— Когда скорлупа, в которой вы летели через космическую пустоту, упала, и ударила, мы испытали боль, — задумчиво проговорило дерево.
— Мне очень жаль, что так вышло, — отозвалась фианка, припомнив, сколько деревьев погибло при крушении звездолёта.
— А нам нет, — возразил зелёный великан. — Но ты дослушай. Ветер нынче лёгок, разговор будет неспешный, и вдумчивый, как должно быть хорошему разговору.
Алугомайя послушно промолчала, любуясь пейзажем, рисунком облаков, движением зелёных волн по кроне леса.
— Мы очень древнее существо. На заре геологических эпох были времена, когда мы испытывали боль. Боль всегда внутри, но её причины часто снаружи. Боль — если подумать — вопрос личной силы: когда силы больше — боли меньше. И от того боль — основной стимул к личному росту.
Великан замолчал, давая время осмыслить сказанное. Затем неспешно продолжил:
— Я смотрю в себя — это важнее, чем смотреть наружу. Я внутри. Снаружи — не я. Мы смотрели в себя, и постигали себя. Так развивался наш разум. Чем больше мы себя постигали, тем эффективнее могли себя изменять. Мы росли, и росла наша сила. Росла наша сила, и причин для боли снаружи становилось всё меньше. Пока их совсем не стало. Долгие века мы продолжали смотреть в себя, постигать себя, и нам казалось, что мы по-прежнему растём! Мы заблуждались! Оказалось, что глядя в себя, себя не разглядеть. Нужны причины снаружи.
— Ты имеешь в виду боль, что ли? — недоверчиво переспросила Алугомайя. — Боль, как необходимое условие развития, роста над собой?
— Звучит странно, — заметил зелёный великан, и задумчиво покачал веточками, — но это так.
— Мир снаружи отзывается во мне внутри, — попытался объяснить Лес. — Как бы там ни было, но я всё же часть всего. Неотъемлемая часть. Всего что снаружи. Так выходит, что внутреннее и внешнее едины. Несмотря на то, что понятия внешнего и внутреннего противоположны до несовместимого! Но они едины. Взаимно проникают. Частично. Взаимозамещаются. Внутреннее и внешнее. Глядя на то, как во мне отзывается внешний мир, я могу видеть, куда и как расти. Могу пробовать. Ошибаться и снова пробовать. Когда мы стали слишком сильны, снаружи не осталось ничего, что могло бы вызвать какой-то отклик внутри. Теперь понимаешь?
— Удивительно, но, кажется, да, я кое-что понимаю, — задумчиво отозвалась фианка. — Это... странно! Мне никогда не приходило в голову ставить вопрос о личностном росте... с такого ракурса.
— Верно! Верно! — заволновалась крона великана. — Я говорю именно об этом! Общение с другим, который снаружи! С разумом, который понимает иначе! Это грандиозный источник вопросов и мыслей для роста!
Великан замолчал, и фианка не решалась прервать паузу первой.
— Вот почему я хочу пригласить сюда кохи! — неожиданно заявило 'дерево'.
— Кохи! — Алугомайя невольно вздрогнула, и, наверное, свалилась бы, не подхвати её бережно ветви. — Кохи не разговаривают! Хищники! Их стихия — разрушение!
— Что поделать! — вздохнул Лес. — Хищник рождён, что бы настигать жертву, и убивать. Таков смысл хищников. Если они перестанут убивать, они потеряют смысл, а это будет очень печально! Пусть прилетают сюда. Мы вырастим для них дичь — пусть охотятся! Если моя дичь окажется для кохи слишком резвой, или слишком сильной, мы вырастим что-нибудь слабее. И так хищникам кохи удастся сохранить свой смысл! А когда они сохранят свой смысл, они смогут говорить! Ведь почему кохи не говорят? Боятся, что если начнут с вами говорить, то уже не смогут вас убивать, и потеряют смысл себя! Вот почему. Так мы думаем.
— Вы нечто потрясающее! — только и смогла проговорить ошеломлённая фианка.
...
#
Аритайя: кто рисует на планетах?
[безымянная система, борт звездолёта "Наследие Предков", планета Лес]
После выхода из гиперпространства им пришлось провести ещё долгую неделю в режиме торможения и маневрирования для исправления промаха при прыжке. Планета, к которой они летели, была уже отчётливо видна, но делать дополнительный 'короткий' прыжок к ней Аритайя не решилась: слишком уж не точно прыгает 'Наследие Предков', рискованно.
Аритайя провела последние пять суток в крайне взвинченном состоянии, вслушиваясь в свои предчувствия, пытаясь угадать, если ли поблизости хищники. Иной раз что-то такое мерещилось.
Как итог, когда 'Наследие Предков' вышел на расчётную орбиту, девушка выглядела измученной, больной, и истощённой, а чувствовала себя и того хуже. А ведь теперь ей предстояла самая основная работа: каким-то образом отыскать на поверхности целой планеты несколько выживших фиан. Почему-то Аритайя надеялась, что следы крушения будут заметны. Ладно, Аренк — бесхитростный житель Великих Тундр, но она — офицер наблюдатель с пусть небольшим, но всё же опытом космических полётов! Наивная!
И с дурацкой древней системой связи так и не удалось разобраться! Аритайя сумела понять, как прокладывать курс, как указывать место посадки, но система связи так ей и не покорилась. В общих чертах понять управление системой связи удалось, но непонятым осталось самое главное: как выбрать абонента? Как и с пилотированием, здесь, в отличие от нормальных фианских звездолётов, нельзя непосредственно управлять направлением луча связи, нельзя задать частоту, фазу, поляризацию, канал кодирования. Здесь иные принципы: надо указать, КОГО ты желаешь вызвать, а КАК — звездолёт решит сам. Но какую систему использовали древние для выбора абонента, понять так и не удалось. И как теперь вызывать потерпевших крушение?
Аренк, глядя на занявшее всю переднюю полусферу изображение планеты, хмуро молчал. Аритайя чувствовала: парень растерян, и не знает, что делать дальше. Это почему-то вызвало у неё волну раздражения на себя: ладно Аренк — самозваный капитан, но она-то чем думала!
С силой потерев лицо ладонями, и буркнув под нос грубый упрёк самой себе, Аритайя вздохнула, и, приготовившись к кропотливому разглядыванию деталей ландшафта, увеличила изображение поверхности.
И почти сразу увидела стрелку. Контрастным красным цветом на фоне зелёного лесного массива.
Похлопав недоумённо глазами — мерещится всякое от перенапряжения! — она перевела камеру к другому участку. И увидела белую стрелку, перечеркнувшую целый горный массив.
За время, пока 'Наследие' сделал виток над планетой, Аритайя нашла ещё две стрелки. Все они были циклопических масштабов, так, что их можно было разглядеть с орбиты и без оптических приборов. Что за сила могла так легко рисовать стрелочки на планете, Аритайя не могла даже предположить. Но: все замеченные ею стрелки указывали в одну точку. И в этом месте удалось разглядеть обломок маршевого двигателя крупнотоннажного звездолёта какого-то из крейсерских классов. Возможно — грузовоз из той самой торговой миссии.
Обломок торчал из небольшого кратера — сама бы она его с орбиты не смогла бы отыскать.
А рядом стоял, распахнув десантную аппарель, перехватчик хищников! Судя по отсутствию любых излучений — пустой и мёртвый ничуть не менее чем тот обломок маршевого двигателя!
И кратер был окружён яркой жёлтой полосой. Ширина полосы навскидку больше поля космопорта!
Аритайя передёрнула плечами — страшно себе представить, что за сила с такой лёгкостью рисует на целой планете, словно на детском мячике!
Повинуясь командам, которые Аритайя набирала дрожащими пальцами, вычислитель звездолёта рассчитал и предложил ей траекторию спуска. Что бы попасть в 'окно', нужно сделать коррекцию орбиты, и ещё один виток.
Убедив себя, что если бы здесь были хищники, то давно бы уже напали, и в том, что ей совершенно необходимо нормально выспаться, прежде чем принимать тяжёлые решения, Аритайя решительно отправилась спать. Как жаль, что на этом древнем звездолёте нет фазоратора! Абутай — инженер звездолёта 'Песнь о доме' — в своё время показал ей, что забравшись в камеру фазоратора, можно прекрасно поспать.
...
Что ей снилось, Аритайя вспомнить не смогла, но проснулась резко, буквально выскочив из спального ложемента (и впечатавшись в переборку — невесомость). От сна осталось чёткое ощущение, что её кто-то звал. Не так, как её звали капитан и сенсорик с потерпевшего крушение на загадочной планете 'Смелого Свистуна'. А так, как её звала, скажем, тётушка Абекойя к себе на камбуз. Добрый хозяин планеты великодушно приглашал её спуститься в его царство.
Аритайя потрясла головой, отгоняя наваждение. Этого не может быть, потому что не может быть никак! Даже если среди потерпевших здесь крушение фиан есть сильный сенсорик — о, бездна! — такой властью и такой силой не может обладать никакое живое существо во вселенной! Это явный морок, извращённая фантазия измученного долгой и напряжённой вахтой мозга сенсорика-наблюдателя!
Однако решение о посадке далось ей легко, как будто было ею принято заранее. Аренк только кивнул с мрачным видом — он и не сомневался, что надо садиться, ведь они для того сюда и летели!
А вот решение девушки сенсорика о плане экспедиции капитану Аренку не понравилось категорически! Аритайя настаивала, что Аренк, как капитан, обязан остаться на борту. Она пойдёт ТУДА одна. Потому что она — сенсорик, и сенсорик достаточно сильный. Она справится лучше, и с поиском выживших фиан, и с избеганием засады хищных кохи.
Доводы Аренка были весомее: вперёд идёт мужчина, потому что таковы Заветы Предков, точка! Нет, не точка. Восклицательный знак! Какая-такая логика-шмогика, сказано тебе, женщина: Заветы Предков! Так веками выживали фиане в Великих Тундрах! И в Малой, и в Нижней, и в Белой Тундре!
— Капитан Аренк, в космосе выжившие фиане веками выживали иначе, чем в тундре! — стараясь говорить спокойно и весомо, объявила Аритайя. — В космосе у фиан есть свои священные заветы: судовое расписание, судовые роли экипажа, и субординация.
В итоге было принято компромиссное решение, которое сильно не нравилось обеим сторонам: они пошли вдвоём. Причём лучший следопыт Великой Тундры, ясное дело, выдвинулся вперёд. Но не дальше пары шагов — что бы в случае опасности сенсорик успела бы вовремя предупредить лучшего следопыта Великой Тундры, что пора применять навыки лучшего мастера скрытности и камуфляжа, и спрятаться в ближайшую канаву. Но мастер следопыт гордо отстоял своё право на самостоятельный выбор канавы в таком случае.
В общем, договаривались долго. А ушла экспедиция не далеко. Дольше договаривались.
Им навстречу вышла фианская женщина, и вместе с ней весело выбежали несколько ребятишек. Ну, как 'вышла' — грациозно спустилась с дерева. С дерева, которое величественно склонилось, ссаживая фианку с ветвей.
Сенсорик Аритайя ощутила чьё-то присутствие... везде. Какой-то добрый великан смотрел на неё с Аренком снисходительно и с умилением, как седой дедушка смотрит на милых детишек. Смотрел разом отовсюду. Но ведь живых... существ... размером с планету... не бывает в природе, вроде,... а?
...
Теодор Мицкович: гости
[Планета Топураг, система двойной звезды Топураг]
В южное полушарие Топурага пришла зима. Это означает, что хлопот у фермеров прибавилось: пора сеять зимние культуры! А кое-где кое-кто ещё летний урожай не убрал до конца! Даже с нанятыми на сезон техниками, и арендованным дополнительным сквадом сельхоз дроидов (сильно 'БэУшные' машинки, вот беда!), Теодор Мицкович 'зашивался': дальнее поле фермы Бондски — поле номер четыре — оставалось не убранным.
Что такое зима на планете Топураг? Одна звезда греет слабее, зато другая — сильнее. Зимой добродушный здоровяк Альф смотрел на южное полушарие Топурага вскользь, и даже цветом мягчал. Зато Бета давала жару во всех смыслах, но особенно — в переносном. Её магнитные бури зимой доставляли немало хлопот: почему-то под Бетой предпочитали наглеть вредители. Гнусные жуки во время магнитных бурь напрочь теряли совесть и чувство меры, и жрали без перерыва и тормозов.
Двор фермы Мицковичей представлял собой открытый склад сельхозпродукции, сортировочную, ремонтный двор, и свалку — одновременно. Подвывая сервоприводами, и поскрипывая рессорами, деловито сновали потёртые дроиды, сухо и коротко — совсем без души — матюкались техники: снова 'заглючил' приёмный тракт на дальнем конце, пропала связь с четвёртым полем, и, в отсутствии дистанционного управления, тупой комбайн что-то косил и молотил — судя по показаниям телеметрии — усердно, но явно не в поле. Куда эту тупую железяку занесло её глючное софтилово — как раз и обсуждали техники. Ну, и прочее в том же ключе, только чуть менее цензурно, более народно, ближе к земле и правде жизни.
— Так! Всё, зеленокожие! — прикрикнул на техников Теодор, едва заметив, как на крыльцо дома вышла его Марта. Вышла, и встала, уперев руки кулаками в бока, и гордо вскинув голову. — Баста! Хватит на сегодня, цирк закрывается! Вырубай этому комбайну питалово по аварийке! Завтра будем разбираться! Всё завтра, зеленокожие!
Теодор Мицкович стойко держался против моды на зелёную кожу, предпочитая старый добрый защитный крем, чем гордился. Причина его неприязни к моде была во вложенных когда-то в тот самый защитный крем для кожи инвестициях. Подлая мода загубила надежды на хорошие проценты, акции 'дали медведя', но Мицкович упёрся, и упрямо ждал, когда мода на зелёные лица сойдёт, и его акции отыграют своё.
Техники пожали плечами, утёрли с зелёных лиц трудовой пот, махнули руками, гася виртуальные окна, и, наконец, стянули с рук перчатки манипуляторов. Баста — так баста.
— Пошли все в сад! — прикрикнул Теодор, пиная 'залипшего' дроида — тот никак не мог решиться, какая из подзадач приоритетнее, и довольно глупо крутился на месте. Машина жест истолковала верно, мигнула синеньким экраном, и откатилась под навес — ресетиться.
— Все в сад! — повторил хозяин техникам, и те заулыбались — наверное, первый раз не так поняли. С нанятыми техниками на веранде все не помещались, так что теперь семейство Мицковичей поставило стол в саду — там, в уютном теньке, среди зелени и цветов, кушать было даже приятнее, чем на веранде.
Причина так резко прервать ненормированный рабочий день, который у фермеров в горячую пору легко затягивался до ночи, была весомой — Мицковичи ждали гостей!
Вацлав Бондски приехал из города на взятой в прокат машине. Свой корабль оставил на орбите — поднимать груз орбитальным лифтом было выгоднее. Да и привлекать лишнее внимание незачем.
Внедорожник — хороший, удобный, практичный и вместительный — остановился у ворот, дверца распахнулась, вышел статный молодой человек в мунди... не, в цивильном костюме. Вацлав? Теодор прищурился. Да ведь это точно Вацлав! Вот ведь, а?! И откуда что взялось?!
— Охо! — воскликнул Теодор, и, раскинув руки в стороны, шагнул навстречу гостю. Вацлав улыбнулся широко, радостно, и чуть смущённо.
Обнялись.
— Ну, ты! — уважительно заметил Теодор, хлопнув парня по крепкому плечу. Вацлав кинул взгляд куда-то за спину Теодору, и тут же смутился, потупился, но быстро взял себя в руки. Мицкович оглянулся. На крыльце веранды стояла Варенька. Румяная, как цветущая роза.
