— Смотрите! — позвал нас ушедший вперед Джек.
Там, в придорожной канаве лежал какой-то мертвый тип, по телу которого с невероятной скоростью расползалась красновато-болотная плесень. А чуть дальше, забившись под куст, сидела маленькая девочка и смотрела на нас расширенными от страха глазами.
— Не бойся, малышка, мы пришли тебя спасти, — я взял ее на руки. — Народ, да она совсем холодная!
Мы помогли скелетушке растереть ребенка и напоить ее каким-то отваром из целительской сумки. Потом, решив не оставаться в лесу ни на минуту больше, чем необходимо, отправились в обратный путь.
Нам вновь пришлось заночевать, и вновь ночь прошла спокойно. К вечеру следующего дня мы подошли к границе.
— Минутку! — преградил нам путь Лапик. — А вы уверены, что в эту сторону мы сможем пройти беспрепятственно?
После проверки оказалось, что маг спас нам жизнь — проход с вещами и в эту сторону был запрещен.
Пришлось бросить все наше добро и одежду девочки. Только тут я понял, какие мы кретины — они-то на меня одежды не прихватили! А тут еще ребенок!
— Слушай, Лапик, ты же веген, раздевайся и утелепнись домой, — сказал я, приплясывая от холода.
— Не могу, слишком замерз, — прогнусавил он.
Пришлось нам преодолеть оставшиеся до города пять километров бегом. В результате мы даже почти не простудились... и выполнили еще одно задание!
Только вот девочка, несмотря на всю оказанную ей помощь, и даже на позднее проведенное ее отцом лечение так и не заговорила. Но, в остальном, жизнь быстро вернулась к ней, и я часто наблюдал, как она резвится на детской площадке. А за город она больше не выходила.
После этого подвига мы стали действительно знамениты, ведь немногие могут войти в Древний лес, еще меньше народа способно выйти... а уж выполнить при этом задание не мог никто.
Но у меня иногда возникало неприятное ощущение, что создатели игрули подыгрывают нам — ведь маловероятна сама эта ситуация. И я решил, когда игруля окончится, посоветовать им лучше делать задания полегче... а не накручивать опасностей, а потом подмухлевывать, помогая их преодолеть.
Глава 17. Учение Эльдила
Миша. Земли Мирограда. Ноябрь 5374 — Июнь 5380 года
— Я не ангел, я — простой белорун, — сказал мне Эмилан утром, после того, как я проснулся и обратился к нему таким образом.
— Извините, просто мне приснилось... что Вы сказали... что Вы — Эмилан, — смутился я.
— Да, я Эмилан, но разве имя делает меня ангелом?
— Не имя. Но ведь Вы святой!
— Малыш, я сам не понимаю, почему меня возвели в ранг святого, — покачал головой ангел. — Я не святой, а простой целитель.
— Не простой, так все говорят... — потом я замолчал, подумав, что нехорошо настаивать на своем, ведь, наверное, Эмилан о себе-то, по крайней мере, лучше знает.
— Они ошибаются. Просто я иногда появляюсь в селениях именно тогда, когда там необходима моя помощь. Видимо за это меня и называют этим лестным словом.
— Но как же тогда... Неужели они все... Ведь Вас называют помощником Эльдила...
— Разве так можно назвать только меня? — улыбнулся Эмилан. — Каждый целитель или священник, каждый паладин... любой житель, распространяющий добро... Все они помощники Эльдила.
— Но...
— Давай поговорим попозже. А сейчас позавтракай и нам пора в путь. Пока дождь опять не начался.
Святой, похоже, прекрасно знал все тропки этого болота и я, идя следом за ним, даже не промочил ног.
— Извините, а можно спросить?
— Спрашивай.
— Вы... Вы возьмете меня в ученики?
— Если ты сам этого хочешь. И если ты не будешь называть меня святым... и ангелом.
— Спасибо.
Около получаса мы шли молча.
— А куда мы идем? — заговорил я.
— Из болота. Помнится, вчера ты сам хотел из него выбраться.
Я понял, что целитель хочет тишины, и не стал расспрашивать дальше.
— Ты обиделся? — спросил он меня через несколько часов.
— Нет, учитель. Просто мне показалось, что Вы хотите, чтобы я помолчал.
— Хорошо, что ты это понял. Сейчас можешь задавать интересующие тебя вопросы.
— А куда мы направимся, когда выйдем из болота?
— В одну деревню. До нее полторы недели пешего пути.
— Зачем?
— Она находится слишком близко к опасным местам... А сейчас приближается зима. Там может вспыхнуть эпидемия, и мы должны ее предотвратить.
— Как мне Вам помогать? Я ведь даже не знаю, что мне делать...
— Учиться.
— Но ведь Арат говорил, что Вам нужен помощник... Я могу хотя бы собирать дрова... Носить сумку...
— Дрова можешь собрать вечером, если захочешь. Но сегодня нет необходимости в костре — ночью дождя не будет. А сумка у тебя есть своя, ее и носи.
Дальше мы шли молча, и я долго обдумывал слова Эмилана.
— Объясни, что ты понимаешь под словом "добро", — попросил меня он на следующее утро.
— Добро это... это добро. Это жизнь... И красота... И покой... — от неожиданности я растерялся и никак не мог сформулировать свои мысли.
— Жизнь... Но ведь миллиарды бактерий, которые вызывают болезни, это тоже жизнь. Кровососущие насекомые — опять таки жизнь. Но разве они — добро? — лукаво посмотрел на меня Эмилан.
— Они не добро, но и не зло, — возразил я. — Бактерии исковерканы злом, но сами им не являются. В них ведь есть что-то и от Создателя...
— Значит добро — это не жизнь?
— Ну... наверное... Но, может быть, добро просто не вся жизнь?
— Ладно. А красота? Разве искусно сделанный клинок не прекрасен? Но является ли он добром, это орудие убийства?
— Нет... но ведь красота бывает разная. Разве красивые картины, скульптуры не добро? Наверное, добро это еще и искусство. А красота не вся является добром.
— Искусство... Малыш, разве нет искусства войн? Искусства битв? Они ведь не являются добром. И покой. Существует разный покой.
— Добро — это когда человек делает что-нибудь такое, от чего мир становится лучше, — попытался по-другому объяснить я.
— А что ты понимаешь под словами "мир становится лучше"? Когда казнят жестокого преступника — это добро? А ведь мир без него станет чище и лучше.
— Нет, ведь те, кто будут совершать это, попадут под власть зла! Они станут теми, кем был и тот преступник... И зло в мире только умножится.
— Даже если они сделали это всего лишь однажды? А преступник, останься он в живых, продолжал бы творить зло, как и прежде?
— Не знаю... — совсем запутался я. — Я не могу объяснить, что я чувствую. Я только знаю, что это неправильно...
— Хочешь, скажу почему? — улыбнулся Эмилан. — Понятие добра нельзя объяснить. Его можно только почувствовать. Как и понятие зла. И те, кто пытаются дать им конкретные, обличенные в словесную форму определения, лишь все больше запутываются... Или обманывают как самих себя, так, порой, и окружающих.
— Я уже ничего не понимаю... — вздохнул я. — Учитель, я все время сомневаюсь... Нет, мне кажется, что я понимаю, что такое добро... Но иногда возникают сомнения. Помогите мне!
— В сомнении наша сила, Михаил. Те, кто не ведают сомнения, те, кто смог разделить мир на черное и белое — те бедны и несчастны.
— Но почему?
— В этом мире нет абсолютного зла... Так же как нет и абсолютного добра. Эти две силы постоянно борются друг с другом... и всегда сосуществуют. Даже в самом отчаянном злодее сохраняется луч света, а в самом безгрешном святом — облачко тьмы.
— Но тогда... Может быть инквизиторы правы? Ведь если все равно в каждом есть зло... то тогда все мы виновны!
— В каждом есть и добро, не забывай об этом. И не нам решать, прав человек или виноват.
— А как же тогда... Но, может быть мы можем дать объяснение хотя бы злу?
— Попробуй.
— Ну, убийство — это зло.
— Разве мы не убиваем постоянно? Разве мы не губим растения, чтобы питаться ими? Разве каждый наш вздох не приносит смерть сотням микроорганизмов?
— Тогда... Зло — это беспричинная жестокость, — я обрадовался, что мне, наконец, удалось высказать хотя бы одну мысль, не исказив ее сути.
— У любой жестокости есть причина, — возразил Эмилан. — Просто часто мы не способны ее увидеть... или понять. Хотя, конечно, причина не является оправданием.
— Может быть вообще вся жестокость — зло?
— Нет. Чаще жестокость не является злом. Она — последствия простого непонимания... А, бывает, и заботы.
— Как это может быть? — удивился я.
— Например, я знаю случай, когда свиус, разумный моллюск, нашел на берегу раненого человека в бессознательном состоянии. Он решил помочь, но, поскольку очень мало знал о людях, судил по себе. Он решил, что человек погибает от обезвоживания, что часто, при ранениях, случается со свиусами, и затащил его в воду. Но, к его огорчению человек умер. Утонул. А ведь несчастный не желал ему зла, совсем наоборот...
На этом мы закончили разговор в тот день.
С Эмиланом мы постоянно бродили по лесам. Он действительно знал много больше моего бывшего учителя, мог рассказать о лекарственных свойствах любого растения. Он ни одно из них не называл бесполезным, наоборот, часто подчеркивал, что нет как полностью полезных, так и совсем бесполезных. Он заставил меня задуматься и пересмотреть свои взгляды на мир и его жителей.
Теперь я не осмелился бы осуждать никого. Ведь, скорее всего, даже если они привнесли в мир зло, изначально они хотели добра. Или просто не подумали, не учли всех обстоятельств... а их ведь и невозможно учесть. Каждый из нас следует по выбранному им пути... А там Единый рассудит.
Также я понял, что Создатель никогда не мог бы осудить и выгнать дьявола, как учили меня в моем прошлом мире. Бог простил бы его. Это просто мы, люди, не смогли полностью осознать открывшуюся перед нами истину... и переиначили ее по-своему.
Потом Эмилан начал учить меня целительной магии. Я так и не поверил в то, что это простое искусство, я воспринимал ее как дар свыше, как силу... которую можно использовать лишь во благо.
Однажды, через много месяцев, мы повстречали в лесу странного человека, одетого во все черное и с закрытым маской лицом, из-под которой сияли ярко синие глаза такого удивительного цвета, какого я еще не встречал.
— Все так и шляешься по чащобам? — спросил он моего учителя. — Не надоело еще?
— Это — мой путь, — ответил Эмилан.
— А что это за мальчишка с тобой? Новый ученик, надо полагать? Надеюсь, ты не возражаешь, если я с ним побеседую? Впрочем, разумеется, ты не возражаешь... Иди пока, походи, траву прособирай...
Учитель покорно повернулся и отошел. Я колебался, не зная, идти мне за ним, или остаться.
— Не надо сомневаться, — пришелец снял маску с лица. — Я не причиню тебе вреда. А если бы я хотел это сделать, святой Эмилан не смог бы меня остановить.
Он вскинул голову и его лицо озарил свет... исходящий из его глаз. Одежды взметнулись... И вот они уже не черные, а ослепительно белые. Поднялся ветер, свободный плащ затрепетал... черные волосы взлетели... а над головой пришельца вспыхнул нимб.
— Узнаешь? — голос был полон силы и покоя. Уверенности в себе. Он завораживал и ласкал.
Если сначала я еще сомневался, так как о каких только расах не наслушался от Эмилана, то теперь все мои сомнения развеялись, и я упал на колени. Неужели меня почтил своим вниманием...
— Да, я — бог, — спокойно подтвердил пришелец.
— Я... я не знаю, что я сделал такое... Чем я мог привлечь Ваше внимание... — неуверенно начал я.
— Разве смертный обязательно должен что-то сделать? Ты не совершил ничего, что было бы достойным моего внимания. Но разве из-за этого ты откажешься поговорить со мной?
— Нет, что Вы... Но...
— Садись, — указал бог, и на траве появились два мягких кресла, обтянутые золотой кожей. — Чему учит тебя Эмилан?
— Целительству, — я неуверенно присел на край. — И всепрощению. Приятию всего так, как оно есть, не судя и не отрекаясь.
— И насколько глубоко в твою душу вошло его учение?
— Я надеюсь, что когда-нибудь оно полностью овладеет ею.
— Ты не уверен? — грустно посмотрел на меня пришелец. — А ты вообще уверен, тому ли ты богу служишь?
— Да. Я уверен, — но что-то в голосе божества заставило меня засомневаться.
— Я не могу принять твою службу, если ты не будешь полностью уверен в ее правоте. Но ты не считай, что знаешь других богов, ведь ты слышал о них лишь из уст предвзято настроенных людей. Может быть, служение им окажется тебе ближе.
— Я и не осмеливался подумать такое, великий Эльдил.
— Тогда позволь мне просветить тебя. Все мы учим добру. Но все по-разному. Повелитель этих земель, — пришелец указал на себя. — Пытается изменить мир... Искоренить войны, голод и уничтожить жестокость. Может быть я ошибаюсь... Ведь если убрать смерть, то в наших условиях мир может превратиться в ад. Лэт... Я назвал бы его самым лояльным богом. Он принимает всех. Именно поэтому многие не любят его, ведь он относится лояльно как к священникам... так и к убийцам и ворам. Но разве можно его винить в этом? Он ведь не требует и не просит никого уничтожать... На самом деле, может быть, Лэт прав более, чем все остальные. А как ты считаешь, прав ли он в своем служении?
— Наверное, да, — был вынужден признать я. — Ведь всепрощение и всеприятие — это черта, свойственная лишь очень доброму существу. Значит, он гораздо более чист, чем мне казалось вначале. Но тогда как же трудно ему объяснить свою веру смертным...
— Да, Лэту приходится труднее всех. Верхакс... он самый категоричный из нас. Он делит весь мир на черное и белое, именно поэтому его правота никогда не бывает абсолютной. Но его приятие мира близко многим... И, на самом деле, он не так безжалостен, как считают. Он тоже хочет изменить мир в лучшую сторону... Просто думает, что сделать это легче всего с помощью силы... уничтожить всех, кто живет не по его законам.
— Но ведь он бог... Разве может высшее существо не видеть, что все мы равны?
— Даже богам свойственно ошибаться, мальчик. Верхакс идет самым легким путем... Но и самым разрушительным. Маджит — идеалист, мечтатель... Он верит, что однажды все обретут силу и мудрость богов... и мир станет идеальным. Именно поэтому многие считают, что он покровительствует магам и оборотням... А он просто верит, что эти существа — первые шаги к святости мира.
— Как я был глуп. Я все понимал не так.
— Чье учение ближе тебе, мальчик? — синие глаза бога притягивали и завораживали.
— Раньше я согласился бы с Вами. Но теперь Эмилан показал мне, что выше всего всепрощение... и оно дается труднее всего.
— Подумай. Я не буду препятствовать тебе, если ты захочешь уйти.
— Извините...
— Я разрешаю тебе задавать вопросы... разрешаю сразу, чтобы ты не просил разрешения перед каждым из них.
— Ведь Эмилан — Ваш служитель. Как получилось, что он проповедует чужое учение?
