1ЦА ФСБ России
стоят отряды НКВД и расстреливают всех отступивших с поля боя. Я этому не верю, и этому не поверят все те, кто вместе со мной пережил этот бой. Я видел, как из горящих танков помогая друг другу, вылезали танкисты. Многие из них были ранеными и обожженными но, тем не менее, они не бросали оружие и, заняв позиции в ближайших воронках, поддерживали огнем пулеметов и автоматов атаку своих товарищей. Были даже те, кто в пехотном строю атаковал наши позиции.
Мы напрасно бросались на вражеские танки, чтобы предотвратить катастрофу. Ничто не могло их остановить. Орудия и противотанкисты били без остановки, но, тем не менее, русские прорвали фронт и несколько их танков ворвались в наши тылы и там были слышны выстрелы танковых орудий. Как наших, так и русских.
Вскоре русские вновь атаковали нас с фронта большими массами пехоты и танков. Мы отбивались, сколько могли — русские десятками своих трупов и сгоревших танков устлали поле перед нашими позициями, но я понимал, что в итоге рано или поздно мы потеряем эти позиции.
Наши танки были посланы в самоубийственную контратаку, так как они уступали в численности русским в несколько раз. Чтобы выиграть час, час, который мог спасти десятки тысяч солдат рейха, немецкие танковые экипажи погибли до последнего человека. Ни один из наших парней не вернулся. Ни один танк. Ни один человек. Приказ есть приказ. Они пожертвовали собой, чтобы спасти остальных.
Вскоре поступил приказ из штаба дивизии на отход. В нашем секторе мы отбили атаку русской пехоты, но она обошла нас справа и слева. Там противник, продавив сопротивление наших подразделений, глубоко вклинился в нашу оборону.
Начался дождь. Этот дождь буквально опустил небо нам на головы и спас наши жизни. В ясную погоду вражеские самолеты уничтожили бы нас.
Я, как можно быстрее, под непрерывным ружейно-пулеметный огнем противника, стал отводить оставшихся в живых солдат. Другим это не удалось сделать. Подошедшая русская артиллерия открыла свой опустошающий огонь по нашим оборонительным позициям и тылам. Все еще не могу понять, как я уцелел, когда снаряды рвались в двух-трех метрах от меня и осколки проносились мимо ушей. Укрытые завесой дождя, мы, пыхтя и отдуваясь, бежали что есть сил.
Коридор был очень узким. Тыловые подразделения, сумели удержать брешь во вражеском фронте шириной всего несколько километров. В полку сохранилось несколько десятков автомашин и конных повозок, стоявших замаскированными в овраге и потому не замеченные танками противника. На эти транспортные средства мы погрузились и тут же помчались в тыл. Вражеские танки и пехота гнались за нами по пятам.
Местность была холмистой и заросшая лесом. Мы мчались с одного холма на другой. На дне каждой ложбины, на дорогах и тропинках виднелись разбитые машины, и десятки мертвых солдат великой Германии лежали на окровавленной русской земле.
Вражеские орудия беспощадно расстреливали эти проходы. Мы падали на раненых и окровавленных людей. Мы пытались найти укрытие среди мертвых. Повозки переворачивались. Лошади бились брюхом кверху, пока пулеметные очереди не выпускали их кишки прямо на землю.
Едва успели пересечь ложбину, как по нас открыли огонь снайперы и артиллерия русских, расположившиеся по обе стороны коридора. Люди кричали и падали на колени, пытаясь руками удержать вываливающиеся внутренности. Земля, поднятая разрывами снарядов и мин, густо засыпала умирающих. Через пять минут мы еще могли видеть их щеки, носы и пряди волос. Но уже через десять минут виднелись только земляные холмики, на которых спотыкались следовавшие за ними.
Раненные, сотни, которых лежали на повозках, жалобно вскрикивали во время этой бешеной гонки. Лошади попадали в воронки. Повозки переворачивались, выбрасывая раненых кучами. Тем не менее, наша колонна следовала дальше.
Мне было видно, как сзади нашу колонну стала догонять русская тридцатьчетверка. Она своей массой ударила концевые машины и, двигаясь на большой скорости, уничтожила почти половину колонны, разбрасывая их в стороны со своего пути. Сидевшие в автомашинах солдаты вылетали из кабин и кузовов. Попадавшиеся на его пути повозки танк крушил с ужасной жестокостью. Он давили их, как спичечные коробки, прямо на наших глазах — лошадей, раненых и умирающих людей. Под угрозой неминуемой смерти под стальной тушей танка мы бросились с автомашины и побежали дальше в спасительный лес, надеясь только на свою удачу и ноги...
Мы имели краткую, очень непродолжительную передышку спрятавшись в гуще леса. От тех с кем мы держали оборону, осталось всего несколько десятков уставших и ослабленных быстрым бегом человек, многие из которых оказались ранеными. В том числе и я. Осколок попал мне в руку. В горячке боя и последующего бега я этого даже не заметил. Разосланные во все стороны разведчики вскоре привели еще полсотни солдат отставших от своих подразделений, в том числе и солдат из числа 'восточников'. Отдых нельзя было затягивать, русская пехота в любой момент могла начать прочесывание, а это было чревато пленением и смертью. Отдышавшись от бега, перевязав раны и немного поев, мы тронулись дальше.
Путь на запад для нас был закрыт, поэтому я решил вести группу на юг. Лучше всего это было сделать, двигаясь около дороги. Едва мы приблизились к ней, как, увидели длинные колонны русской пехоты и казаков, скачущих на юго-восток. В ту же сторону двигалась артиллерия и танки. Много танков.
Я дал команду замереть и замаскироваться. Нам следовало вести себя как можно тише. Вернувшись в чащу, солдаты разбили лагерь, а я с несколькими унтер-офицерами стал вести наблюдение за врагом. Его колонны шли и шли по дороге стремясь окружить наши части.
Ближе к вечеру вернулся в лагерь и дал команду выдвигаться. За это время в лагере добавилось народа. К нам прибилось до сотни солдат и несколько офицеров ставших под мою команду. Среди них было много раненых, в том числе и тяжелых. Бросать их не стали. Решили, что будем нести их до конца.
С наступлением темноты движение колонн врага не прекратилось. Поэтому пришлось вести себя осторожно.
Мы прошли по лесу не менее 10 километров, но не видели никого из наших солдат. Только трупы, одетые в фельдграу и остатки разбитой техники. Увиденное заставляло нас идти вперед как можно быстрее. Ранение подтачивало мои силы. Но гонку следовало продолжать любой ценой.
Около полуночи воспользовавшись паузой в движении русских, удалось прорваться через дорогу на запад.
После долгого раздумья я решил изменить направление движения и прорываться к Минску. Почему туда? Потому что русские развивали свое наступление на юг, общим направлением на Бобруйск. Так что у нас был шанс лесами уйти на запад...
Гул сражения настигал нас со всех сторон. Движение тормозили болота и ручьи, овраги и лесные завалы.
На одной из лесных просек разведчикам повстречалась большая группа повозок с ранеными из дивизии СС, что держала оборону недалеко отсюда. Из разговоров с медиками стало известно, что русские прорвали фронт их дивизии сразу на нескольких участках и широкой волной развивают наступление на юг и в сторону Минска. Они слезно просили не оставлять их на растерзание большевикам. Пришлось брать с собой. От этого скорость движения резко упала.
Как только заалел рассвет, дал команду остановиться для отдыха. Мы рухнули на опушке полумертвые. Отдых оказался недолгим. Вернувшиеся из поиска разведчики привели с собой большую группу солдат, выходивших из окружения, как и мы. Командовавший ими старший унтер-офицер Бойзе сообщили, что дорога на запад перекрыта. В километре от нас расположилась танковая часть с пехотным десантом русских. Севернее казаки, которые всю ночь вели бой с выходящими из окружения нашими солдатами. Такое вынужденное соседство с противником меня не прельщало. Следовало немедленно уходить. Но куда?
За время, что мы шли по лесу, умерло несколько раненых. Бежала часть 'восточников', видимо, решивших прорываться отдельно от нас. Продукты и медикаменты заканчивались. Изучив карту, я понял, что единственно возможным направлением движения был путь через лес на юго-запад, по лощине к Минской трассе, где шли бои и была вероятность встретить наши войска.
Обсудив с офицерами разведсведения, мы решили действовать именно так. Сейчас, по прошествии времени, я могу сказать, что это было неверное решение. Уверен, что наиболее правильным решением тогда было бы сдаться в плен. Но мы не владели обстановкой, верили в силу немецкого оружия, умение командования остановить наступление противника.
Сначала все было хорошо. Благодаря разведчикам и боковым дозорам быстро продвигались вперед. Справа от нас за стеной леса слышалась сильная артиллерийская пальба, что только добавляло нам скорости. Мы бежали и задыхались, внутри все горело, но двигаться быстрее мы не могли.
Не выдержав дороги и нагрузки, сломалось несколько повозок. Наскоро перераспределив раненых на остальные повозки, продолжили свой путь.
Согласно карте лощина выходила на большую поляну, обойти которую не представлялось возможным. Нам предстояло преодолеть метров пятьсот открытого пространства, чтобы вновь скрыться в лесу. Делать это днем был опасно, но и ожидание темноты было не менее губительным. В любой момент могли появиться русские. Голос разума, тем не менее, говорил остаться под сенью леса. Но желание побыстрее соединиться со своими войсками пересилило все разумные доводы и на совещании было принято решение двигаться дальше.
Единым броском нам удалось преодолеть пару сотен метров, как неожиданно справа из леса на поляну выскочило несколько русских танков, ударивших по нам из своих орудий и пулеметов, отрезая путь к лесу. Следом за ними появилась русская кавалерия галопом несущаяся на нас.
Нам некуда было деваться на открытом пространстве. Вокруг рвались снаряды, осыпая нас осколками. Лес уже не мог укрыть нас от русских. Наше положение было отчаянным. Но сдаваться никто не хотел или просто скрывал это от своих боевых товарищей.
Мы должны были бежать прямо вперед и спасти то, что получится. Отважный бросок вперед давал шанс избегнуть гибели. Люди помчались вперед к лесу. Однако в ту же секунду они рухнули скошенные пулеметным огнем и под разрывами снарядов.
Двое измученных гренадеров бросились навстречу танкам врага, каждый держал панцерфауст. Казалось, что они не понимали вообще ничего и волокли панцерфаусты чисто механически. Укрывшись за перевернутой повозкой, они заняли позиции и направили свои панцерфаусты на приближающиеся танки. Последовали два взрыва. Два ближайших вражеских танка, находившиеся почти вплотную, взлетели на воздух. Но наша радость была недолгой. Следовшая за танками пулеметная 'бахча' разнесла героев на атомы, а потом принялась за нас. Крупнокалиберные пули пробивали повозки и людей насквозь, вырывая куски мяса из тел солдат. Те, кто еще несколько минут назад дышал, думал, верил в свое светлое счастье и будущее превращались в куски бесчувственного, мертвого мяса.
Не знаю, почему, но пули врага обходили меня. Я стоял среди тех, кто доверился мне, а теперь умирал на моих глазах. У меня в руках был автомат, за поясом торчали 6 магазинов по 32 патрона, еще 6 магазинов — за голенищами сапог. Вдобавок в подсумке лежали еще 300 запасных патронов. Но я так и не смог поднять оружие и застрелиться. Какое-то наваждение и слабость охватили меня, и я безучастно смотрел на происходящее вокруг. Ожидая только одного — когда русская пуля или сабля закончат мою жизнь. Я молил бога только об одном, чтобы все происходящее как можно быстрее кончилось.
Прямо на моих глазах советский танк налетел на повозки с ранеными, раздавил их, сровнял с землей. Раздались ужасные вопли, крики умирающих, истерическое ржание раздавленных лошадей, судорожно бьющих копытами.
Около меня оказалось несколько солдат ожидавших своей участи. По странной прихоти судьбы нас не убили, а только разоружили и увели за собой. Пройдя несколько сот шагов, я оглянулся назад, на место бойни, мысленно попрощавшись с сотнями солдат, навечно оставшимися по моей глупости и не расчетливости в лесах России...
* * *
из автобиографической книги 'Ich fand das wahre Vaterland' ('Я нашёл подлинную родину. Записки немецкого генерала') командира 12-го Армейского корпуса генерал лейтенанта вермахта Винценца Мюллера
...Советские войска начали крупномасштабное наступление в Белоруссии против группы армий 'Центр' (Операция 'Багратион'). Основные удары на первом этапе наносились против 3-й танковой и 9-й армий, находившихся соответственно севернее и южнее фронта 4-й армии, в составе которой находился мой корпус. По приказу командования я начал планомерное отступление в район южнее Минска.
Курт фон Типпельскирх, командующий 4-й армией вместе со своим штабом эвакуировался в тыл, уполномочив меня отдавать необходимые приказания по армии в том случае, если связь будет прервана. Фактически всю следующую неделю я являлся командующим 4-й армией.
На третий день наступления советскими войсками был взят Минск, восточнее которого в окружении оказались главные силы 4-й армии (около 100 000 человек). С каждым днём положение становилось всё тяжелее: практически полностью прекратилось снабжение, часть окружённых германских подразделений была раздроблена, штаб 12-го корпуса был рассеян. Процесс разложения усиливался по мере того, как советские войска во взаимодействии с партизанами, завершив общее окружение в районе юго-восточнее Минска, стали окружать отдельные части и соединения, попавшие в этот огромный котел.
... Направил в тыл последнюю радиограмму: 'Сбросьте с самолета хотя бы карты местности, или вы уже списали нас?' Ответа не последовало. Не имея никакой связи с командованием и другими частями, я отдал приказ солдатам 4-й армии прекратить сопротивление в районе Минска.
... С имевшимися в моем распоряжении силами и средствами я не был в состоянии прорваться на юго-запад. Общая обстановка: занятие русскими войсками Барановичей и их выход в район западнее этого города, продвижение крупных русских соединений на запад от района окружения — все это сделало дальнейшее сопротивление бессмысленным и заставило отказаться от последних надежд на помощь с запада. Снабжение наших частей прекратилось; мы располагали лишь очень слабой артиллерией и почти не имели противотанковых средств. В этой ситуации я лично вступил в переговоры с командованием частей Красной Армии, расположенных в данном районе. Получив заверения, что нам гарантируют почетные условия сдачи и уход за ранеными, я приказал своим частям прекратить сопротивление ...
Через два дня я повторил этот приказ, подписанный также генералом пехоты Фёлькерсом, поскольку мой первый приказ не дошел до всех подразделений, расчлененных на небольшие по составу боевые группы...
Положение стало совершенно безвыходным. Я обратился к офицерам и солдатам с предложением прекратить бессмысленное сопротивление и вступить в переговоры с русскими о капитуляции. Однако все настаивали на новых попытках прорвать кольцо окружения.
