— Ну, проходи, графиня, раз пришла. А я все жду, когда ты до меня доберешься.
Резиалия мысленно помянула Семерых — и впрямь колдун, как бы он ее иначе под вуалью узнал! Она прошла следом за хозяином в дом, откинув на спину оказавшуюся бесполезной вуаль.
— Да ты проходи, проходи, не бойся. Я твою беду и так знаю, что графиня, что батрачка — горе у всех одно и то же. То милому не мила, то милый не мил. А у тебя так обе беды сразу.
Дом был под стать хозяину: на каменном полу вперемешку валялись звериные шкуры, куски пергамента, птичьи перья и объеденные кости, в углу дрых огромный мохнатый пес размером с доброго теленка. Он даже ухом не повел в сторону, так и лежал, удобно поместив морду поверх лап. По стенам висели пуки трав, мотки бечевы, ременные петли, на самом видном месте — лук, а под ним колчан со стрелами. Понимай Резиалия хоть что-то в оружии, она бы удивилась еще сильнее — лук был боевой, а не охотничий, а так она просто отметила, что старик нарушает закон — крестьяне не имели права хранить оружие. В центре единственной в доме комнаты тлели уголья в открытом очаге, а над ними коптились птичьи тушки. Запах трав, дыма, полусырого мяса и еще чего-то, едкого и незнакомого вызывал головокружение. Резиалия послушно опустилась на стоящий возле очага плоский камень, прикрытый линялой шкурой, хозяин сел рядом:
— Так и будешь молчать? Пришла, так уже говори, а то домой отправлю — дальше пустую кровать слезами мочить.
— Мне нужен приворот, самый сильный, какой только можно!
— Да уж, — хмыкнул колдун, еще раз поглядев на свою посетительницу, — на тебя и впрямь самый сильный приворот надобен, и то может не помочь, уж больно у тебя нрав вздорный. Если уж на такие телеса муж не соблазнился, так ласковой нужно быть, тихой да приветливой, тогда мужик не любить, так хоть жалеть будет. А ты цепного пса злее. Что смотришь? Думаешь, не знает никто?
Резиалия сидела, опустив взгляд, она чувствовала, как полыхают щеки. А безжалостный старик продолжал:
— Тебе такой мужик достался! Другая бы ноги мыла да воду пила, а ты что? А теперь приворот ей подавай!
— Я заплачу! Золотом!
— Зооолотом, — передразнил ее старик, — золотом любовь не покупают.
— Мне не любовь нужна, а ребенок! Иначе он меня бросит!
— Ну-ка, руку дай.
— Что?
— Руку давай сюда, — дед бесцеремонно схватил Резиалию за ладонь и стянул с нее перчатку, — будет у тебя ребенок, и скоро. А бросить он тебя все равно бросит.
Но Резиалия услышала только первую часть фразы. О, пусть только она родит сына, тогда уже Ланлосс никогда не сможет от нее избавиться!
— Мне нужен приворот, — упрямо повторила она.
— А я говорю, не нужен. Не тот твой муж человек, чтобы похоти поддаться. Ты, небось, думаешь, что приворот любовь нежную вызывает? Как бы не так! Похоть он распаляет, и ничего больше.
— Но ты же сказал, что у меня будет ребенок!
— И будет.
— Но муж ко мне не приходит!
— А кто тебе сказал, что ребенок от мужа?
— Ты с ума сошел! Он меня убьет, а бастарда никогда не признает!
— А вот это уже и обкумекать можно, ты, говоришь, золотом заплатишь?
— Да, золотом, — растерянно подтвердила Резиалия, не так она представляла себе разговор с колдуном, совсем не так. Она открыла кошелек и вытряхнула на ладонь перстень, — вот, золотой. А если мало — я еще принесу.
Старик взвесил перстень в руке, хмыкнул и примерил, широкий обод налез ему только на мизинец:
— И впрямь золото. А теперь слушай. Как выйдешь от меня, иди не назад в деревню, а направо, вдоль скалы, там тропинка начнется. Пойдешь по тропинке, увидишь дом. Подойди к нему потихоньку, да посмотри, что там делается. Увидишь — сама поймешь, как дальше быть. Только гляди, чтоб тебя саму не заметили!
— А если не пойму?
— Тогда дура ты полная, и останешься у пустой кружки. Да, на вот тебе еще, — дед, нарочито кряхтя, поднялся, подошел к огромному сундуку в углу комнаты и начал там рыться, — держи.
Он протянул женщине небольшой пузырек темного стекла, закупоренный пробкой.
— Что это?
— Да приворот твой. Напоишь им мужика — сам тебя в постель потащит. Только сначала в дом тот сходи.
— Ты же сказал, что на моего мужа приворот не подействует.
— Женщина, где ты была, когда боги раздавали ум?! Уж точно не за добрым нравом в очереди стояла. На мужа твоего — не подействует. Похоть тех одолевает, кто любви не знает. Что, кроме мужа мужиков не осталось, детей он один делать умеет?
— Я не понимаю!
— Молодая да дурная, вот и не понимаешь. Но поймешь. Давай-давай отсюда, некогда мне с тобой рассиживаться.
Пес поднял голову и негромко, но внушительно зарычал, Резиалия сжала в кулаке заветный флакончик и, даже забыв снова накинуть вуаль, выбежала из дома колдуна. Ей все казалось, что проклятый старик смеется вслед.
Отбежав на некоторое расстояние, она остановилась, оперлась о скалу, отдышалась. Так ее еще никто и никогда не унижал! Резиалия с детства знала, что есть и девицы и покрасивее, и поумнее, да и нрав у нее не самый лучший. Матушка не раз сокрушалась, что если и дальше так пойдет — младшая дочь никогда не выйдет замуж, и ставила ей в пример старшую сестру. Но ни материнские упреки, ни многочасовое стояние у стенки на балах в ожидании приглашения на танец, ни даже спокойная неприязнь мужа не шли ни в какое сравнение с тем ушатом холодных помоев, что на нее только что вылил этот немытый крестьянин! Подумать только, и ведь она сама к нему пришла! Резиалия разжала ладонь и посмотрела на пузырек. Может, не слушать противного старика, а напоить Ланлосса при первой же возможности? Подумаешь, праведника нашел, похоти он неподвластный! Пока воевал, бастардов наплодил по обе стороны границы, да и теперь не скучает. За время своего недолгого пребывания при дворе Резиалия прочно затвердила известную каждой придворной даме, вне зависимости от возраста и семейного положения, истину: "Все мужчины одинаковы и хотят одного и того же". Особо остроумные при этом добавляли, что мужчины, которые хотят "одного и того же", не заслуживают дамского внимания. После пережитого волнения Резиалия хотела вернуться домой, убедиться, что, по крайней мере, в своем доме она по-прежнему хозяйка. Она давно уже научилась закрывать глаза на подлинное положение дел: вся ее власть заканчивается на пороге своих покоев, и если отхлестать по щекам нерадивую служанку она может, то приказать выпороть — уже нет, потому что Ланлосс запретил телесные наказания в своих владениях. Но извечное женское любопытство все-таки пересилило, и она пошла дальше по тропинке. Тропинка отчаянно петляла, несколько раз Резиалия теряла ее в траве, потом находила снова, и она успела ободрать руки о камни и порвать чулки колючей травой, когда увидела дом. Большой двухэтажный каменный дом, с крышей из ярко-красной черепицы, а не соломы, обмазанной глиной. Она подошла поближе, не веря своим глазам — в широких окнах поблескивали самые настоящие стекла, и это при том, что в ее собственной спальне до сих пор в оконном переплете была дешевая слюда. Просто невероятно! Откуда здесь мог взяться подобный дом? Да у местных крестьян не каждый год были деньги заново выбелить свои лачуги, а никто из дворян не посмел бы построить усадьбу на графской земле! Она подошла еще ближе, и замерла, не веря своим глазам — привязанный к коновязи перед входом, там щипал траву рыжий конь под потертым кожаным седлом, тем самым, что Ланлосс Айрэ предпочитал любому новому, привыкнув за долгие годы. Теперь Резиалия поняла, кто загадочный строитель, и догадывалась, зачем ее супругу понадобилась эта уединенная усадьба, но действительность оказалась хуже всех ожиданий. Она едва успела притаиться за деревьями, когда увидела, что открывается дверь. Ланлосс вышел первым, невысокая женщина в синем платье с белым свертком на руках последовала за ним. Она протянула сверток мужчине и Резиалия услышала детский плач, графиня стояла так близко, что могла не только слышать, как ее муж разговаривает с любовницей, но и видеть их лица. Ланлосс осторожно держал ребенка, Резиалия никогда не видела его таким умиротворенным, но младенец продолжал заливаться криком, и улыбка на лице генерала уступила место растерянности:
— Эрна, она опять плачет! Может, я ее неправильно держу?
Резиалия подалась вперед, чтобы лучше рассмотреть женщину, отметив про себя слова мужа: "Значит, это девочка, тоже плохо, но уже легче". Если Ланлосс найдет способ узаконить ребенка, мальчик может стать наследником, а девочка рано или поздно выйдет замуж. Теперь она знала, как зовут счастливую соперницу. Эрна... Эрна... — имя казалось знакомым, но Резиалия пока что никак не могла вспомнить, где же она его слышала. Женщина в синем платье рассмеялась:
— Это она не плачет, а так разговаривает. Будь что-то не в порядке — она бы куда сильнее заливалась.
— Куда уж сильнее!
— Ты не хочешь этого знать. Давай сюда Саломэ, тебе пора ехать.
Налетевший ветер откинул волосы с лица Эрны, и Резиалия, наконец-то, смогла увидеть, на кого ее променял муж, а, увидев, не поверила своим глазам. Несмотря на ужасные шрамы, уродливыми полосами покрывшими лицо молодой женщины, Резиалия узнала ее. Неудивительно, что имя показалось знакомым, но не всплыло в памяти — графиня видела белую ведьму всего один раз, при закладке крепости, когда та, согласно обычаю, благословляла замковый камень, закладываемый в основание фундамента. Раньше, когда люди еще не знали богов, камень поливали бараньей кровью, теперь же обходились родниковой водой. Маленькая ведьма тогда очень торопилась и сразу же после церемонии уехала, и Резиалия, помнится, еще удивилась: как это девица, хоть и ведьма, одна по горам разъезжает. Сразу видно, что, сколько бы эти магички не пыжились, а благородными дамами им не стать. С тех пор графиня не сталкивалась с белой ведьмой — в замке никто не болел, а причину своего вынужденного бесплодия Резиалия знала и без колдовства.
Она подождала, пока Ланлосс уехал, с сожалением расставшись с ребенком и его матерью, а Эрна вернулась в дом, и только тогда отправилась в обратный путь, яростно кусая пересохшие губы. Променял! Да и было бы на кого! Ни кожи, ни рожи, худющая, бледная, да еще и шрамы неземной красоты добавляют. Резиалия знала, что не годится в придворные красавицы, но, по крайней мере ее грудь нет нужды искать под одеялом с фонарем! Может, эта ведьма приворожила Ланлосса? Но ведь теперь-то она без магии, любое колдовство бы развеялось, забрал бы ребенка, раз уж так привязался, кто б ему слово сказал! Граф на то и граф, что хочет, то и делает. Уж ведьма бы точно возмущаться не стала, узнают в ордене — поминай, как звали. А он не ушел — любит, значит. Вон, дом построил; как для жены — так денег нет даже новые платья из Сурема заказать, а для шлюхи своей усадьбу отгрохал. Сегодня же написать письмо в орден, пусть забирают свою ведьму и хоть на кусочки ее там режут! И тут в ушах снова прозвучал насмешливый голос старого колдуна: "Тогда дура ты полная, и останешься у пустой кружки".
XLII
Вернувшись домой, Резиалия первым делом убедилась, что Ланлосса все еще нет в замке, затем спрятала флакончик с приворотом в ларец с драгоценностям, а сама села в кресло и придвинула раму с вышивкой. Вышивать она толком не умела, как впрочем, шить и ткать гобелены — неуклюжие пальцы не справлялись с тонкой работой, по той же причине Резиалия так и не освоила игру на арфе. Она с детства ненавидела рукоделие, всеми силами старалась избавиться от уроков: теряла иголки в самых неподходящих местах, путала нитки, рвала ткань, нарочно колола пальцы до крови. Единственным видом рукоделия, избежавшим этой ненависти, оказалось вышивание, хотя сложная многоцветная гладь ей так и не удавалась. Девочка вышивала крупными стежками, только контуры, выбирая самые яркие, пронзительные цвета. Матушка приходила в ужас, пыталась даже отбирать нитки, но Резиалия отказывалась вышивать иначе. Теперь же госпожа графиня могла вышивать, как ей заблагорассудится. Она давно заметила, что за этим занятием лучше всего думается, вот и сейчас руки сами укладывали ярко-красные стежки вдоль контура, не мешая размышлять.
Она могла написать письмо в столицу, не напрямую магистру Илане, а, например, родителям, а они уже передадут сведенья в орден. Белые ведьмы сурово карали распутниц, и Резиалия не сомневалась, что Ланлоссу придется после этого искать другую любовницу. Да вот беда: а если он не захочет другую? Поедет в столицу и выкупит эту, найдет способ развестись и женится на своей шлюхе? Сейчас-то он не смел и пытаться, ведь орден мог не согласиться на выкуп, а тогда терять генералу Айрэ уже будет нечего, останется только принять бой, а в том, что ее муж никогда не проигрывает, Резиалия уже успела убедиться. Но даже если у него ничего не получится, и белые ведьмы не отдадут ему любовницу, к жене-то он все равно не вернется. А если Ланлосс узнает, кто донес на Эрну, Резиалии и вовсе не жить. Можно было пойти напролом и сказать Ланлоссу, что ей все известно, и если он не исполнит, наконец, супружеский долг и не сделает Резиалию матерью, она донесет белым ведьмам. Но она и глазом моргнуть не успеет, как окажется запертой в собственных покоях без всякой связи с внешним миром. А даже если Ланлосс и согласится... великие боги, как же противно будет лежать под мужчиной, что от тебя как от черной напасти бегает. Чем дальше Резиалия думала, тем меньше ей хотелось рожать сына от Ланлосса Айрэ. О, да, она по-прежнему желала оставаться графиней, пусть даже и только по названию, хотела сохранить статус замужней дамы, хотела стать матерью, но сегодняшнее унижение перевернуло что-то в ее душе. Сама мысль, что придется хитрить и угрожать, чтобы получить свое по праву, вызывала неприятие, а необходимость оказаться с мужем в одной постели — чуть ли не омерзение.
Несмотря на вздорный нрав, Резиалия росла с убеждением, что мужчина — глава семьи, и женщина не может победить его, используя силу. Слезы, упреки, скандалы — вот женское оружие, и это лишь потому, что им не остается ничего другого. Только одна женщина в империи может приказать любому мужчине, и эту женщину Ланлосс Айрэ уже ослушался, отказавшись быть мужем своей жене. Теперь же основы мироустройства перестали казаться Резиалии чем-то справедливым и незыблемым. Если Ланлосс Айрэ может позволить себе так оскорбить данную ему богами и наместницей супругу, то почему она не может отплатить ему той же монетой? Он никогда не проигрывал — ну что ж, все когда-нибудь случается впервые. Он презирает свою жену — она заставит себя ненавидеть. Графиня написала письмо в орден, запечатала и отправила матери с просьбой передать его магистру Илане, если через два месяца от Резиалии не будет вестей, поднялась в голубятню и отправила послание. Предназначайся письмо не магистру белых ведьм, почтенная госпожа Сорель, конечно же, не справилась бы со свойственным всем женщинам любопытством; но взламывать печать на послании, которое, возможно, придется передать магистру Илане — тут и самое горячее любопытство стушуется, потому Резиалия и не беспокоилась, что мать узнает о ее семейных проблемах раньше времени. Спустившись вниз, она заглянула в конюшню и подозвала своего кучера, здоровенного лохматого парня, от которого вечно разило конским потом, даже когда госпожа заставляла его вымыться перед поездкой в гости. Особым умом кучер не отличался, как и чистоплотностью, но непроходимая тупость вкупе с редкостной исполнительностью позволяла ему вот уже второй год мирно уживаться со вздорной хозяйкой. Графиня сморщилась от резкого запаха, но не отказалась от своей задумки:
