Почта из Суэрсена пришла с последним торговым кораблем — северное море замерзало уже в октябре, а в самые морозы не выпускали даже голубей, в разгар зимы нежные птицы замерзали на лету. Ивенна настороженно смотрела на сверток, со своим именем, выведенным знакомым почерком. Иннуон нарушил неписаные правила — первый раз за все годы замужества Ивенна получила от брата послание. И она не хотела знать, что вынудило Иннуона преступить невидимую черту. Еще не разломав сургуч, она чувствовала, что с этим и связано ее беспокойство, тревога дергает за ослабевшие ниточки уз близнецов, и герцогиня медлила, борясь с желанием выкинуть пакет в море. Она не хотела впускать беду в свою устоявшуюся жизнь, такую спокойную и безмятежную, но знала, что не сможет поступить иначе. Хруст разломавшейся сургучной печати показался ей щелчком капкана. Никуда не деться — она напрасно думала, что обрела свободу. И даже не скажешь, что прошлое настигло ее, нет, оно всегда было здесь, затаившись, выжидало удобного момента, чтобы запустить когти в ее размякшую душу. Ивенна заставила себя взять письмо — чего уж теперь... Черные строчки казались живыми, буквы-муравьи расползались перед глазами, и только дойдя до середины письма, Ивенна догадалась вытереть слезы. Бедный мальчик... Иннуон ничем не сможет ему помочь, он и себе-то не помог. Проклятые узы — из-за них живые завидуют мертвым! Она продолжила читать, дошла до конца, отложила лист бумаги и брезгливо, словно что-то живое и склизкое, взяла в руки тонкую книжку в черном переплете. Герцогиня не сразу вспомнила ее — слишком давно это было, в другом месте, с другой Ивенной. Как она жалела теперь, что не дочитала тогда последнюю страницу! О, она сожгла бы проклятую книгу в тот самый миг, и ничего бы не случилось! Элло был бы жив, Иннуон не стал бы просить сестру о помощи, а, самое главное, ее спокойствию ничего бы не угрожало. Теперь же слишком поздно кидать в огонь листы пергамента, война уже началась. И не имеет никакого значения, хочет ли Ивенна воевать: брат прав, она — Аэллин по рождению и по крови, и наместница не забудет об этом, даже если сама Ивенна отречется от прошлого. Невидимый капкан еще сильнее сжал челюсти, и она даже не может последовать звериному примеру и отгрызть перебитую лапу — ее капкан захлопнулся на шее. Она не обманывалась временным затишьем: ни один герцог Суэрсен до Иннуона не пользовался правом Запрета, понимая, что такой вызов можно бросить лишь единожды. Теперь вызов брошен, и наместница не сможет оставить его без внимания, даже если захочет. А после Иннуона настанет черед Ивенны. Как и ее брат, герцогиня лихорадочно просчитывала варианты, пытаясь найти способ избежать неизбежного. Хотелось плакать от бессилия: неужели придется принести себя в жертву узам крови, и если бы только себя... Пока Иннуон жив, она в безопасности, наместница не станет сражаться сразу с двумя противниками, но Ивенна понимала, что ее брат подписал себе смертный приговор. И она не хотела умирать вместе с ним, только не теперь, когда она, наконец, научилась жить без него.
Квейг вошел в покои своей жены без стука, не сомневаясь, что она сейчас занята тем же, чем был занят он сам — читает письма из Суэрсена. Он положил перед ней на стол копию завещания Иннуона и постарался не замечать покрасневших глаз Ивенны:
— Вот.
— Да, — голос Ивенны звучал совершенно безжизненно.
— И все же, я не верю, что это сделала наместница. Ваш брат слишком привержен родовым традициям.
— А вы — наместнице.
Квейг поднял книгу, лежавшую на столе, быстро пролистал:
— Это и есть она? — Недоверчиво осведомился герцог.
— Вы что, не видите?
Квейг вздохнул:
— Я не умею читать на старом наречии.
Ивенна с изумлением посмотрела на своего супруга — все дворяне в той или иной степени знали старое наречие, так же, как историю, старинные легенды, молитвы и обряды, это входило в образование всякого знатного человека. Никто не требовал от дворянина говорить на старом наречии, но разбирать текст! Право же, Квейгу порой удавалось удивить свою жену.
— Да. Это та самая книга.
— Я не понимаю, Ивенна, почему бы не отдать ее наместнице? Почему Иннуон так уверен, что ему не поверят? Мало ли, что там написано и что он прочитал! Читать книги — не преступление.
— После того, как она приказала убить мальчика, вы все еще думаете, что можно уладить все миром, просто отдав книгу? Неужели вы не понимаете? Она же боится! Боится потерять власть! Остаться ни с чем!
— Ивенна, — в голосе Квейга прорезались уже знакомые Ивенне непреклонные нотки, — я не верю, что наместница могла приказать убить пятилетнего ребенка. От горя можно и не такое придумать, нужно же кого-то обвинить.
Квейг понимал своего друга — он на миг представил, что несчастье случилось с его сыном, и понял, что точно также будет искать виноватого, не ради мести, а просто потому, что нет ничего несправедливее детской смерти. Трудно жить в мире, где боги позволяют маленьким детям разбиваться насмерть, тонуть, сгорать от лихорадки, а когда знаешь, что в трагедии повинны люди — сразу становится легче. Ведь если наказать виновного, он уже никому не причинит зла.
Ивенна тихо сказала:
— Он напуган. Не так уж и важно, могла она или не могла, Иннуон верит в это. И уже слишком поздно. Нам остается только ждать.
— Зачем ждать? Мы должны отдать книгу.
— Книга может понадобиться нам после.
— После чего?
Ивенна вздохнула — воистину Квейг Эльотоно прожил двадцать восемь лет в сказочном мире, прямо и не скажешь, что воевал. Она пояснила ему бесконечно терпеливо, как маленькому ребенку:
— Иннуон запретил людям наместницы появляться на его землях.
— Да, это было в письме. Древнее право?
— Такое не может сойти с рук. По сути дела это восстание, просто пока что без военных действий. Суэрсен считай что отсоединился от империи.
— Иннуон не объявлял об этом. Зачем начинать войну, когда можно все решить миром?
— Затем, — повысила голос вышедшая из терпения Ивенна, — чтобы другие провинции не последовали дурному примеру! Если вам хорошо в империи, это еще не значит, что остальные лорды мечтают отдавать в казну три четверти податей и выполнять дурацкие затеи Тейвора!
Квейг пожал плечами — он не собирался спорить с женой о политике. Герцог не сомневался, что никакого восстания при нынешнем раскладе сил не будет. Налоги собирали не первое столетие, а военачальники приходят и уходят. Если из-за каждого дурака в Высоком Совете мятеж поднимать — никаких варваров не понадобится, сами друг другу глотки перегрызем. Он сменил тему:
— Так зачем нам книга?
— Затем, чтобы когда мой брат окажется в тюрьме по обвинению в государственной измене, нам было что предложить за его голову!
Квейг хотел было возразить, что до этого не дойдет, но осекся. Он знал Энриссу — убить пятилетнего мальчика она не могла, а вот отрубить голову опасному мятежнику — за милую душу. Может быть, Ивенна и права, стоит придержать козырь. Но лучше уговорить Иннуона прекратить это безумие, пока еще не слишком поздно. Квейг отправился к себе, писать длинное, обстоятельное и, как он надеялся, убедительное письмо.
LXXVII
Энрисса вызвала своего секретаря, с сожалением подумав, что ему опять придется уехать. Герцог весьма своевременно отправился в посмертие, но теперь нужно поторопиться. Ванр должен вернуться в Суэрсен и обо всем позаботиться. Не иначе, как эту книгу специально написали, чтобы держать их подальше друг от друга. Впрочем, так даже лучше, пусть успеет забыть о том ночном разговоре, а потом, когда он вернется, однажды обнаружит, что уже поздно что-либо менять. Наместница с усмешкой провела пальцем по прохладной поверхности кулона. Ванр вошел, бросил быстрый взгляд на наместницу, пытаясь понять по выражению ее лица, что случилось. Он боялся, что Энрисса опять заведет разговор о продолжении рода.
Наместница протянула Ванру бумагу:
— Ознакомьтесь, господин Пасуаш.
Ванр читал, и радовался, что наместница не может видеть выражение его лица. Он не смог бы скрыть досаду: неужели семи лет верной службы оказалось недостаточно для полного доверия? Тем паче, что он и так в этом "книжном" деле по кончики бровей. Или это очередной урок? Герцогиню Соэнну зарезали вместе с мужем, в супружеской постели. Нет, это уже слишком даже для Энриссы! Герцог — это понятно, слишком уж зарвался благородный лорд Аэллин, но неужели Соэнна заплатила жизнью за несколько торопливых поцелуев? Он оторвался от донесения и посмотрел на наместницу, пытаясь прочесть хоть что-то на ее невозмутимом лице. Впрочем, что он ожидал там увидеть? Уж точно не сожаление. Энрисса всегда делала что хотела. А здесь и политический интерес, и личный, и все одним ударом кинжала, ах нет, двумя. Но что она будет делать теперь? Нужно ведь найти убийцу, иначе во всем окажется виновата наместница. Или Энрисса уже решила, в чьи руки вложить этот кинжал? Он изобразил на лице надлежащее возмущение и спросил:
— И кто посмел совершить это гнусное злодеяние?
— Увы, никто не знает. Убийца исчез бесследно, просочился через запертые ворота.
— А что говорит Дойл? — Ванра больше интересовало, каким образом наместница заслала в тщательно охраняемый замок еще одного убийцу. Дойл, похоже, все это время сидел там для отвода глаз.
— Тоже ничего не знает, хотя и охранял ворота в ту ночь. В любом случае, ему там нечего больше делать. Пусть возвращается в столицу. А вам, Ванр, придется уехать в Суэрсен.
— Книга?
— И не только. Я устанавливаю опеку Короны над маленьким герцогом и над его владениями. Иннуон не оставил завещания, и пока родичи разбираются, кто из них ближе — нужно не упустить момент. Мальчика и книгу привезете в столицу. Пора заканчивать с этими старинными привилегиями рода Аэллин.
Ванр кивнул — хороший способ, и с привилегиями покончит, и с родом заодно. Ясное дело, что мальчишка в столице через годик, как все поуляжется, подхватит какую-нибудь детскую хворь и присоединится к старшему брату в родовой усыпальнице.
— А если книги там нет?
— Убедитесь в этом и возвращайтесь. Я после решу, кому доверить опеку над землями.
— Что насчет расследования?
— Начните сами, именем Короны. Но доказательства должны быть неопровержимы. Я хочу наказать подлинного виновника, а не случайно подвернувшегося под руку беднягу.
Да уж — ни с какой стороны не подкопаешься. Ищем убийцу, аж пар из ноздрей валит, как ищем, но вы же не хотите наказать невинных? Вот и ждите, пока Хейнар негодяю печать на лоб поставит. Ванр проглотил вздох — с какой радостью он бы остался в Суэрсене. Пускай и не герцог, но полновластный хозяин богатейших владений на десять лет вперед, а то и дольше, если, вернее, когда, с маленьким герцогом что-нибудь случится. А если вовсе замечтаться... но нет, безнадежно, Ванр не принадлежал по крови ни к одному из двенадцати герцогских родов, ни в каком колене, ни по женской линии. Даже если наместница пожелает вознаградить его, она не сможет пойти против одного из древнейших законов империи. Но она и не захочет. Ванр напряг кадык, словно наяву ощутив невидимую привязь, крепко державшую его за горло.
Отправив Ванра, Энрисса подошла к окну и задумалась, барабаня ногтями по подоконнику: слишком стремительно все развивалось. Только бы книга оказалась на месте... Если ее там не будет — все начнется сначала. И если догадки Энриссы верны, Ивенна Аэллин окажется не менее упряма, чем ее брат. Мальчишку в любом случае нужно привезти в столицу. Красивый ход: наместница так обеспокоена тяжелым роком рода Аэллин, что хочет взять последнего герцога под личную защиту. Ну а если рок все-таки окажется сильнее... кто осмелится упрекнуть слабую женщину, что она не смогла противостоять воле богов?
LXXVIII
Ивенна проснулась посреди ночи, не понимая, что же ее разбудило. Обычная осенняя прохладная ночь, ветер беспрепятственно гуляет под потолком — в этом месяце еще не закрывают ставни, за окнами привычно шелестит прибой, луна подсвечивает резную мраморную раму, и розовый мрамор кажется серебристо-серым. Сон ушел, не оставив и следа. Она откинула смятую простыню, поднялась, вышла на лестницу и спустилась к морю, села на последнюю ступеньку и опустила руку в воду. Поежилась — холодно, и вода, и ветер только в первый миг казались теплыми, на самом деле приближалась зима. Она задумчиво считала блики на лунной дорожке посреди залива и почему-то терла ладонью шею, словно что-то мешало ей дышать. Ивенна никак не могла вспомнить, что же ей снилось в момент пробуждения. Ветер на краткий миг нарушил мерное волнение лунной дорожки, и Ивенна вспомнила — с ее губ сорвалось одно слово, все расставившее по местам: "Иннуон". "Иннуон" — повторила она уже громче, зная, что не услышит ответа. И не потому, что ее брат за сотни верст... Ивенна обхватила плечи руками и зябко поежилась — ну что же, вот она, долгожданная свобода. Слюна во рту отдавала горечью. Пустота, звенящая в ушах, высасывающая силы, слепящая глаза — пустота вокруг и пустота внутри. Она знала, что справится, что это скоро пройдет, они расстались много лет назад, их связь ослабла, почти исчезла, и всю положенную боль от разрыва она уже испытала тогда. Но пустота, охватившая все тайники ее души, была во сто крат страшнее любой боли. Она выпрямилась, уже не обращая внимания на холодный ветер, сжала кулаки: нет, ничего не выйдет, слышишь, ничего! У меня есть это море и этот ветер, разноцветный виноград и бархатные абрикосы, солнечный мед в глиняной миске и осколки старинной амфоры на столе. Я прогоню тишину голосами своих сыновей, волнами, бьющимися о берег, стрекотаньем цикад и песней рыбаков, возвращающихся с ночного лова. Я заполню пустоту прикосновением мужских рук с чуть шершавой от морской соли кожей, струнами арфы и книжными страницами. Я смогу жить без тебя, брат мой, смогу! Стало немного легче, сердце снова забилось в привычном ритме, горький привкус во рту исчез. Ивенна глубоко вдохнула запах моря и вернулась во дворец. В детской царил сон — спала молоденькая няня, свернувшаяся в клубок на лежанке, спал разъевшийся до невероятных размеров рыжий кот, положивший тяжелую голову ей на ноги, спали близнецы, как обычно, забравшись под одно одеяло, так переплетясь, что было трудно понять, где заканчивается один ребенок и начинается другой. Она подошла поближе, хотела поправить одеяло, но побоялась разбудить детей, просто постояла у кровати, вслушиваясь в слаженное сопение, и ушла к себе, дожидаться рассвета.
Утром Квейг с удивлением обнаружил, что его жена, ночная птица, первой спустилась к завтраку. Обычно ему приходилось ждать ее, и завтрак успевал остыть к тому времени, когда Ивенна заставляла себя проснуться. Сегодня она стояла в маленькой столовой, одетая в дневное платье, на лице — ни следа сна, словно она и не ложилась. Ивенна шагнула к Квейгу, остановилась перед ним, подняла голову, чтобы видеть его лицо:
— Иннуон мертв, — спокойным, безразличным голосом сообщила она.
— Что за... — начал было Квейг, но оборвал себя на полуслове — Ивенна не стала бы говорить, не будь она точно уверена.
