— Ну, проходи... те! — пригласил Мицкевич гостей. — Проходите в сад!
Гость приехал не один, а с двумя друзьями. Друзья — два крепких парня — держались скромно, на шаг позади Вацлава. Цивильные костюмы на всех троих сидели так, что боковым зрением воспринимались военными мундирами, а глянешь — нет, померещилось — цивильный костюм. Выправка, что тут скажешь.
— Это мои друзья и партнёры по бизнесу, — представил друзей Вацлав. — Константин, Виктор. А это мой уважаемый сосед, Теодор Эдмундович.
— Просто Теодор, — отмахнулся Мицкович, — Я не так стар, что бы по батюшке меня величать. Давайте к столу!
Когда шли через двор, Теодор обвёл рабочий беспорядок широким жестом:
— Полюбуйся, Вацлав! Задал ты мне заботы! Едва управляюсь, у самого ж... спина в мыле, ребят, вон, загонял!
— Ну, дык! — буркнул себе под нос один из техников. — Кабы не вешали бы сопли соплями, а поставили бы стационарно, по уму, так оно бы и работало нормально.
— Вот-вот! — подхватил хозяин, ни мало не смутившись критике, — А всё почему? Из-за неопределённости! Как я могу планировать расходы, вкладываться в развитие инфраструктуры, кады я не знаю, толи ты завтра уже вернёшься, толи вообще не вернёшься! Ты уж, определился бы, а?
Вацлав споткнулся, остановился, нахмурился, и уже, было, открыл рот что-то ответить, как Теодор, страшно выпучив глаза, истово замахал на него руками:
— Не-не-не! Никаких разговоров о делах! За стол! Прошу за стол, гости дорогие! О делах потом! Всё потом!
Посидели хорошо, душевно посидели. Покушали вкусно, плотно. С молодого вина под свежее рагу уставших после честного труда людей немного разморило. Разговор тёк неспешно, чинно. Константин травил помалу байки — все только приличные. Космофлотскому человеку на поверхности да среди гражданских пристало себя достойно держать. Варенька над байками от души смеялась, делаясь при этом как-то особенно милой. Виктор другу поддакивал, Вареньке улыбался. У техников своих баек хватало, и все они были как есть из жизни непосредственно взятые, остроумными замечаниями приперчённые. Вот, и про нынешний случай со сбежавшим комбайном, который умудрился мимо поля промазать, в целое поле и не попасть! И ведь что-то где-то там нашёл, что бы косить да обмолачивать!
Посмеялись, ещё поболтали, ещё посмеялись. Чаю с дисертом отдали должное, хозяюшке выказали заслуженное. И уже опустились на сад и мир за ним сумерки. Альф уткнулся в горизонт, застрял, и так ведь и будет торчать краешком до полуночи. А потом и всходить на завтра будет так же неспешно, до зенита так и не дотянется — зимняя спячка у звезды.
Обрадованные заходом Беты застрекотали в округе ветунцы. Непонятно кем и как завезённые с Веты ещё в первую волну колонистов, эти тварюшки почему-то прижились только в этих краях, под Альфа-сити. Местные бы их давно извели — пользы от ветунцов никакой, а спать мешают, но невесть как ветунцы на Топураге попали под охрану редких видов (тут их было — пруд пруди, но жить где-то ещё на всём Топураге твари отказывались на отрез), так что пришлось местным привыкнуть.
Только тогда — в сумерках — перешли к разговорам о делах.
— Ну, и скажи мне, Вацлав, сынок, — спросил Теодор после долгого нарочитого вздоха, — и что же ты решил? Чего ты хочешь от жизни? По вселенной мотаться, или на своей земле жить?
— Я, дядь Теодор, хочу по вселенной мотаться, чудес разных насмотреться, а потом сюда, домой вернуться, что бы на своей земле жить, — подумав, честно ответил Вацлав.
— Э как! — всплеснул Теодор руками. — И как мне-то содержание хозяйства планировать? На год, на два? На десять? Разница есть, и большая! А с другой стороны, ну, как ты сгинешь, прости меня за такое слово, но вдруг? Кому твоя земля достанется? Банку! Ты можешь себе представить, что банкиры будут с землёй делать?
От эдакой картины Теодору даже жарко вдруг стало. Да ничего банкиры с землёй делать не будут — ясно же! Не смыслят они в этом, и даже браться не будут. А будут продавать. Но не сразу! Банкиры — ушлый народец! Попридержат они землицу-то, покуда землица-то на бирже дорожает! Загнать подороже — вот их цель! А земля без присмотра, без заботы за это время что?
— Вот и думай! — сделав неопределённый жест пальцами в воздухе, закончил хозяин.
— Решаемо, — заявил молодой Бондски, кивнул своим мыслям, и так продолжил: — Вы, дядь Теодор, план необходимой инфраструктуры накидайте, а ребята техники Вам помогут. Смету прикиньте, а я всё оплачу! И технику закуплю! Вот вернусь — на той технике сам же работать буду, а пока оставлю Вам доверенность. Генеральную.
И пока Теодор обдумывал предложение, склоняясь к мысли, что парнишка-то здраво мыслит — уже не парнишка, чай, а мужик, хозяин! — Вацлав вспомнил о сбежавшем с поля комбайне.
— Где, говорите, комбайн-то заглючил?
— Да за четвёртым полем, — техник махнул рукой в сторону фермы Бондски.
— Сходить надо, глянуть, — решил молодой человек.
А как решил, так из-за стола поднялся, хозяйку поблагодарил, хозяину кивнул, и в джип свой сел. Константин с Виктором от Вацлава ровно на шаг отстали. Хлопнули дверцы, джип вырулил на дорогу, и покатил не спеша в закат.
Вот так и получилось, что только теперь Вацлав оказался у того самого погреба за четвёртым полем, который не единожды в мыслях в самые подходящие моменты поминал. #
Вацлав: логово
'Запомни, Вацлав, — наставлял его отец, — по тревоге системы гражданской обороны мы с тобой бежим в погреб за четвёртым полем! Только в погреб за четвёртым полем! Ни в какие эвакуационные пункты, не к военным, а в наш погреб за четвёртым полем!'
'Запомни, Вацлав! Что бы не случилось плохое — совсем не важно, что именно — ты бежишь в погреб за четвёртым полем! Меня рядом не будет — не ищи меня, не жди — время может стоить жизни! Сразу беги в погреб за четвёртым полем! Там я тебя ждать буду, там и встретимся. Ты, главное, помни: что бы не случилось!'
Вацлав помнить-то помнил. Да вот, как-то не сообразил раньше.
За четвёртым полем возвышался холм: аккуратный, с крутыми боками, поросший травкой-муравкой. Под холмом и был погреб. А за тем холмом с погребом в нём начинались поросшие жиденькой синюшной травкой да колючками солончаки, потому и полей дальше не было. Бывало, Теодор Мицкович с Роджером Бондски подолгу спорили, как лучше приспособить солончаки к делу, но простых методов не было, а на непростые вечно чего-то не хватало: то ресурсов, то времени.
Сбрендивший комбайн стоял неподалёку в густом бурьяне, что тянулся между краем поля и солончаками, сразу за холмом, скрывавшем в себе фермерский погреб. Рядом с комбайном из земли торчало нечто длинное и непонятное. Мало ли. Торчит себе, жрать не просит, жить не мешает. Может, это геодезисты что-то себе отмечали, когда Топураг исследовали. Геодезисты тут на местности много чего понатыкали с одними им понятными значками. Так думал Вацлав раньше, когда в космофлоте не служил, не видал антенное хозяйство боевых фрегатов.
Ряд ассоциаций продолжил спуск в погреб. За простенькими квадратными створками ворот скрывалось не такое уж и просторное помещение с металлическим полом, стенами, и потолком.
— Занятный погребок, — заметил Виктор, притопнув ногой по полу. Знакомая ребристая поверхность стандартного грузового шлюза отозвалась привычным глухим звуком.
— Гидравлика, — ткнул пальцем в трубы Константин, — вот основная, и вон резервная.
— А кран-балку, я так понимаю, фермеры в своих погребах используют для погрузки картошечки? — ворчал дальше Виктор, глядя на стандартное оборудование загрузки боекомплекта.
Вацлав осматривал погреб молча. Он это всё видел, вот только раньше он видел это только в отцовском погребе, так что ему и в голову не приходило.
Не приходило в голову, что, например, этот ровненький ряд аккуратных оплавленных отверстий, зашпаклёванных и закрашенных, вовсе не сами прогнили, и уж точно броню прогрызли не мыши, а, скорее всего, 'дракон' — счетверённая зенитная скорострельная установка.
— Не, ну, а что такого? — пожал плечами Константин. — Я вот был в погребке одной милой старушки — помогал по хозяйству. Добрая была старушка, я вам скажу! Накормила 'от пуза'! Это, мы тогда на той временной базе вахтили, Витёк, помнишь? Так вот, там, у старушки бочки с солениями в погребке. А вместо гнёта на тех бочках старушка кассетные боеголовки использовала. Взрыватели грамотно выкручены — я проверил.
— Эхо войны, — кивнул Константин.
— Это же часть корпуса какой-то повстанческой лоханки. Верхний грузовой шлюз на старых фрегатах, например, был примерно таким же. Использовался для загрузки боекомплекта. Видать, этот сбили, а фермеры уцелевшую часть корпуса под погреб приспособили, — Виктор пожал плечами. — А что? Молодцы. Зачем добру пропадать.
Если сбили и бросили, зачем кому-то пробоины не просто зашпаклёвывать, а так вот надёжно заделывать? — подумал про себя Вацлав, и оторвал от стены лист фанеры. Надеялся увидеть за ним проём на месте шлюза, и земляную стену — это бы означало, что тут только кусок корпуса вкопан. Но за фанерой был гермолюк. Который открылся без единого скрипа. Трап блестел натёртыми поручнями в свете тусклых ламп аварийного освещения. Если это верхний грузовой шлюз, и уцелевший обломок древнего фрегата соответствует размеру холма снаружи...
— Гадство, алиен пожри! — буркнул Вацлав, спускаясь по трапу на служебную палубу. Типичную палубу классического фрегата времён Колониальных Войн, где располагались основные службы поддержки и обеспечения.
— Что сказать, уютненько тут у вас, в погребочке, товарищ лейтенант! — заявил Виктор. Константин только присвистнул.
А Вацлав лишь отметил мимоходом, что 'пирамида' (стойка, где размещается ручное автоматическое оружие — располагается там, где будут пробегать поднятые по тревоге люди) — пуста. Технические люки к системам вооружения заварены — видимо, вооружение всё же было демонтировано. Значит, эта 'лоханка' ещё летала после войны в качестве какого-то гражданского судна.
В полном молчании все трое спустились в машинное отделение. Уж тут за бронелюком точно должен быть грунт планеты Топураг: никто не бросает фермерам корабль, пусть и списанный, пусть и переделанный в гражданское судно, но с маршевой двигательной установкой! О том, что аварийное освещение намекает на вполне рабочий термоядерный реактор — старались не думать.
Люк открылся легко и без скрипа. Опять-таки. Отец, каким Вацлав его помнил, всегда отличался аккуратностью в отношении к технике.
— Мать моя женщина! — выдохнул Виктор, не сдержавшись.
Вацлав покачнулся, и сел на рифлёный метал фальшпола.
— А старшина бы тут заявил так, — Константин постарался изобразить голос родного старшины: — 'Учитесь, глисты недоделанные, как надлежит технику в порядке содержать!' — и тут же поинтересовался, уже своим голосом: — А кстати, чего это такое?
Перед потрясёнными молодыми людьми сияло идеальной чистотой и смазкой чудо враждебной технологии: фианский фазоратор гиперпространства. Похож на фазараторы гиперкрепости, как, примерно, породистый скакун на осла: то есть весьма условно, но что-то родственное всё же ощущается.
'Собственно, чему я так удивляюсь?' — попробовал успокоить себя Вацлав, — 'Вполне логично ожидать, что товарищ фианин при внедрении на территории человечества позаботился об удобном транспорте, который не привлекал бы внимание аборигенов. Взял старый корпус погибшего в колониальных войнах человеческого фрегата, и надел на шасси фианского корабля дальней разведки! Фиг его знает, как он такое сумел проделать — уж явно не вручную, ну да это уже детали. У фиан оборудование компактнее человеческого, и при этом значительно мощнее, так что всё получилось'
Утешение вышло слабым. Но вышло.
А вот теперь придётся подумать. С ходу Вацлав видел как минимум две возможности: оставить свой официальный корабль болтаться на орбите Топурага красной тряпкой для всех заинтересованных в слежке лиц, а самому сбежать на вот этом. Или наоборот: запустить куда-нибудь вот это — пусть заинтересованные лица гоняются — а самому тихо уйти на родном и скромном человеческом корабле. Впрочем, есть мысль интереснее: те непонятные штуки, что торчат на пустыре — это не система ли дальней связи ли?
Вацлав рывком встал, и широким спешным шагом — едва не бегом — отправился искать рубку управления.
Нашёл.
— Ё<вырезано-вырезано-вырезано>! — вылетело из Константина, и он даже смутился немного: — Извиняюсь за мой французский!
Просто в рубке управления светилась живая голова алиена, и что-то говорила, повторяя раз за разом. Голограмма. Язык непонятный, но Вацлаву знакомый — его драгоценная космическая ракушка пела на том же языке.
...
#
Аритайя. "Будь моим ветром!"
[планета Лес, безымянная звёздная система]
— Не могу согласиться безоговорочно, — прогудело самое высокое 'дерево'.
— Что не удивляет, — отмахнулось ветвями толстое 'дерево', — поскольку любое утверждение может быть принято лишь в оговоренных рамках определённых условий. Безусловно можно утверждать лишь, что ничего нельзя утверждать безусловно!
— Однако никто не станет спорить, что вселенная наша в основе своей глубинной природы сугубо логична! — проскрипело тонкое 'дерево', вытягивая свои ветви выше толстяка — воспользовалось случаем, пока тот махал ветками.
— Учитывая принципиальную непозноваемость вселенной наша логика обречена быть весьма туманной для логики! — строго возразило толстое 'дерево', пытаясь вернуть своей кроне утерянное преимущество в высоте. — Поскольку любая принятая нами аксиома может оказаться не такой надёжной, как представлялось, а в некоторых условиях наши аксиомы и вовсе окажутся ошибочными.
— А как у вас обстоят дела с логикой? — поинтересовалось самое высокое дерево у фиан.
— У вас хотя бы принято чёткое определение истинного и ложного? — присоединился к вопросу толстяк, и выкатил из-под коры три глаза в сторону фиан.
— А разве это не очевидно? — осторожно удивился Аренк. — Истинно то, что верно.
— Тогда огласите определение верного? — не удовлетворились 'деревья'.
— В отсутствие чётких определений, построенная на некоем аксиоматическом понимании 'само собой очевидного', вся красота логических построений обрекается на уровень гаданий, — попеняло Аренку тонкое 'дерево'.
— Принципиальная непознаваемость вселенной — утверждение не бесспорное, — осторожно заметила Аритайя, — так что это слабый аргумент.
— Можно поспорить, — согласилось толстое 'дерево', — но давайте пока предположим, что вселенная всё же безупречно логична, даже если наш несовершенный разум не в силах это доказать.
— Так и есть! — уверенно тряхнула головой Алугомайя, и вернулась к уже пройденной точке спора: — И тогда, опять-таки, мы неизбежно придём к объединению пространства и времени в единый континуум! Вы же не станете спорить, что с точки зрения той самой логики пространственные и временные координаты концептуально коррелируют? Просто взгляните на элементарное уравнение движения!