Триста пятидесятый год - перезагрузка

Передача сведений через свиту заняла полминуты. А затем гора мяса сменила курс и направилась прямиком на меня.

— Давайте, "контрабандисты". Показывайте вашу сталь наследнику дома Хаситуо. — У жирдяя в красно-синеем костюме местного пошива оказался глубокий, звучный бас.

Я, несколько ошарашенный запросом, протянул пластинку. А "наследник", приняв товар, вцепился в него двумя руками. Вздулись до того невидимые под слоем жира мускулы на плечах.

Крак! И трехкилограммовая чугунная пластинка лопнула, развалившись на две половинки и несколько мелких осколков. Один из отлетевших осколков больно ударил мне в щеку. Ой, следовало догадаться. Что же за древняя Япония без прото-сумоистов?

— Железо Идзумо, верно. Отливка второй ступени обработки. Недодержанная, господа воры. — Сумоист придирчиво осмотрел излом. — Треть меры красная цена.

Чик выглядел, как побитая собака. Так вчера пыжился, строя наполеоновские планы на целую меру риса, и расхваливая свой верный глаз, натасканный на поиск ценностей. А здешний босс парой слов сбросил цену втрое. Похоже, это мировой закон. Деньги липнут не к загребущим ручкам, а к другим деньгам.

— Парень, как тебя там... Куси! Отсыпь ворам треть меры риса! Я беру эту дрянную железку.— И обернулся уже ко мне. — Воровать себе воруйте. Но не на моём рынке!

Похоже, я начинаю понимать местные расклады. Местные боссы пока ещё не гнушаются скупкой краденного. Потому что здесь город Сакай страны Амато, а король-контролёр где? Правильно, аж в Тикси. Вот там, наверное, и наводит порядок.

Чик облегченно вздохнул, когда процессия наследника Дома (то есть семейного клана?) прошлепала вглубь торжища.

— Пронесло. За контрабандную железку, бывает, и прибивают на месте. Не по нашим рылам владение...

— Стратегическим ресурсом? — Подсказал я.

— Точно, Иголь. Ну и демоны-утопленники с ним. Есть рис — будем веселиться!

— — — — — — — — — — — —

Весельем в понимании Чика оказалось посещение храма. А заодно и пожрать. Именно перед храмом я впервые с приземления увидел настоящую улицу. Уж лучше того убожества в Миве, где пяток хижин на километр канала — уже оживленный проспект.

Немного присмотрелся, и сообразил, в чём фокус. Жилых домов почти нет. Зато вдоль посыпанной гравием дорожки выстроились три десятка сараев-закусочных.

По причине отсутствия печных труб, у закусочных отсутствуют передние стенки. Так что временами узкая улица по запаху напоминает крематорий или даже лагерь экстерминации. Чтобы глотнуть хоть чуток более свежего воздуха, посетители садятся на явно притащенные владельцами тошниловок каменюки размером с голову, или на положенные прямо на землю доски. Казалось бы, простая идея — уложить доску на два камня, чтобы вышла скамейка. Ан нет, за такое прогрессорство наглотавшиеся дыма бедолаги сначала скамейку снесут, а затем снесут дурному изобретателю голову с плеч. Хорошо ещё будет, если на снесенную голову никто не сядет. А то народ здесь с хозяйственной жилкой.

Но гораздо больше источающих смесь запахов закусочных, взгляд притягивает сам храм. Нет, чудес не случилось, и крыша — всё ещё из банальной рисовой соломы. Торчат характерные "уши" внешних стропил, придавливающие самый венчик крыши. А вот то, что под соломой — уже никак не обзовёшь хижиной.

Внутренний слой двухскатной крыши — деревянные доски. Стены из бруса, где желтые, а где серые от времени. И всё это держится на сотне деревянных свай, тоже сделанных из бруса, но потолще. Собственно пол, собранный из толстых досок — на высоте метра от земли. Значит, в храме можно не опасаться нападения злобных сороконожек.

С трех сторон, кроме фасада, храмовое здание окружено открытой верандой, прикрытой от непогоды широкими стрехами крыши. И на веранде курсируют группки шаманок, хорошо узнаваемых по красно-белой одежде. Спереди — широкая деревянная лестница, и три вычурных дверных проёма без всяких признаков дверей.

Всё это я разглядел, уплетая местный шедевр общепита. Кусок мутного желе на здоровенном листке, прямо с черешком. Причем желе посыпано подозрительным желтым порошком. Как объяснил сухонький старичок, владелец лавки, желе делается из уже хорошо знакомых чайных корней. Порошок же — это молотые бобы! Только во второй раз за почти три месяца здесь столкнулся с бобовыми. Надо будет подкинуть идею, что бобы восстанавливают плодородие почвы. Азотфиксация и все дела.

Задумавшись, я доел свою порцию. И услышал деликатное покашливание продавца.

— Да? — Я поднял взгляд.

— Я понимаю, что господин странник голоден. Только обертку зачем есть? Закажите лучше вторую порцию.

Тьфу. Я сплюнул черешок. То-то этот лист было так трудно жевать. Отвык я от сытой жизни...

Расплатившись жменью риса, мы наконец вошли в храм. Который внутри оказался темным, хоть глаза выколи. Да и плывущий в воздухе дымок видимости не прибавлял.

Путь немедленно преградили две старушки в красном с мерными коробками наперевес. Чик позволил им зачерпнуть из нашего мешка. А я отметил, что несмотря на слабый свет, видно — коробки сделаны на совесть. Никаких зазоров, гладкая деревянная поверхность, и совершенно одинаковый размер. Умеют же мастерить в Амато, когда захотят.

А затем другая шаманка, на вид совсем молодая, подошла из темноты.

— Следуйте к месту таинства. — Тон предложения не подразумевал отказа.

Я и последовал, отметив краем глаза, что Чика отвели в сторону. Ну и ладно. Не похож храм на место человеческих жертвоприношений. Больно уж морды довольные у посетителей. Нагляделся, пока ел свою конфетку вместе с оберткой.

Шаманка завела меня в совсем темный угол. Я сначала стукнулся об край загородки, затем споткнулся о тюфяк. Тюфяк? Попытался было спросить, в чем дело, но мне на рот тотчас лег палец.

— Нельзя осквернять храм громким голосом. — К уху прижались губы. Прижались, и заскользили по шее. Одновременно я почувствовал, как шаманка приподнимает мой сарафан, настойчиво ощупывая моё тело.

— Что? — Растерянность, красиво называемая когнитивным диссонансом, начала переплескивать через край. И не только растерянность, но и, честно говоря, желание. Сколько месяцев не до отношений было, как вдруг такой двусмысленный ритуал...

— Вечные проблемы с вами, иностранцами. — Снова шепот на ухо. — Ложись уж на спину, быстренько сделаем священное соитие.[5] Главное, тихо!

Вот теперь до меня дошло. Шепотки, шорохи и ритмичные стуки вокруг сложились в цельную картинку. Здешние жрицы любви — это действительно жрицы!

Что оказалось совсем хорошо, пусть я так и не увидел лица своей любовницы. И не узнал её имени. Как раз вспомнилось напутствие Андрея-три. Нет, сифилис в такой храм приносить ни в коем случае нельзя!

[5] Про описываемый период, известный среди японских историков как "пустые полтора века", письменных данных не сохранилось совсем. Какие были нравы — можно только экстраполировать по более поздним записям. Но мода на любые формы целибата до Японии в четвертом веке точно ещё не добралась.

Глава 16. 19 марта 350 года от Р.Х. Земля, остров Хонсю, государство Ямато, город Сакай.

Дристать пришлось долго и старательно. И результат не оставлял ни малейших сомнений — генинженерные кишечные симбионты сдохли окончательно и бесповоротно, не выдержав конкуренции с аборигенной гнилостной фауной. Почему гнилостной — по запаху понятно. Даже совсем непривередливый Чик отказался приближаться ближе, чем на три метра. Так я вонял. Не знаю даже, что послужило триггером болезни. Подозрительное желе, съеденный листик, или поцелуи жрицы. Возможно, всё сразу.

Через сутки жизни практически на карачках, без еды и сна, я был готов на самое страшное. Зарезаться бронзовым кинжалом, и пусть мир катится в преисподнюю. Но, к счастью, кинжала на поясной веревке не оказалось. Чик на мою претензию только ухмыльнулся, и отодвинулся подальше, спугнутый скорее моим воистину богатырским пуком, а не зверским выражением лица.

К счастью, болезнь отпустила так же резко, как и началась. Я даже забылся беспокойным сном. А проснулся от прямых лучей солнца, ударивших в глаза прямо через веки.

— Чик, есть воды? — Я попытался позвать компаньона. И не услышал ответа.

С некоторой опаской проверил содержимое треснувшего глиняного горшка рядом с кучей соломы и тряпок, долженствующей изображать мой лежак. Жидкая рисовая каша! По местному обычаю, сорвал плотный листик псевдо-дуба, и начал черпать им белую жижу. Желудок отторжения не показал, так что ещё и запил водой из бамбукового половника. А ведь планировал, идиот, всё дезинфицировать. Только спрашивается, как? Тут нет стальных или алюминиевых столовых приборов. Даже керамика в дефиците. Если варить кашу — придется пить сырую воду. А если кипятить воду — останешься без каши.

Осмотревшись, я начал разбираться в ситуации. Полевой лагерь не разорён. Еда и вода приготовлены, припасы припрятаны под запасом топлива, но не унесены. Чик явно отправился на воровской промысел, но собирается вернуться.

А вот и он сам, несется так, будто королевскую сокровищницу разграбил. И выражение лица соответствующее. Я спешно поднялся на ноги, выискивая взглядом погоню. Ой что будет...

— Иголь, я нашел работу! — Послышался радостный вопль. А мой мозг завис, пытаясь расшифровать противоречие. Чик и работа. Работа и Чик. Или это я на него так повлиял?

— Аа... какую работу? — задал я наконец банальный вопрос, насилу преодолев косноязычие.

— Грабёж! То есть сбор налогов! Уй, можно и совместить!

Я мысленно вытер испарину. Нет, небо не перевернулось, и Чик не исправился.

— А мы справимся? — Я попытался охладить энтузиазм напарника.

— Ты справишься! — Уверенно заявил вор. — Я же видел, как ты играл с кинжалом! Любого землееда напугаешь!

Вообще-то было дело. Как взял в руки кинжал, так и прокрутил серию упражнений для контактного шокера. Хотя шокер по приёмам ближе к трезубцу, чем к кинжалу.

— Я согласен. — Кивнул, стараясь выглядеть уверенно. — А ты?

— Я с дубинкой. Без доли, но ведь ты поделишься? Спину честно прикрою! — И делает честное лицо, паразит.

Тьфу. Даже злиться на него не получается.

— — — — — — — — — — — —

Главарём банды сборщиков налогов оказался крепкий мужичок ростом "метр с кепкой". Представился он просто как Кий. Без указания на клан. Черные и длинные волосы, заплетенные в толстый хвост. Сломанный нос "картошкой", и тяжелый оценивающий взгляд. В общем, то ли опытный убивец, то ли потрепанный авантюрист.

Но что мне понравилось, к подбору кадров он отнесся вполне профессионально. Собеседование заняло больше получаса. Причём интересовался мой потенциальный начальник не историей жизни, а конкретными умениями. Скомканный рассказ о работе в охране рыболовной артели (на самом деле полицейской группы) и опыта с трезубцем (то есть на самом деле шокером) встретил полное понимание. Кий даже пообещал выдать трезубец с затупленными остриями. Чтобы, в свою очередь, натаскивать остальных авантюристов против вероятного противника.

Почему авантюристов? Так ведь экспедиция по "сбору налогов" является авантюрой чистой воды. Скорее, её следует назвать попыткой вытрясти дань с формально независимого племени. Впрочем, по порядку.

Я же уже говорил, что по представлениям жителей Амато, на юге — только горы, и чем дальше, тем круче? Так вот, это было злонамеренное враньё. Только и извиняет, что не моё, а тех самых южных жителей.

Впрочем, их можно понять. В условиях дебильного "рисового стандарта", когда любой заливной луг фактически является эквивалентом золотого рудника в средневековье, изолированная долина — это стратегический ресурс, о котором не только не болтают, но и вполне могут зарезать чужака за неосторожный взгляд.

Так вот, Кий был осторожным. Он знает, где та долина, и главное — как до неё добраться, не нарвавшись на засаду бдительных аборигенов. Или утверждает, что знает.

Наверное, знает. Потому что я посмотрел на собравшихся авантюристов, и понял, что не всё так просто. Из трех десятков сплошь молодых парней — выделяются семь или восемь мужчин постарше. Эти, пусть и косят под растрепанных охотников, но чувствуется в них дисциплина. Пара караульных зыркает вокруг, а их командир — вообще нечто. Нет, я понимаю, что у многих здесь есть причины прятать лицо. У низенького, толстоватого командира тоже. Только шептать-то зачем? Трудно представить себе командира наёмников (на которых смахивает их сплоченная группка) без командирского голоса. Возможно, он гений стратегии. И совершенно бесполезен, поскольку не доведет гениальные стратегические планы до подчиненных через шум ближнего боя.

Стоп, хватит мне выдумывать всякие ужасы с заговорами. Может быть, у жирненького колобка, к которому с таким уважением относятся головорезы — банальная простуда. Или сорвал голос.

Нельзя привередничать. Главное, что выбора у меня фактически нет. За неполный день на рынке я насмотрелся на местных люмпенов. Работа переносчика груза — оплачивается из расчета сто восемьдесят граммов риса в день. Это где-то пятьсот калорий. В лагерях экстерминации и то кормят лучше. Хотя, эта "пайка" — скорее на приобретение обуви, одежды и носильной сбруи. Еду работникам приходится искать самим. Воровство, хищения, и просто сжирание всего, что шевелится, включая улиток и дождевых червей — это не аномалия, а жизненная необходимость.

Рабов кормят лучше. Намного. Могу засвидетельствовать на своём опыте. Поэтому о бегстве от хозяев обычно никто и не задумывается. Наоборот, на каждую вакансию раба, найдется свора желающих потерять свободу. Как Чик говорил, доходит даже до перегрызания глоток конкурентам.

Единственное исключение — это продажа в рабство змеелюдям. Примерно на четыре пятых это красивые девушки. И возврата нет. От змеелюдей не возвращаются. Никогда. Вроде бы девушки идут в далёкой стране в прислугу и на роль наложниц. Но народ (конкретно в лице Чика) всякое болтает.

К примеру, есть мнение, что чужаки покупают молодёжь в качестве еды в дорогу. Сначала сосут кровь, а затем уплетают молодое мясо. Или похожий вариант — что змеелюди скармливают рабов морским монстрам, а сами проплывают спокойно, пока монстр сыт и благодушен. Ведь о существовании монстров "все знают". Что, ни разу не видел? Твоё счастье!

Именно опасность продажи змеелюдям стоит за храмом-борделем. Для многих девушек это единственный шанс. Шанс переждать опасный период молодости в безопасном месте, родить ребенка от кого попало, подурнеть, и вернуться к привычной крестьянской жизни.

Ну, не совсем единственный. Те красавицы, у кого хватает силы воли воспротивиться и планам родителей, и приказу старейшины деревни — режут себе щеки. Без дураков режут, чтобы через дыры зубы виднелись. И всё, девушка становится порченым товаром. Змеелюдям такие не нужны. Потом такие калеки себе чернят зубы, чтобы соседские детишки от страха не писались. А в последнее время чернение зубов даже пошло в моду, в комплекте с чисто символическими, или даже нарисованными белой краской, разрезами на щеках. Такое вот косметическое извращение с двойным подтекстом.