, то тогда собранную водотрубную конструкцию можно перевозить отдельно от топки. Вес её будет значителен, но это возможно, — вставил своё слово Попов. — Саму же топку и вовсе можно сделать разъёмной.
— Пока я не придумаю, как сделать эту... конструкцию, всё останется мечтами, — Кларк смерил корабела взглядом. — А пока, я не готов.
— Предлагаю об этом поговорить позже, — заключил великий князь, — сейчас мы ничего не придумаем. Но если рассуждать о пароходах, то не меньший интерес представляют для меня гребные колёса.
* * *
23 января 1827, Санкт-Петербург
Рота, в преддверии конной атаки, уже в четвёртый раз собиралась в треугольник. Наблюдая за перемещением звеньев, великий князь отметил:
— Знаете, Семён Алексеевич, я прихожу к выводу, что командиру роты нужен ещё один заместитель. Это должен быть обер-офицер. Он будет командовать гренадёрскими отделениями, когда взвода соединены в роту. Без такого офицера запуск ракет производится слишком не организовано. Если командиры взводов вполне сносно справляются со стрелками, то гренадёры должны стрелять исходя из задач роты в целом, независимо от того какому взводу они принадлежат.
— Не получится ли тогда, что гренадёры окажутся одновременно в двойном подчинении, -покачал головой Юрьевич.
— Да, в этом есть определённое неудобство, но достаточно установить старшинство и его условия. Однако, ситуация требует наличия отдельного офицера, управляющего сведёнными воедино гренадёрскими отделениями.
— Возможно. Мне сложно оценить это, учитывая предложенный вами порядок стрельбы. Эта смесь егерского и привычной линии, — Юрьевич широко улыбнулся. — Как она покажет себя в настоящем бою?
— Но вы ведь согласились со мной, что иначе построить стрельбу невозможно. В легионе основным боем должен стать бой малых отрядов. В нём нет места привычной плутонговой и дивизионной стрельбе. Один легионный гарнизон по числу стволов не дотягивает до одного плутонга. Вот там, — великий князь указал на поле, — самое большее, один дивизион. Но сила его заключена не только в ружьях. Потому я и определил основой всего звено, и разрешил по-егерски становиться на колено и даже ложиться. Ему нужен особый способ стрельбы, и это, не трёхшереножная линия, а собранная из звеньев густая цепь...
Раздался первый залп. И разговор прекратился. Они продолжили лишь тогда, когда рота перешла в наступление на воображаемого противника.
— Всё так, — согласился Юрьевич, — но с саженного фронта линия даёт до тридцати шести пуль в минуту. А ваша цепь даст не более двадцати.
— И столько не нужно. У солдата в сумке всего шестьдесят выстрелов. Винтовка позволяет вести стрельбу дальше. Потому легион начнёт стрелять раньше. Делать это будут только назначенные звеньевым стрелки. Чем ближе враг, тем больше солдат будет вести огонь. А в нужный момент гренадеры дадут залп, — великий князь широким жестом указал на поле, предлагая вспомнить недавние учения. — Не нужно стоять и стрелять тридцать шесть раз в минуту. Я взводу придал ракеты ровно потому, что численность его весьма незначительна для полевого сражения. При этом, взвод легиона должен закрывать собой фронт даже несколько шире чем обычный, при почти вдвое меньшем числе стрелков.
— Должен, — кивнул Юрьевич, — а сможет?
— Заранее это сказать невозможно, — кивнул великий князь. — Нужно повоевать, но если так не получится, придётся что-то иное придумывать, но к плутонгам легион возвращать нельзя, вы согласны?
— С этим согласен. Возможно, не место легиону на поле сражения.
— Увы, но возможные повстанцы не будут ждать, когда подойдёт настоящая армия. Кто-то должен пресечь поход на Тюильри.
* * *
25 января 1828, Санкт-Петербург
На столе стояла полуразобранная модель корабля, на примере которой старый адмирал экзаменовал воспитанника. Вот уже полчаса, как Попов оставил их в своей мастерской одних и великий князь рассказывал всё, что знал об устройстве корабля, отличиях у каждого вида судов, способах подготовки леса. Отдельно, по требованию адмирала, он доложил об усилении орудийных палуб.
— Да-а, — Кроун, поджал губы. — Что же вы, Александр Николаевич, так неуверенны? Запинаетесь. Морской офицер должен докладывать чётко и ясно. Море не прощает нерешительности. Вы сомневаетесь в своих знаниях?
— Знания никогда не могут быть абсолютно полными.
— Не могут, — кивнул адмирал, — но вас это не освобождает от необходимости быть уверенным в своём ответе.
— Даже если я допускаю, что он ошибочен? — улыбнулся великий князь.
— Тем более. Неуверенность вселяет в слушающего впечатление, что ваш ответ неверен, независимо от того каков он на самом деле. Уверенность порождает обратное.
— Зато насколько будет неприятно, если откроется, что я с уверенным видом несу околесицу.
— А вы не несите, — усмехнулся Кроун. — Уверенность не заменяет знания, она лишь позволяет скрыть от посторонних незначительные огрехи, если такие будут вами допущены. Впрочем, довольно об этом. Теперь прошу встать и повернуться спиной к столу.
Дождавшись когда великий князь выполнит указание, Кроун осторожно принялся разбирать модель корабля. Это занятие отняло у него около пяти минут. Всё это время Саша покорно стоял, не решаясь даже сменить позу.
— Повернитесь, — приказал адмирал и, простерев рукой в сторону остатков модели и кучки деталей, указал: — соберите до опердека.
Первоначально задание показалось не сложным. Саша быстро рассортировал детали по кучкам, уложив их по размеру. Оценив объём работы, он приступил к сборке, но вскоре упёрся.
— В мидельдеке не хватает левого полубимса возле грота, — заключил он, ткнув пальцем в пустоту, и вопросительно посмотрел на Кроуна.
— Хе, вы уверены? — усмехнулся старый моряк.
— Да, — великий князь постарался придать голосу твёрдости.
— Уверенность это прекрасно, — Кроун улыбался, и по его злорадству Саша сразу понял, что ошибся. Адмирал ножом для вскрытия конвертов осторожно ткнул в один из полубимсов.— Посмотрите на эту деталь.
* * *
26 января 1828, Санкт-Петербург
Утром Юрьевич передал великому князю письмо от директора Московской земледельческой школы Павлова. В нём Михаил Григорьевич сетовал на трудности, которые приходится преодолевать для поддержания работы заведения. Список получался изрядный от закупки мериносов по тысяча триста рублей до необходимости укладки дренажных труб рублей на триста, и фашин на сто. В конце профессор просил милости для одного из своих учеников, Петра Жданова. Этот воспитанник из крепостных был отмечен профессором как способный ученик, два года назад имевший лучшую аттестацию на публичных испытаниях. Однако в силу того, что господин Остерман-Толстой предоставил своему крепостному вольную и более был не намерен платить за обучение, юноше грозило отчисление. К письму директора прилагалось и собственноручное прошение от Жданова, в котором воспитанник обязался быть благодарным великому князю и намеревался работать в его удельных владениях, сколько его милости будет потребно.
— Что ж, Семён Алексеевич, — немного подумав, распорядился наследник престола, — прошу вас написать от моего имени ответ. Итак, Михаил Григорьевич сообщает, что годичное обучение будет стоить мне четыреста рублей. А для окончания полного курса Жданову необходимо обучаться ещё два года. Прошу вас направить в школу плату за обучение за этот год. А также установить Жданову от моего имени стипендию в триста рублей, которые отправить ему лично. А также для вспоможения деятельности школы направить от меня пожертвование в пять тысяч. В письме Павлову прошу высказать мою готовность и впредь оказывать помощь воспитанникам в обучении. Жданову же прошу отписать, что я ожидаю от него десятилетней службы. А также поясните, что ближайшее время его ждёт служба в Батово, и я буду рад, если он подготовится к ней и побывает в моём имении, как только представится такая возможность.
— Я понял, — кивнул Юрьевич.
— Что ж, с такими известиями можно и навестить Тиса.
* * *
28 января 1828, Санкт-Петербург
В кабинете Кларка на шесть часов было намечено небольшое совещание по гатчинской дороге. К прибытию великого князя Мельников уже пил чай в кабинете заводчика.
— Александр Николаевич! Милости прошу! — Воскликнул хозяин кабинета, приветствуя гостя. — Подмёрзли? Горячий чай?
— Благодарю, Егор Матвеевич, с удовольствием, — великий князь сел, потирая слегка окоченевшие руки. — Какие новости есть для меня?
— Хм, — Мельников нахмурился. — Я подготовил проект по дороге.
— Прекрасно, он здесь?
— Да. — Мельников немного покраснел и, опустив взгляд, добавил: — Я бы хотел, чтоб денежные расчёты были проверены Егором Францевичем. Он, как участник дела, мог бы дать многие полезные рекомендации.
— Я непременно попрошу его, — кивнул великий князь, — но сначала хотел бы почитать сам.
Кивнув, Мельников показал на стоящую возле стола суму весьма приличных размеров. В это время Кларк подал наследнику чашку с чаем.
— Надеюсь, вы предусмотрели оговариваемую нами крутизну поворотов. Иначе поезд может опрокинуться на скорости, — поинтересовался Кларк.
— Да, на всём протяжении путь почти идеально прям. А на разворотных петлях в конце скорости, я полагаю, не будут высоки. Меня больше беспокоит способность кареты вытянуть гружёный поезд вверх в город. Я постарался сделать перепад высот на пути наименьшим, насколько это возможно, но...
— Это придётся пробовать на месте, — заключил великий князь.
— Да, сейчас я не могу предсказать сколько лошадей может заменить карета, — кивнул Кларк.
Уже на третьей чашке они перешли к обсуждению строительства пароходов.
— У меня есть для вас несколько идей, — заводчик с явным удовольствием откинулся на спинку стула. — Я долго думал над водотрубными машинами и, наверное, нашёл один из вариантов, который можно было бы опробовать.
— Вот как?
— Трубы можно свернуть из листа артиллерийской бронзы. Продольный шов пропаять, и наполнив песком согнуть трубку. Петли расположить внахлёст как при вязании южного креста, — Кларк изобразил в воздухе спираль. — Основной бак придётся сделать в сечении треугольным, чтобы можно было обжать концы трубок с надлежащим тщанием.
— Я бы предложил свёрнутые трубки разогреть, и обкатать по железному пруту валками. Тем самым сплотив стенки.
— Пока, я не представляю, как это сделать, — покачал головой Кларк. — Притом, что к постройке машины для завода я хотел бы приступить как можно раньше. Если удастся, то этой весной. А уже затем, делать такую для парохода.
— Хорошо, — кивнул головой великий князь. — что же касается моего предложения, то есть несколько мыслей. Дайте бумагу и карандаш, я попробую пояснить.
* * *
1 февраля 1828, Санкт-Петербург
Этот экзамен Кроун принимал в Адмиралтействе, потому около трёх пополудни уставший, но довольный собой, великий князь вышел на Дворцовую площадь. Он, задрав голову, попялился на облака, затем огляделся и скомандовал Чернявскому:
— Идём в министерство финансов, надо отдать бумаги.
— Слушаюсь, Ваше Императорское Высочество, — ответил гусар и кивнул двум подчинённым, один из которых нёс большой баул.
Великий князь подёрнул плечами: "Надо будет переделать уставные реплики". Они направились через площадь к арке генерального штаба, и уже через десяток минут великий князь пил чай в кабинете Канкрина.
— Я полагаю, Роман Васильевич остался доволен вашими успехами. Я встречал его два дня назад, — сказал Канкрин, пролистывая проект Мельникова. — Однако вы выглядите уставшим.
— Вы правы, Егор Францевич, — великий князь отпил из чашки, — сегодня был довольно тяжёлый день. Я слишком многому взялся обучаться и, похоже, мне не хватает сил.
— Что ж, со всей очевидностью, вам предстоит повременить с чем-то.
— Хотелось бы, но, увы, все мои занятия продиктованы либо необходимостью взятых на себя обязанностей, либо планом Василия Андреевича. Отказаться теперь от того, что я сам принял на себя, совершенно невозможно.
— Государь поймёт вас.
— Это не приемлемо. Я лучше перестану спать и есть.
— Не думаю, что ваш отец будет доволен этим. В вашей жизни всегда будет много забот. А больше двадцати четырёх часов в вашем дне никогда не будет. Остаётся лишь отделить более важные заботы от иных.
— К сожалению, не только я определяю важность дела. Я бы может и вовсе не стал бы заниматься литературой, но Василий Андреевич был весьма убедителен, ставя в пример Фридриха Великого. И его усилиями это дело существенно потеснило остальные.
— Ах нет, — Канкрин покачал перед лицом ладонью, как бы отгоняя дурной воздух, — вас убеждать или указывать вам могут многие, но решение ваше. Вы даже можете как наиважнейшее дело определить противостояние своим учителям или отцу...
Заметив желание великого князя возразить, Канкрин предупреждающе поднял палец.
— Это будет порицаемо и расценено как поведение ненадлежащее. Возможно за этим последует наказание. Но решение по вашей судьбе может быть только вашим. Я полагаю, вы уже обсуждали с господином Павским грехопадение Адама. Господь наделил нас свободой для принятия решения, но за ней же следует и ответственность за сделанный выбор...Впрочем, мне было бы любопытно услышать, что Василий Андреевич рассказывал вам о Фридрихе.
* * *
2 февраля 1828, Санкт-Петербург
— До приезда государя осталось семнадцать дней, — задумчиво проговорил Засядко. — Во многом мы готовы, но я вижу недостатки в мелочах. Что-то мы успеем исправить, но вся пакость мелочей заключается в том, что сладить с ними слишком сложно. Например, наконец-то привезли валенки и калоши. Однако все они немного отличны по цвету. И если кожу калош можно зачернить, то добиться от войлока одинаковости сложно. Потому солдаты в строю не будут иметь должного однообразия.
— Это меня не сильно огорчает. Мелочи устраняться во многом сами, когда основное перестанет быть в новинку. Те же валенки обретут одинаковый цвет, когда их начнут изготавливать тысячами по моему заказу. Это сейчас мы просто собрали с ярославских крестьян, что у них было. Впрочем... — великий князь в задумчивости склонил голову набок, — мне подумалось, что Михаил Павлович вполне мог бы быть вместе с государем... И нам предстоит ответствовать за данные ранее обещания. И если про пушки с меня спрашивать рано, то за крепостные ружья я прямо сейчас могу сказать, что совершенно не понимаю, зачем они могут быть нужны моим легионерам.
