Трое для одного

Ворча себе под нос, Дебора вернулась в дом. А Морган достал из-за пазухи часы, откинул крышку и уставился на стрелки: они дрожали слабо-слабо, точно пытались сдвинуться, но никак не могли.

Глава VII.

На следующее утро Годфри Майер всё же отправился в больницу. Морган отвёз его, сдал с рук на руки брату и вернулся домой, а там наконец смог остаться наедине со своими мыслями — и с музыкой Этель, доносящейся с верхнего этажа.

Результаты вчерашней вылазки были неутешительными.

Холодно прокрутив всё в голове ещё раз, он нашёл мужество признаться себе, что с самого начала поступил глупо. Импровизация хороша для джаза, а не для политики.

"В итоге я так ничего и не узнал, — досадливо констатировал Морган, пялясь в потолок. — Кроме того, что Костнеры тоже по уши замешаны в дела фонда, а фонд действительно занимается благоустройством города".

Витали в воздухе подозрения, что пропажа части земель после переоформления документов под страховку, постройка колоссального эко-парка по проекту Диксона, шантаж Кента Фелтона — главы департамента по недвижимости при совете графства — и деятельность "Нового мира" неразрывно связаны, однако нащупать эту нить он никак не мог.

А ещё был другой город, тени, безликие и загадочная Кристин, при одной мысли о которой желудок вновь скручивало, а к горлу подступала тошнота.

"...Жрут что попало. Грызут проводку. Портят вещи. Гадят. Разносят чуму и блох. А самое мерзкое — они постоянно умнеют и придумывают новые фокусы..."

Слова Уилки зазвучали как наяву.

"Новые фокусы".

Предположение, что Кристин имеет отношение к теням, до отвращения походило на правду.

Чувствуя лёгкое головокружение, Морган распахнул окно — и едва не захлебнулся морозным ветром. Издалека слабо тянуло выхлопными газами и незамерзающей рекой, но воздух оставался свежим и хранил в себе и пряность выстывших болот, и пронзительную чистоту зимнего леса, и сладость кофеен из центра, и тот неуловимый, будоражащий снежный вкус, что составляет предчувствие Рождества. А поверх всего, лёгким флёром — он улыбнулся, когда понял это — неразбавленный морской бриз "Шасс-Маре".

— Ну что ж, — пробормотал он, щурясь от яркого не по-декабрьски солнца. — Глупо в такую погоду сидеть дома и изображать великого мыслителя и детектива. Лучше поиграть немного в Тодда-Счастливчика.

Достав мобильник, Морган зачем-то дважды пролистал записную книжку и только затем набрал Кэндл.

Ответила она сразу.

— Соскучился? — В голосе звучали те самые протяжные, соблазнительные интонации, которые говорили о том, что Кэндл только что проснулась и всячески пытается это скрыть. — Не смог до понедельника дотерпеть, м-м-м?

— Просто изнываю от тоски, — сознался Морган с полной серьёзностью. Кэндл фыркнула в трубку. — Не желаешь насладиться прогулкой по городу в этот чудесный день?

— Смотря где гулять, — зевнула она.

— По дороге решим, — улыбнулся Морган. — Я заеду за тобой через полчаса.

— Ну и ладушки... А, нет, через полчаса ты в закрытую дверь упрёшься, я ещё буду в душе.

— Значит, воспользуюсь своим ключом, — подытожил он.

— Нахалёныш, — весело протянула Кэндл. — Только я не виновата, если вдруг нанесу тебе травму неподобающим видом, идёт? Никаких претензий.

— Я ещё не сошёл с ума — предъявлять претензии профессиональному юристу, — отшутился он.

— Бе-бе-бе, — подразнилась Кэндл в трубку. Послышались гудки.

Морган торопливо распихал по карманам джентльменский набор — личная карта, кредитка, ключи, электрошок и старый городской план. Уже переступая через порог, ощутил вдруг странную, тянущую пустоту над сердцем, прижал руку к груди — и с облегчением нащупал часы. А затем только осознал со всей ясностью, что в эту короткую секунду искренне пожелал встретить Уилки. Просто так, без повода.

Мысль была слегка пугающей.

Даже после морозной ночи "шерли" завелась без долгих уговоров. Дороги были практически пусты; Форест отсыпался после субботних попоек в барах и набирал силы для воскресных семейных пикников. До многоквартирного дома, где жила Кэндл — чуть в сторону от центра — Морган добрался быстро, но застать её врасплох так и не сумел: она уже запирала дверь, зажимая вечно спадающий рюкзак подмышкой.

— Ну, ну же, скажи, что я прекрасна! — с ходу заявила Кэндл, даже не оборачиваясь, и пнула дверь. Упрямый ключ наконец-то провернулся в скважине, и замок злорадно щёлкнул.

— Ты прекрасна, — автоматически ответил Морган, опираясь спиной на перила; они были исписаны, изрезаны и погнуты так, словно над ними веками издевались поколения трудных школьников. Стены тоже пестрили неприличными надписями, даже на стыке с потолком, куда обычному смертному дотянуться было невозможно. — Кстати, как догадалась, что это я? Вдруг на моём месте бы оказался какой-нибудь обкуренный маньяк? Или твой сосед? — он кивнул на дверь дальше по галерее, сплошь в выемках, подозрительно напоминающих следы от пуль.

Кэндл сунула ключ в задний карман и хлопнула себя по бедру, ухмыляясь через плечо. Сегодня она выглядела едва ли не строже и официальней, чем обычно — в офисной одежде. Тёмно-серые прямые джинсы с россыпью разномастных кожаных заплат, ботинки на массивной подошве и короткая пронзительно-жёлтая куртка — униформа бунтующих подростков и вечно молодых солисток рок-групп.

— У соседа другой парфюм, — сощурилась Кэндл. Она почти обошлась без косметики — только глаза были, как всегда, точно маркером подведены. — А маниаки, видишь ли, меня боятся ещё с пубертатного возраста.

— Твоего?

— Чьего же ещё? — снисходительно улыбнулась она. — Ну, веди, герой. Куда идём сначала?

— В "Томато", — поразмыслив, решил Морган. — Я ещё не завтракал. А потом... потом я хотел бы с тобой кое-что обсудить. А где... Скажем, на мосту.

"Где не будет лишних ушей", — повисло в воздухе недосказанным.

Кэндл кивнула:

— "Томато" так "Томато".

Свободных столиков в забегаловке не нашлось — компания подростков бурно отмечала чей-то день рождения, и для посетителей оставили лишь несколько мест у окон. Морган заказал пиццу с пепперони и овощами на вынос, две порции кофе и упаковку свежевыпеченных "пальцев" из слоёного теста с корицей и фисташками. Кэндл присмотрела абсолютно пустой мост недалеко от главной площади — одну из бесчисленных перемычек, соединяющих берега извилистого Мидтайна. Ветер там гудел лютый, и пальцы быстро немели от холода, несмотря даже на перчатки и на тепло, исходящее от кофейных стаканов.

Зато можно было жаться бок о бок, прячась и пряча от ледяных порывов, и кормить друг друга ещё горячей пиццей из рук.

— И о чём ты поговорить хотел?

Морган поймал её взгляд, серьёзный и одновременно открытый до предела — и решился.

— Кэндл... Ты как относишься к чудесам?

— В летающие тарелки не верю, — хмыкнула она и тут же нахмурилась. — Хотя если сейчас ты скажешь мне, что твои родители — инопланетяне, наверно, задумаюсь. А что?

— Да так... — выдохнул Морган, не зная, с чего начать. Язык жгло — перца в пепперони и в томатный соус положили немерено. — Помнишь, ты мне план распечатывала?

— То старьё, за которое ты мне должен всего себя и коньки в придачу? Ещё бы, — кивнула она невозмутимо и облизнула припухшие губы. — И что с ним?

— Сложно объяснить, — опустил ресницы Морган. — Легче показать.

Обтерев пальцы салфеткой, он вытащил из внутреннего кармана изрядно потёртый уже план. Ветер рванул его из рук, и часы над сердцем зачастили.

— И? — Кэндл уткнулась в схему. — Что я должна увидеть?

— Ты сначала представь, что у нас вокруг в реальности. — Морган сам не был уверен в том, что говорит, но часы продолжали заходиться в предвкушении, ветер вгрызался в пальцы с исступлённой яростью. — Если спуститься с моста и пойти направо, что увидишь?

— Хм... — Она не стала смеяться, а действительно задумалась, прикрыв глаза. Стала видна зеленоватая полоска подводки над линией ресниц. — Сначала центр. Затем кольцо, от него можно поехать или вверх по холму, или вниз, к парку...

И Морган понял, как показать.

— У парка есть пруд?

— Какой пруд, шутишь? — возмутилась Кэндл. — Нет и не было никогда. Я там гоняла городских монстров, ещё когда ты пешком под стол ходил.

Он подумал, что настоящих монстров ей пока не встречалось — и это к лучшему.

— А на плане пруд есть. Хм... прогуляемся?

— Ты сумасшедший, — заявила Кэндл. И хмыкнула: — Почему нет?

Памятуя о прошлой встрече у реки, оставлять "шерли" на другом берегу Морган не отважился. До парка они доехали по безлюдным дорогам за несколько минут, там приткнули машину на стоянке и, вглядываясь в схему, попытались повторить маршрут Фонарщика. Точнее, попытался Морган, ощущая, как в горле перекатывается иллюзорный ком.

Сейчас, в ярком дневном свете существование другого города казалось немыслимым.

— Там ничего не может быть, — бормотала Кэндл под нос, — ничего не может быть, ничего...

А Морган шёл уже на чистых, диких инстинктах, одной рукой сжимая её запястье, а другой — стискивая часы сквозь куртку. Сердце билось часто и размеренно, в унисон с движением стрелок.

В самый последний момент, когда показалась впереди череда однотипных домов из красного кирпича, парковая аллея вдруг изогнулась, нырнула за густой кустарник в опушке из инея — и обвилась вокруг пруда, ровного, как зеркало.

На поверхности дремали водяные лилии, белые и розовые, и безжалостное декабрьское солнце высвечивало каждый восково-плотный лепесток, каждый изъян и сверкающую каплю влаги.

Пахло цветами и летом.

Кэндл застыла, как вкопанная. Она разомкнула губы, беззвучно выдохнула что-то — может, "невероятно" или "так не бывает". А затем произнесла:

— Ты был прав. А ты знал, ну, насчёт всего этого, когда просил распечатать план?

Голос у неё был хриплый, и вряд ли от ветра и холода.

— Да, — признался Морган ровно. Сейчас он чувствовал спокойствие и лёгкость, словно только что победил в смертельно опасной игре. — Таких мест у нас в городе много. И сюда нельзя приходить в темноте, потому что тут обитает нечто вроде... вроде теней. Или крыс. Они пожирают... ну, наверное, всё. Меня сожрать пытались, по крайней мере. И спастись или убежать от них нельзя.

— И почему ты до сих пор тогда жив? — спросила она тихо.

Кувшинки медленно вращались против часовой стрелки — так, что человек едва ли смог бы заметить это движение, если бы не следил специально.

— Меня спасло чудо, — мягко ответил Морган, и из памяти плеснуло раскалённым золотом чужого взгляда. — Тебя оно вряд ли спасёт, с его-то сложным характером... Пойдём отсюда, хорошо? Я расскажу тебе остальное. У меня такое чувство, что эти места и отнятые земли как-то связаны, но я не могу понять, как именно.

— Отнятые земли? — задумчиво переспросила она с той нехорошей интонацией, которая появлялась аккурат накануне трудных судебных процессов.

— Миссис Паддлз, супруги Гриди...

— А. Да, точно.

Они вернулись в машину и в полной тишине доели уже остывшую пиццу. Кэндл глотнула виски из фляги, разом став ещё более сосредоточенной и рассеянной одновременно, точно погружённой в транс.

— Поехали к Часовой площади. А потом ко мне.

Это прозвучало так неожиданно, что Морган поначалу решил — он ослышался.

— Что?

— Оттуда ведь всё началось. Черти-сковородки... — длинно выдохнула Кэндл, прикрыв глаза. — А насчёт "ко мне" — я имела в виду мамин особняк. Её сегодня целый день не будет дома, а у меня есть ключи. И я знаю код её сейфа.

Морган плавно завёл машину и облокотился на руль, глядя на парковую аллею. За поворотом ему чудился спокойный блеск недвижной воды.

— И что в сейфе?

— Документы, — усмехнулась Кэндл и сделала ещё глоток. — Не представляю, какие именно. Но что-то по "Новому миру".

По пути к Часовой площади Морган свернул на заправку и купил новую карту Фореста. Кэндл тут же отобрала её и принялась азартно сличать с устаревшим планом, изредка отпуская комментарии, с каждой минутой — всё более растерянные и задумчивые. Выходило, что город за последние пятьдесят лет не вырос, как уверяли чиновники в мэрии, а съёжился. Пропало несколько прудов, остров посреди Мидтайна, без счёта улиц, три площади, с десяток мелких парков и скверов.

— ...и за часовой башней тоже должен быть пустырь, и немаленький. По размеру — с футбольное поле. Но его и следа нет, как будто город просто сдвинулся по географическим координатам. А на старом плане — вот вам пустырь, пожалуйста...

— Что? — Морган не поверил своим ушам.

— Пустырь за часовой башней, — повторила Кэндл механически, заглядывая то в одну карту, то в другую. — Он тоже исчез. Да я и не помню там никакого пустыря, там всегда сразу начинался частный сектор, к которому сейчас примыкает розарий бедняжки Паддлз...

— Погоди. — Морган аккуратно загнал машину на стоянку у супермаркета, заглушил мотор и откинулся на сиденье, глядя сквозь лобовое стекло. Часовая площадь была ровной, как гладильная доска, и даже концертный зал с северной стороны напоминал старинный утюг. Редкие прохожие семенили вдоль домов, не рискуя выйти на открытое пространство и отдаться во власть северного ветра. Только двое мальчишек носились наперегонки с огромным золотистым ретривером, оскальзываясь на обледенелой брусчатке. — Ты сказала, что там нет никакого пустыря. Но он точно есть. Я помню.

Кэндл пожала плечами:

— Ну, если посчитать за пустырь полосу городских земель сразу за башней... Но она же узкая.

— Да нет же! — Морган сосредоточенно помассировал точки над бровями, где угнездилась противная сосущая боль. Воспоминания утекали, как песок сквозь воронку — смотри не смотри, а взглядом не удержишь. Но Морган пытался. — Там были... заросли ежевики, да. Как лабиринт. И огромные поляны в промежутках. А на полянах... кажется, сизая такая трава, высокая. По колено. То есть по колено десятилетнему ребёнку, — поправился он и крепко, до золотых пятен в глазах, зажмурился. Зыбкая картина медленно прояснялась; над колючими плетями ежевики, сплошь покрытыми белыми цветами, тенью воздвиглась башня, огромная, точно подпирающая небо. — Земля там была... мягкая и рыхлая, я помню. И тёплая какая-то. И в траве — полно вьюнов, знаешь, ветвистых таких, прочных, как леска. Они цвели постоянно, белыми и синими цветами. А под ежевикой тоже росли цветы... — Морган рефлекторно сжал кулаки, словно на коже вновь проступили все царапины, полученные в детстве. — Пахли они мёдом. А похожи были на лилии или на орхидеи. Бледно-золотистые... как же они назывались... как же назывались...

...Теперь ему кажется, что самые страшные вещи случаются именно летом.

Может, из-за этой выматывающей жары; может, потому что зимой он реже бывает дома и не видит, как мама запирается в комнате на втором этаже и часами терзает фортепиано; или потому что Саманта с Диланом на долгих два месяца уезжают к морю, к Лэнгам, и дом делается странно пустым. Даже сейчас, когда Моргану так нужна помощь, позвать некого. Сначала он робко скребётся в дверь к матери, но в ответ лишь сердито, нервно колотятся изнутри звуки четвёртой симфонии Шнитке. Потом стучится к Гвен, но взгляд у неё такой злой и усталый, что слова прилипают к языку.