Трое для одного

С извинениями и неотразимыми улыбками продравшись сквозь толпу, Морган выбился в первый ряд. Медленно опустил пятифунтовую купюру в цилиндр, искоса рассматривая артистов — и внезапно столкнулся с понимающим и лукавым взглядом рыжего волшебника.

Дохнуло чуждыми, тревожными ароматами — порох, сухая трава, сладкая вата...

— Доброго Рождества! — ляпнул он от неожиданности и попытался затесаться обратно в толпу, но рыжий ухватил его за рукав и со смехом выволок в центр.

— А теперь — наш особый фокус, специально для этого очаровательного молодого человека, — лукаво косясь на Моргана, заявил седой мальчишка. Глаза у него оказались ярко-зелёные. — Поддержите его аплодисментами, пожалуйста!

Морган обвёл глазами зрителей — лица улыбающиеся, румяные, недоверчивые, восторженные, детские и взрослые... Где-то в задних рядах промелькнула та самая необъятная старушка в очках, торгующая шарфами. И, неожиданно для самого себя, он отвесил полупоклон — и под хлопки и смешки отступил назад, отдаваясь во власть фокусников.

У него в рукавах нашли с десяток живых мышей, белых и чёрных, которых тут же раздарили детям на площади; за ухом — целую горсть мелких монет, и их хватило, чтобы купить у высокого угрюмого мужчины глинтвейна для самых замёрзших зрителей. Моргана подкинули в воздух на три метра, поставили на голову, раскрасили его шапку сперва в ярко-голубой, затем в жёлтый, в фиолетовый — и вновь сделали белой... А под конец рыжий фокусник с повадками убийцы сказал, подмигнув:

— Чуть не забыл самое важное, — и подобрал с брусчатки хрупкую веточку, изломанную и заледенелую. Затем погрел её в ладонях, дохнул... И ветка покрылась цветами магнолии — яркими, нежными и несомненно живыми. Нежные зелёные листья пахли весной.

— Спасибо, — только и смог выговорить Морган, принимая цветок.

— Подаришь своей возлюбленной, — подмигнул мальчишка-акробат.

— Может, в ответ какой-нибудь подарок получишь, — с откровенно порнографическими интонациями протянул рыжий фокусник и провокационно огладил себя по бедру. Толпа грохнула хохотом. А он вдруг добавил тихо-тихо: — Не бегай от себя слишком долго. В нашей компании не так уж плохо, поверь.

— Клермонт, заткнись, — еле слышно прошипел мальчишка и заехал фокуснику локтём по рёбрам — для зрителей получилось, что вроде как наказал за пошлое замечание. — А вообще-то он прав. Бегать от себя глупо. Удачи тебе.

Морган сам не понял, как оказался за кольцом прилавков — ошарашенный, потерянный и неприлично счастливый.

"Столкнуться с чудом, значит, — вертелось в голове. — Кажется, я понимаю, что Уилки имел в виду. Значит, Шасс-Маре тоже?.."

И, хотя глаза у той парочки на площади не сияли бледным золотом, он почему-то не сомневался, что ни один полисмен не осмелится арестовать этих двоих за несанкционированные фокусы в общественном месте.

И что завтра ни рыжего нахала, ни его напарника-мальчишку не отыщут во всём графстве, даже если перевернут каждый камень.

Когда Морган добрался наконец до машины, то даже не сразу вспомнил, куда собирался ехать до того, как случайно завернул на ярмарку. Пролистал карты, заглянул в записную книжку и. только наткнувшись на визитку Оакленда, вспомнил.

Ближе других от центра жил Ривс — и его же легче всего было застать дома. Он занимал верхний этаж в старинном доме напротив книжного. Окна выходили и во внутренний двор, и на оживлённую улицу, но плотные деревянные жалюзи никогда не открывались. Зато дверь после звонка распахнулась сразу.

— П-привет, — нервно переступил Ривс с ноги на ногу и машинально растрепал копну мелких кудряшек, стянутую на затылке. — Я тебя ждал. К-кэндл утром заскочила, потом Оакленд, потом ребята из к-компьютерного клуба.

— Утомился? — понимающе улыбнулся Морган. Из глубины квартиры волнами накатывала тяжёлая музыка. Щель вокруг двери в гостиную светилась попеременно синим, зелёным, красным — похоже, домашний кинотеатр был включён. — Ладно, не стану отвлекать тогда. Положишь под ёлку и раскроешь утром, хорошо?

— Окей, — кивнул Ривс, опуская взгляд, и принял бумажный свёрток. — Ты не думай, я тебе рад, п-просто... А, чуть не за-за-абыл.

Он метнулся в гостиную — Морган успел разглядеть на огромном экране что-то мрачное, монстроподобное в компании рыжей красотки с бензопилой — и тут же вернулся, но уже с маленькой плоской коробочкой в руках.

— Т-тоже утром п-посмотришь, — то ли улыбнулся, то ли скривился Ривс, сглотнул и уткнулся взглядом в собственные полосатые носки. Оттого что он постоянно щурился, азиатские глаза его казались ещё уже и темнее, чем обычно. Больше ничего он от матери-китаянки не унаследовал — если не считать, конечно, крайней формы демофобии.

Морган не стал его мучать — попрощался и сбежал вниз по лестнице.

Следующими на очереди были Оакленды. Но Питера не оказалось дома — Мэган отправила его в аптеку за лекарством. Маленькая Мэй опять разболелась перед Рождеством, но большое и дружное семейство всё равно героически пыталось устроить настоящий праздник. Судя по оживлённому гомону, приехали и родители Питера из Ирландии, и его брат с женой и сыном, и обе престарелые тётушки Мэган — сёстры, походящие друг на друга как две капли воды. Они и работали вместе — то ли в столичной галерее, то ли в музее, и напоминали невозможными вычурными платьями и причёсками старомодных аристократок или сбежавших со съёмок исторической драмы актрис.

Но готовили при этом великолепно.

Дверь открыла жена Питера, порядком измученная, но такая же яркая, как и всегда — в бирюзовом домашнем платье, удивительно подходящем к её коже цвета кофе и чёрным волосам, и с крупными голубыми топазами в ушах. Ногти покрывал блестящий лак в тон платью.

— Подождёшь Пита? — спросила Мэгги, оглядываясь на холл. Со второго этажа доносился детский плач. — Прости, мы тут все измотанные — страсть просто. Мэй уже час не замолкает, хоть вешайся, ну честно. Но ты заходи, попей чайку. С рождественским кексом. Всё равно его уже разрезали, а то Мэй с одного края надкусила, не ставить же на стол этакое страшилище.

— Нет, спасибо, мне ещё кое-куда заскочить надо, — вежливо отказался Морган, с опаской косясь на лестницу. За ним кто-то явно наблюдал — со второго этажа, из-за огромного фикуса, который стоял вплотную к поручням. Судя по блеску очков, это была одна из престарелых тётушек Мэган. — Я только подарки оставлю. Вскройте их утром, ладно?

— Ну, окей, утром так утром, — устало согласилась Мэгги, принимая коробки. — Огогошеньки... Тяжёленькие, а что в них? Мэй не поранится?

— Вряд ли, — хмыкнул Морган. — Для неё, кстати, самый большой подарок.

Мэган недоверчиво взвесила в руке огромную коробку, украшенную голубым бантом.

— И что внутри? Или не хочешь говорить, типа сюрприз-сюрприз?

— Там большой плюшевый мишка, который обнимает жестяную банку со сластями, — раскололся Морган. — Только не позволяйте Мэй съедать сразу всё.

— Обойдётся, — заулыбалась Мэган. — Слушай, а мы что-то закрутились, и того, про подарки... Подожди, а? — и она унеслась на кухню, только взметнулся бирюзовый подол.

Очки на втором этаже загадочно блеснули из-за фикуса.

Плач Мэй перешёл в надрывно-затяжную фазу.

Меньше чем через минуту Мэган вернулась — с огромным пирогом, завёрнутым в промасленную бумагу.

— Донна меня убьёт, если я это домой принесу, — честно признался Морган, принимая подарок. — Она жутко ревнивая.

— Ну, поскандалит малец, а потом к нам за рецептом прибежит, — подмигнула Мэган. — Счастливого Рождества! И матушке своей передавай, ага?

Пирог Морган пристроил на полу, не рискнув положить его на сиденье. Запах магнолии в салоне "шерли" вскоре прочно перебили дивные ароматы выпечки, и желудок стало немного тянуть от голода. Сразу накатили воспоминания о роскошных ужинах от Донны... К счастью, мучиться долго не пришлось: семейное гнёздышко Оаклендов располагалось всего в одном квартале от дома Кэндл. Уже подъезжая к нужной многоэтажке, Морган отвлёкся — и едва успел затормозить, когда на дорогу выскочил торопливый пешеход.

Впрочем, ярко-жёлтый пуховик нельзя было не признать.

— Ты с ума сошла? — проорал Морган, опустив стекло.

Кэндл замерла посреди дороги, откинула капюшон — и растерянно улыбнулась.

— Типа того. А ты по делу?

Он чертыхнулся под нос, нажал кнопку аварийки и выскочил из машины.

— Можно и так сказать. Счастливого Рождества, Кэнди-Кэнди.

— Ой, спаси-ибо, — протянула она с интонациями инопланетянки, безнадёжно заблудившейся на земном карнавале, и, приобняв Моргана за шею, вскользь поцеловала его в уголок губ. От неё пахло морем — не обычным солоноватым парфюмом, а именно что свежим морским бризом, которому в Форесте было не место. — А я тебе отправила с доставкой. В общем, ищи дома под ёлкой. Слушай, а почему два свёртка? — спросила она, немного очнувшись, когда наконец разворошила верхний слой бумаги.

— Потому что там два подарка, — подмигнул Морган. — Тот, что поменьше, утром откроешь. А это... В общем, на Рождество такое не дарят, так что можешь сейчас раздраконить.

— Попозже, — махнула она рукой, нетерпеливо оглядываясь на пустую улицу. — Что там?

— Нижнее бельё, — честно ответил Морган.

В другое время Кэндл или поцеловала бы его, или отшутилась, или позвала бы к себе в квартиру — но сегодня она просто пожала плечами, улыбаясь:

— Ну, на твой вкус вполне можно положиться. Я пойду, лады? А то меня ждут...

Морган вдохнул полной грудью морской бриз — и не стал спрашивать, кто и где.

— Если ждут, то иди, — улыбнулся он, чувствуя слабый укол ревности. — Хотя нет, погоди...

Он метнулся к машине и, перегнувшись через опущенное стекло, сдёрнул с зеркала ветку магнолии. Стукнулся затылком о дверцу, чертыхнулся, едва не поскользнулся на нечищеной дороге — но всё же не уронил цветы.

Кэндл приняла дар осторожно и недоверчиво. Руки у неё подрагивали, а взгляд наконец-то прояснился.

— Черти-сковородки... Откуда? У нас такое точно не продаётся...

— Кое-кто вручил сегодня. Со строгим наказанием передать... — Морган запнулся. Слова мальчишки о возлюбленной отчего-то не шли с языка и казались пошлее пьяных комплиментов. — Передать другу.

— Другу, значит? — Взгляд Кэндл, сияющий и неземной, угас. — Ты иногда такой правильный, что аж страшно. Но цветок я тебе не отдам, не надейся. Ладно, счастливого Рождества и привет семейке! — махнула она рукой и трусцой побежала через дорогу.

— Смотри по сторонам и будь осторожна, — эхом откликнулся Морган.

Ярко-жёлтое пятно куртки постепенно удалялось в сгущающихся сумерках. Под рёбрами начинало тянуть и дёргать — не боль ещё, так, предчувствие.

"Такое ощущение, словно кто-то отсудил дом Лэнгов, который мне достался по завещанию. Я там ни разу не был и вряд ли доберусь в ближайшее время, но всё же... но всё же..."

Кэндл исчезла в темноте — или скрылась окончательно в одном из переулков. Морган потоптался немного на тротуаре, ожидая неизвестно чего, а затем нырнул в салон "шерли" и начал разворачиваться.

До семейного ужина оставалось ещё часа два, не меньше, и время нужно было как-то убить.

Машину около дома он припарковал сразу, но заявлять о своём возвращении громко не стал. В прихожей уже валялись подозрительно знакомые сапоги — Дилан, как всегда, пришёл первым. Со второго этажа слышалось пение на два голоса под несложный аккомпанемент. Где-то рядом, то ли в гостиной, то ли в столовой, отец громко и недовольно отчитывал секретаря по телефону — за нерасторопность и какие-то утерянные документы. Морган свалил подарки на стол в холле, на цыпочках отнёс пирог на кухню, стараясь не попадаться Донне на глаза, переложил телефон и ключи в карман куртки — и так же беззвучно выскользнул на улицу.

Канун Рождества оказался на редкость каноничным — с лёгким морозцем, пушистым инеем на заледенелых ветвях, ясным небом и огнями на каждом доме. Во дворе по соседству наконец-то убрали хмурую тыквенную рожу, которая пугала прохожих с самого Хэллоуина. Её место заняла поистине чудовищная композиция из разноцветных фонариков, больше всего похожая на комок из намертво спутанных гирлянд, которые хозяева поленились расправлять и просто так водрузили на подпорку около клумбы. Морган полюбовался на мельтешение огоньков, щёлкнул композицию на телефон и скинул Ривсу с комментарием: "Популярный стрит-арт в стиле сюрреализма".

В ответ Ривс прислал смутно знакомую картину с оплывающими на столе часами и искажённой перспективой, а вдогонку лаконично написал:

"Это сюрреализм".

Морган сначала рассмеялся. А потом ему померещилось ни с того ни с сего, что стрелка нарисованных часов дрогнула. Он машинально прикоснулся к груди, нащупывая сквозь карман самый первый подарок Уилки, но не расслышал ни привычного тиканья, ни даже колебания шестерёнок, словно механизм уснул.

Где-то далеко хриплые радиоголоса запели рождественские гимны.

Дорога под ногами вдруг раздвоилась. Одна, по которой он привык добираться до работы, побежала с холма. Другая уткнулась в заброшенный парк, кратчайший путь к Шасс-Маре. Морган оглянулся на свой дом, отсюда такой далёкий и правильный, что уже, скорее, напоминающий сахарный пряник, чем настоящее здание, вспомнил запах морского бриза в волосах Кэндл... и свернул на вторую дорогу.

Сразу стало холоднее.

Памятуя о предупреждении Чи, он осторожно выбирал направление, чтобы случайно не выскочить на поляну с качелями и жутковатой тенью. Благо тропинок хватало на любой вкус. Парк словно распадался на фрагменты — детали паззла из разных наборов. Кое-где время текло по-прежнему и царила зима, такая же, как в обычном городе. Другие места застыли в янтаре вечной осени. От них веяло смутной опасностью, и Морган инстинктивно старался держаться в стороне.

...наверное, география в парке тоже была альтернативная, а не только время, потому что вскоре он выскочил аккурат на ту поляну, которой избегал с самого начала.

Качели были пусты, но всё ещё раскачивались из стороны в сторону со слабым, едва заметным скрипом.

"Я идиот, — пронеслось у него в голове. В затылок дохнуло холодом. — Так. Ничего ещё не случилось. Надо вернуться. Надо просто вернуться, и..."

— Бра-атик, — протянул вдруг детский голос прямо за спиной. Звук был искажённый, словно говорили в металлическое ведро. — Братик, ты ведь ко мне пришёл?

Морган обернулся так резко, что в глазах потемнело. Полуослепший, он сделал шаг назад, затем другой, запнулся о выступающий корень — и, нелепо взмахнув руками, плюхнулся на задницу.

Месяц в небе насмешливо скалился щербинами серых пятен.

У самой кромки поляны, в шаге от Моргана стоял ребёнок — мальчик лет двенадцати, среднего роста, черноглазый и очень худой. Он был одет в летние сандалии с ремешками крест-накрест, драные джинсовые шорты и оранжевую футболку с хищным солнышком на груди. Потревоженный иней осыпался с веток на его жёсткие чёрные волосы, на плечи и руки, но не таял.

Белоснежная кожа без единого изъяна казалась издали похожей на матовую ткань.