Триста пятидесятый год - перезагрузка

Я вздохнул, глядя в честные-пречестные глаза. И не скажешь ведь изобретателю конокрадства, насколько низкая будет у конокрадов репутация через тысячу лет. Потому что сползать в откровенное бесчестие и криминал — самый реальный наш шанс выжить при штурме. Или вообще выжить. В мире, где нет оружия с прицельной дальностью больше ста метров, скорость — это всё.

[15] Полупустыни северо-восточного Китая, благодаря низкой тепловой инерции, создают над собой весной-летом область высокого давления. И это давление, вместе с силой Кориолиса, выталкивает больше половины возникших тропических ураганов (тайфунов) восточной половины Тихого Океана в полосу всего лишь пятьсот километров шириной. Эта полоса тянется вдоль всего южного побережья остова Хонсю. Поэтому в июне-июле в Японии солнечные дни становятся редкостью. Сначала идёт множество слабеньких тайфунов, а под конец сезона — самые разрушительные, но пореже. И всё это на фоне непрерывного столкновения атмосферных фронтов.

— — — — — — — — — — — —

Час отчаяния. Ветер, абсолютная, беззвёздная тьма тьма, чуть тёплый дождь. Примерно раз в минуту где-то за облачным пологом бьют молнии, но почти не освещают землю.

На этот раз вылазка только на двоих. Ницу пришлось оставить в "курятнике", оправляться от ушибов и возможно внутренних повреждений. К тому же, чем больше народа — тем меньше шансов незаметно проскочить через засады и ловушки.

Тут следует объяснить, каким образом мы собирались ориентироваться в кромешной тьме. Я задумал использовать в качестве ориентиров тройку приметных костров в лагере Сусаноо. Задачка на тригонометрию "в уме" и измерение углов "на глазок". То есть на палец, как это было с Полярной, которая оказалась не на полюсе.

Благо рельеф местности такой примитивной навигации очень способствует. Формально, город Саки расположен к югу от перевала между Амато и Ямасиро. Но на практике, перевал едва обозначен. Потому что равнина Ямасиро находится на сотню метров ниже равнины Амато. Вместо горной гряды — получился холмик метров десять от силы. Именно его и облюбовал Демон для лагеря. А к северу от него — обрывы, осколки плоскогорья и глубокие долины, близко к которым ни один вменяемый командир своих солдат не погонит. Шансы нарваться на стрелка из зарослей очень высокие, а возможностей навязать ближний бой без детального знания местности — никаких. По крайней мере, так уверял Ницу.

Впрочем, если следовать логике Ницу до конца, то я как раз являюсь невменяемым командиром. Но это — секрет.

Я не буду описывать, сколько раз я был на грани медвежьей болезни, пока подбирался к лошадиному полу-загону на опушке. Представьте сами. Ночь, враги кругом, в лесу от ветра и дождя постоянно что-то трескает, стучит и шлёпается. Иногда мне на голову.

Уверен, в такой обстановке через час даже до самого отмороженного флегматика дойдёт глубина мудрости предков. Которые не стали заморачиваться изобретением штанов, пока не дожили до благословенных Средних веков.

Через час продирания через заросли я освоил ах какой важный навык идентификации бамбука наощупь. То есть можно отличить, какой стебель бамбука ещё живой и выдержит твой вес, а какой развалится с треском, переполошив половину леса.

Живой бамбук гладкий и твёрдый. А если есть хоть намёк на "бархатистость" — этот стебель лучше не трогать.

Скорость условно бесшумного (на фоне звука от дождя) продвижения по лесу сразу возросла, но через примерно пятнадцать минут до меня дошло, что так дело не пойдёт. Плечи и руки побелели и вроде бы даже светились. Я присмотрелся — и точно. Тот же белый цвет виднелся пятнами с северной стороны так выручивших меня травинок-переростков. Я подхватил светящуюся плесень.

Пришлось останавливаться и чиститься, попутно мысленно матерясь. Ещё полчаса коту под хвост. А ведь летняя ночь, даже в низких широтах — не резиновая.

Но вот наконец и цель. Я разглядел смутные тени лошадиных туш в неверном свете коптящего костра под перекрученными ветвями чего-то из семейства дубовых. Выход Чика!

Имитацию волчьего воя я не услышал. Наверное, ветер не в ту сторону дул. Но эффект был налицо.

Испуганное ржание нарастало с каждой минутой, лошади стали носиться по прогалине, высоко подкидывая зад.

А затем один рыжий конь вырвался прямо на костёр охраны, и... рухнул. Явно зарезанный перепуганным охранником. Вот Чик даёт! Великолепный эффект!

Не успел я отсчитать десяток ударов пульса, как табунок начал разбегаться. А я рванул к условленной промоине.

Расчёт оказался верным. Один конь, выискивая лёгкий путь, пошёл сначала по лощинке, а затем и по промоине. Прямо на меня и Чика. Лагерь-ловушку мы оборудовали заранее. С верёвками и факелами, поставленными под обрывом. Факелы я едва успел зажечь, но ведь успел же. Лазерная зажигалка рулит!

Вот тогда я и обосрался.

Слишком уж неожиданно появилась в круге света лошадиная голова. Если бы только появилась...она скрежетала зубами! Честно, до этой ночи не знал, что лошади ЭТО умеют. Ну и прочие милые мелочи. Падающая из пасти пена. Шатающаяся походка. Задние ноги, бьющие в стиле берсерка по окровавленному брюху. И мутные, совершенно бешеные глаза.[16]

Я даже не успел подумать, что заразное бешенство не случается так внезапно и массово. Просто взвизгнул, и за миг оказался на верху двухметрового обрыва. В прыжке, которому позавидовал бы даже здоровый самец павиана. Чик тоже не отстал. Вот так мы и рванули. Со звуковыми эффектами и пахучими дорожками за спиной. Бешеная лошадь — это не просто страшно, а безумно страшно.

Пару раз едва не выбив себе глаз, и растянув лодыжку, оступившись на трухлявом стебле бамбука, я наконец остановился. Прислушался, и не обнаружил никаких признаков апокалиптического животного. Вытер со лба холодный пот пополам с дождём, передёрнулся и стал дожидаться Чика. Тот прихромал почти сразу.

— Чик. — Я через силу выдавил смешок. — Похоже, с воем ты перестарался.

— Я не выл. — Опроверг мои инсинуации Чик. — Не успел. Эти копытные кошмары всё не подходили на рабочую дистанцию.

— Тогда что случилось?

— Не знаю. Божественное вмешательство? — Должно быть, Чик пожал плечами. Но в темноте не рассмотреть.

Божественное вмешательство... а ведь не исключено. Очень уж ненатуральный инцидент.

[16] Лошади обожрались листьев дерева асеби (пиериса японского). Этот ядовитый эндемик семейства вересковых наиболее распространён как раз в районе Амато (Нара в 21-ом веке). Так что неопытные кони из Идзумо вполне могли вляпаться.

Глава 37. 19 июня 350 года от Р.Х. Земля, остров Хонсю, государство Амато, в лесах к северу от осаждённого города Саки.

Я сосредоточенно обследовал чёрную язву на левом локте. Размер — около четырёх сантиметров. Чёрный центр, красные края. Форма — звёздчатая или похожая на языки пламени. Подобрал травинку. Чувствительность сохраняется, значит до некроза пока не дошло. А по сумме признаков напоминает гемолитический стафилококк в острой форме.

Да уж, десятки падений в ночном лесу — и закономерный результат. Я слишком поздно понял сухие строчки исторических исследований. Смерть от болезней в четвёртом веке — норма. Прогноз развития заражения гемолитическим стафилококком очень плохой. Сначала от язвы протянется красная полоса к плечу. Разбухнут лимфатические узлы на шее и за ушами. Начнётся лихорадка, а через примерно пять дней мучений — я сдохну.

И даже руку отрезать... может и не поздно, но как? Не зная толком анатомии, без чистого перевязочного материала, а в роли хирурга -профессиональный вор. Не хочется, но надо!

— Чик! Не поможешь ли ты отрезать мне руку?

В последующие десять секунд я всерьёз опасался, что Чик уже никогда не сможет оперировать. Потому что трудно делать что-либо с вывалившимися глазными яблоками. Да, вот так он глаза выпучил.

На лице моего спутника сменился пяток выражений, и наконец застыла маска профессионального врача. Добренького и всё понимающего. С таким выражением я сам сидел в последние часы над постелью жены.

— Иголь, я всё понимаю. — Мои самые плохие догадки оправдываются. Так говорят только с неизлечимыми больными. — Я понимаю, сильный зуд, и вид неприглядный. Но ведь дождь уже кончился.

— Дождь? При чём здесь дождь? — Чику удалось поставить меня в тупик.

— Так они только в дождь и летают. Совсем маленькие, на солнце пересыхают в момент.

— Они? — Неужели у хроноаборигенов есть представление о бактериях?

— Мухи нукака.[17] — Чик отмерил щепотью что-то в пару миллиметров размером. — Чёрненькие и шустрые. — Тебя что, они покусали в первый раз? Нукака почти во всех горных ручьях водятся.

Комары. Меня всего лишь покусали ядовитые комары. А я собирался руку резать. Хотя, если здесь такие комары, то осы, которых местные опасаются — могут оказаться много хуже, чем я подозреваю.

Промозглое утро вдруг будто стало на десяток градусов теплее. Вот что надежда делает.

Поразмыслив, я решил не возвращаться в Саки. Погода прояснилась, и следующей ночью на полную темноту можно не рассчитывать. Как пить дать, поймают и прибьют. Что враги из Идзумо, что свои. Вид у нас с Чиком после ночных приключений такой замаранный, что любому вменяемому воину захочется нас пристрелить на предельной дистанции. Чтобы брызги не долетели.

Сейчас наиболее безопасный курс — на север. Как обычно, избегая наиболее очевидных тропинок на переломах рельефа. Что как правило означает — через самые опасные бамбуковые буреломы на склонах.

Почему свежий бамбуковый бурелом опасен — я понял уже через полчаса. Непонятное осторолистое дерево за метр в обхвате рухнуло по диагонали вниз по склону. И придавило десяток бамбуковых монстров. Это тех, что диаметром сантиметров пятнадцать, и длиной под тридцать метров.

Именно придавило — гигантский бамбук отказался ломаться под гнётом. Частично согнулся, частично расщепился. Странно, что согнулся. На ощупь бамбук казался совсем твёрдым, и не скажешь, что трава.

Я бездумно потянулся проверить жесткость поваленного стебля. И...ударная волна.

От прикосновения стебель, уже напряжённый до предела, раскололся. Пальцы онемели, когда их грубо отбросило в сторону, чудом не оторвав. А вырвавшаяся на свободу бамбуковая щепка просвистела мимо моего носа чуть ли не на сверхзвуковой скорости. Куда там лукам. Натуральная, в прямом смысле, баллиста!

Я потряс рукой. Мало мне было ядовитых комаров, теперь ещё и бамбуком ушибло. Нет, даже контузило. Либо мне дико не везёт, либо я — дурак. Не исключено, шаманка Ади была права в оценке моих умственных способностей.

[17] Мухи нукака, мелкий гнус из семейства мокрецов. В отличие от большинства материковых видов гнуса, японские нукака впрыскивают в рану обезболивающее вместе с сильным гемолитическим ядом. Из-за мелкого размера и любви к полётам во время дождя, укус заметить практически невозможно, а вот последствия укуса — проще простого.

— — — — — — — — — — — —

Склоны оказались относительно простенькими. Лезь надо вниз, градус наклона терпимый, даже подлые обрывчики не так часто попадаются, да и лес относительно разрежённый. Много только бамбука. Скорее всего, остальным деревьям трудно прижиться на практически песчаной почве. Единственное, почему переход ещё не стал лёгкой прогулкой — это засеки.

Подленькие такие засеки. Пытаешься обогнуть очередной завал из растительного мусора — обязательно упрёшься либо в заросли колючей травы, либо в скользкий склон, либо вообще в лужу.

Рис. 4. Лужа на тех самых заросших бамбуком склонах на границе Нары и Киото, 2021.

Учитывая разнообразие местной паразитической живности, и склонность песка к превращению из простого в зыбучий, даже лужи являются полной гадостью. В которую можно сунуться только, если жизнь не дорога.

Я осторожно потрогал сандалией берег. Зыбкий, как и следовало ожидать. Вздохнул, отвернулся от многообещающего просвета, и начал карабкаться сквозь рукотворный древесный завал. Обдирая в который раз колени и старательно жмурясь.

Но всему приходит конец. Даже милитаризированному лесу. Не выходя на опушку, я присел на стволик отдохнуть. Только Чик мотался как электровеник, пытаясь отыскать что-либо съедобное. Скорее всего, те самые проростки бамбука с богатым вкусом картона.

Бездумно наблюдая за мельканием грязно-белых пятен лодыжек напарника, я попытался отрешиться от беспросветной реальности. Стоп. Что это?

На задней поверхности правой икроножной мышцы напарника, прилепилось что-то болезненное. Красная, раздувшаяся опухоль на десяток сантиметров в диаметре. А прямо посередине опухоли — сантиметровый волдырь, заполненный прозрачной жидкостью. Причём ещё утром точно ничего не было.

— Чик! Что тебя на ноге сзади?

Вор среагировал сразу, извернулся, глянул и грязно выругался.

— Иголь, нож! Скорее!

Я, недолго думая, протянул кинжал рукоятью вперёд. А Чик решительно ткнул остриём в центр нарыва.

Брызнула сукровица и кровь, а Чик обречённо вздохнул и присел рядом со мной.

— Был бы кипяток, обдал бы, и яд получилось бы нейтрализовать. А так неизвестно сколько хромать придётся.

— Так серьёзно? — Я тоже забеспокоился. — Но ведь уже не дождь? Это не муха нукака так?

— Нет. — Чик покачал головой. — Это была муха буё. Крупная. И летает только в ясную погоду.

Почему-то мне вдруг захотелось, чтобы вновь пошёл дождь. Вместе с мелким гнусом. Прямо сейчас.

Глава 38. 30 июня 350 года от Р.Х. Земля, остров Хонсю, государство Амато, в лесах к северу от осаждённого города Саки, лагерь войска королевы Тараси.

Королева Тараси заважничала. Когда её охотники схватили меня и Чика, она уделила нам ровно пять секунд.

— Свои. Дайте им палки и в строй. — Вот и всё, на что хватило моего знакомства и ценных подарков.

Кстати, подаренное зеркало я видел. Стояло себе, прислонённое к её стулу в походном шатре..

Да, это при том, что во время похода на Исэ королева сидела на валунах и брёвнышках и не жаловалась. А теперь приобрела сидушку, собранную из палок, выкрашенных в кардинально чёрный цвет. Да ещё и палки оструганы "в квадрат", что по местечковым меркам считается признаком статуса.

Но самое главное изменение — не её мебель. А глаза.

Если раньше она смотрела на мир, как избалованная девочка на потёртую игрушку. Так надменно, и с полной уверенностью в своей силе. То теперь в ней что-то надломилось.

Нет, она не прячет глаза. Для этого её самоконтроля хватает. Но движения зрачков стали размашистей.

Видел такое у своего же первого пилота, когда наш орбитальный бустер попал под рентгеновский луч на первой фазе посадки. Тогда мне повезло. Шкаф климат-контроля ослабил поток радиации. А он... как его звали? То ли Отто, то ли Одо. Он продолжал держать ориентацию корпуса вручную, пока бустер не "встал на крыло". И не дожил до момента, когда я сумел перезапустить автопилот.

Стресс, перегрузка, плюс скорее всего смертельная лучевая доза. Сердце остановилось.

Ну, Тараси из рода Окинага под перегрузку или луч точно не попадала. Так что остаётся стресс.