Трое для одного

— Обязательно, — шёпотом пообещал Морган.

Состояние было такое, словно он выпил с десяток разноцветных коктейлей вместе с Кэндл, пытаясь забыть нечто очень грустное — и в итоге забыл, но к пьяному веселью примешивалась страшная тяжесть. Уходя с поляны, он оглянулся лишь раз и успел заметить, как фонарщик украдкой передаёт Уинтеру что-то подозрительно похожее на конфету и треплет его по голове. Чи за стеклом фонаря сочувственно трепетала крыльями, и свет менял оттенки, один нежнее другого — бледно-розовый, тёплый золотистый, лиловый...

"Я как будто подглядываю за чем-то личным".

Морган зябко передёрнул плечами и отвернулся.

Через несколько секунд позади, в отдалении, раздались лёгкие, торопливые шаги; они становились всё ближе и ближе. Когда фонарщик поравнялся с ним, то скосил глаза и ухмыльнулся:

— Ну, спрашивай, малец. Ни в жисть не поверю, что ничего узнать не хочешь.

Сомнения не заняли и секунды.

— Этот Уинтер... кто он?

— Дитя, — просто и одновременно очень грустно ответил фонарщик. Свет его глаз слегка померк. — Мамка у него с тенью повстречалась аккурат перед тем, как понесла. Ну, он и уродился ни то, ни это... Нам, знаешь, таких всегда жальче прочих было, — доверительно сообщил он и вздохнул. — Они, детки, ведь по природе-то не злые. Но дел натворить могут. Уинтер из них самый, того, сильный... ну, я так раньше думал, — загадочно заключил он.

Моргану стало не по себе. Человек, в котором с рождения живёт тень... или тень в человеческой оболочке — неизвестно, что страшнее.

— Получается, вы его опекаете?

— Потихоньку, — виновато откликнулся Фонарщик. — Вишь, он очень хочет полезным быть. Теней чует издали, аж с одной окраины до другой, и всегда мне сказывает, коли что неладное заподозрит. Часовщик, вон, сам ему намедни леденец носил — благодарил за помощь. Да и Шасс-Маре с детишками нянчиться любит, у неё своих-то нет. Но если его в город выпустить — беда будет, большая беда... Вот и думай, что делать.

Незаметно за разговором они вышли из парка. Дорога ластилась к ногам, точно хотела услужить, и вскоре впереди показался дом Майеров — гораздо быстрее, чем должен был. На запасном месте во дворе монстром из металла и электроники дремал огромный внедорожник Гвен. Над крыльцом висели разноцветные фонарики...

...а у калитки ждал тот, кого Морган меньше всего сейчас хотел увидеть.

— Явился... идиот. Жить надоело?

Уилки выглядел так, словно выдернули из дома, не дав на сборы и минуты. Он был без пальто и без шляпы — зато всё в тех же узких джинсах, потёртых ботинках и в чёрной водолазке с очень высоким горлом и длинными, до самых пальцев, рукавами. И Морган наконец-то разглядел, что металлически громыхало в первую встречу там, у болот. Разгадка оказалась настолько проста, что даже смешно сделалось — несколько золотистых цепочек, украшающих джинсы вместо пояса. Цепочки были разной толщины, длины и звякали при каждом движении.

"Никакая это не китайская подделка, — пронеслась в голове глупая, но утешающе-забавная мысль. — "Тара", предрождественская распродажа, пять лет назад. Я хотел такие же, но денег не хватило..."

Морган вспомнил давку у касс в единственном бутике "Тары" на весь Форест, обречённо-усталое выражение лица Сэм — "Да я лучше сдохну, чем туда полезу!"; блуждание по залу вместе с хохочущими приятелями и подружками по колледжу; лихорадочный подсчёт скудных средств, накатившее облегчение — не надо лезть в перевозбуждённую толпу и отстаивать длиннющую очередь, а затем — сожаление, что изменить образ пай-мальчика снова не получается.

И то ли воображение, то ли память услужливо дорисовали в той самой гомонящей очереди высокого незнакомца с растрёпанной пегой косой до лопаток.

"Что ж, волосы у него с тех пор определённо отросли", — подумал Морган и понял, что бояться разгневанного Уилки у него сегодня не получится. Только не после мыслей о том, как волшебное существо на досуге шляется по распродажам, чтобы сэкономить на шмотках.

— Ты, того-этого, не ершись, — попытался тем временем урезонить приятеля фонарщик. — Ничего ж не случилось. Я присматривал, как уговаривались.

Взгляд Уилки прожигал не хуже раскалённого золота.

— У него остановилось сердце. Я почувствовал.

— Как остановилось, так и пошло. Подумаешь, большое дело, — развёл фонарщик руками. — Ты вообще иногда забываешь, что сердцу биться положено. Кабы мы с мисс Люггер всякий раз на помощь бросались...

"Мисс Люггер? — успел подумать Морган, а затем вспомнил фрагмент из мемуаров О'Коннора. — А. Шасс-Маре".

Но почти сразу все мысли перекрыла вспышка холодной ярости Уилки:

— Я — иное дело. Он мог заплатить за свою беспечность дороже, чем думает.

В словах не было ничего особенного, но лунный свет почему-то померк, а Чи засияла приглушённым тёмно-багровым цветом.

— Но не заплатил, — сказал как отрубил фонарщик. — Хватит уже злиться, колючка ты наша. Подумаешь, заигрался с ребятёнком, на качелях прокатился разок. Говорю ж, присматривал я за ним.

— Да что ты вообще... — начал было Уилки. А Морган вдруг ощутил за всем этим ярким, жгучим, давящим гневом — сумасшедшее беспокойство и страх.

И шагнул вперёд, улыбаясь.

Что делать с перепуганными взрослыми, он знал с детства.

— Ты просто ревнуешь, — сказал Морган с потешной серьёзностью, на ходу разматывая шарф. — Уинтеру достался подарок на Рождество, а тебе нет.

Уилки смерил его убийственным взглядом.

— Не мой праздник, знаешь ли. Предпочитаю Самайн или Белтайн. И я ещё не...

Договорить он не успел. Морган подошёл вплотную — и накинул ему на шею дивный, невероятно пушистый шарф ярко-синего цвета, обмотал пару раз, расправил концы на груди, а затем крепко обнял Уилки, привстав на мыски.

— С Рождеством, — шепнул Морган ему на ухо.

И он застыл. Гнев исчез без следа, как и страх, а выражение лица стало растерянно-недоверчивым.

— Подарки разворачивают утром.

— Я люблю нарушать правила, — подмигнул Морган, отстранившись. — Не беспокойся. Я выучил урок и буду осторожнее. И, в конце концов, в рождественскую ночь просто не может случиться ничего плохого.

— Ты ошибаешься, — надтреснутым голосом произнёс Уилки и замолчал, поглаживая мягкий, как пух, вязаный шарф.

Морган махнул рукой — и боком просочился мимо, через калитку. Фонарщик замахал своей лапищей в ответ, а Чи рассыпалась трескучим фейерверком цветных искр, не гаснущих долго-долго. Услышав шум, из-за двери выглянул Дилан в безвкусном перуанском свитере, но, похоже, не увидел никого, кроме бессовестно припозднившегося брата.

— Ты где гулял? — весело поинтересовался он, пальцами расчёсывая волосы. Рыжие пряди были влажноватыми — похоже, Дилан сразу после дежурства приехал в особняк и уже здесь вымыл голову перед праздничным ужином. — Мама там с ума сходит.

— Подарки разносил, — честно ответил Морган и обернулся. Фонарщик исчез вместе с Чи; Уилки стоял, бедром прислонившись к забору, и меланхолично кутался в шарф. Глаза были прикрыты, и только по границе ресниц пробивалось тускло-золотое сияние. — Старым друзьям, новым друзьям... незнакомцам.

— Да ты у нас прирождённый Санта, — ухмыльнулся Дилан и втянул его в дом. — Пойдём-пойдём, все только тебя и ждут. Почему вином пахнешь?

— На ярмарке глотнул немного. Кстати, рекомендую, прекрасный глинтвейн там делают.

В груди разливалось приятное, тёплое чувство.

"Это не вино, — думал Морган, и губы начинало припекать, точно улыбка, сдержать которую становилось всё труднее, обернулась жарким июльским солнцем. — Это что-то покрепче..."

Проходя через холл, он заметил, что пальто Донны не было на крючке — значит, её уже отпустили к семье. Дилан болтал без умолку. О последних трёх операциях, совершенно разных, но адски сложных, о новом сорте пончиков в кафе напротив больницы, о том, как умопомрачительно Лоран смотрится на каблуках и в платье, что распродажи в "Спенсерс" начались раньше, чем обычно... От него пахло вином — гораздо сильнее, чем от Моргана.

А в столовой действительно собралась вся семья — кроме Сэм, которая приезжала теперь в родной дом только в экстраординарных случаях. Во главе сидел Годфри, немного похудевший и посвежевший за последнее время, несмотря на тяжёлый грипп и традиционный аврал в мэрии. А, может, так просто казалось, потому что впервые за несколько лет он оделся не в скучно-серое или коричневое — брюки и жилет были удивительно приятного, глубокого зелёного цвета. Этель сидела напротив и улыбалась, опускала взгляд, склоняла голову так, чтобы длинная серёжка с крупным аквамарином чиркнула по обнажённому плечу — словом, флиртовала с собственным мужем. Гвен в алом трикотажном платье раскладывала по тарелкам жаркое. Дилан сразу плюхнулся на стул рядом с ней и придвинул к себе тарелку, не переставая трепаться, а Морган сел на другой стороне стола. Справа от его места был запасной прибор и свёрнутая розой салфетка — на случай, если Саманта всё-таки придёт.

— Наконец-то! — улыбнулась Этель. — Дилан, милый, ты не сказал ещё брату радостную новость?

— Пусть Гвен сама говорит, — отмахнулся он. — М-м... Донна сегодня просто сама себя превзошла.

— Для меня островато, — качнула Гвен головой и искоса посмотрела на Моргана. — Я беременна. Его зовут Вивиан Айленд, и не надо говорить, что это старомодное имя. Для писателя — как раз. Мы собираемся пожениться весной. Разумеется, ты приглашён на свадьбу. Можешь даже позвать свою ужасную подружку.

— Кэндл напишет для вас самую трогательную песню в мире, — хмыкнул Морган. То ли из-за мерцания гирлянд, то ли из-за лёгкого чувства опьянения тревогой и счастьем, он никак не мог разглядеть изменений в фигуре сестры. Талия, обтянутая красной тканью, по-прежнему казалась тоньше, чем у половины моделей. — И даже споёт её под гитару. В стиле блюз. Слушай, я что-то никак не могу припомнить никакого писателя под именем Вивиан Айленд...

— Все заговорят о нём в следующем году, когда он получит "Идола" за свой дебютный роман, — невозмутимо откликнулась Гвен. — Я читала первые девятнадцать глав...

— И? — переспросил Дилан таким тоном, словно хотел услышать неновую, но обожаемую шутку.

— И сказала, что выйду за него замуж и дам ему контакты лучшего литературного агента в графстве, если Вивиан вышлет мне остальные главы. Он ответил, что женится только на матери своих детей... Результат вы видите, — на сей раз она не смогла сдержать улыбку.

— Поздравляю, — фыркнул Морган. — Пап, и ты даже не собираешься ничего возразить? Безработный писатель, не закончивший ещё ни одного романа — и наша несравненная Гвен?

На несколько секунд в столовой повисла напряжённая тишина. Гвен продолжила раскладывать жаркое, но теперь её движения были замедленными, нарочито плавными. Между бровей у Дилана залегла морщинка.

Годфри странно долгим взглядом посмотрел дополнительный прибор рядом с Морганом, на пустую тарелку, на полураспустившуюся розу салфетки...

— Дважды я стараюсь на одни и те же грабли не наступать, — произнёс он на конец и аккуратно поднёс вилку ко рту. Прожевал кусочек мяса, промокнул губы салфеткой и только затем продолжил: — Кроме того, у мистера Айленда есть недвижимость в столице, имеется неплохое образование и... Не надо так смотреть. В конце концов, не так часто меня ошарашивают известием, что я скоро стану дедом, — улыбнулся он вдруг, став лет на десять моложе. — Эта мысль оказалась на удивление приятной. И, да, соглашусь с Диланом, Донна сегодня превзошла себя. Жаркое великолепно.

Некоторое время Морган чувствовал себя виноватым из-за того, что задал неудобный вопрос. Но потом заметил, как посветлел взгляд Гвен — и успокоился.

"Наверняка она боялась, что повторится история Саманты, — подумал он. — Тогда отец тоже сначала не возразил, а потом полгода добивался, чтоб Джина уволили... Но сейчас, похоже, действительно дал добро".

После этого атмосфера за ужином действительно стала напоминать праздничную. Дилан принёс со второго этажа старинный граммофон и поставил ещё дедовскую пластинку с рождественскими гимнами. Изобилие за столом сделало бы честь даже солидному ресторану, хотя Гвен иногда и начинала ворчать, что салаты слишком острые, а в пудинге чересчур много изюма. Затем, ближе к концу, Годфри ушёл на кухню, чтобы сварить глинтвейн, и вернулся с целым котелком ароматного пряного вина, исходящего паром. Морган выпил два стакана и начал медленно уплывать. Он даже не заметил, в какой момент музыка прекратилась, Дилан перестал болтать.

— Думаю, я могу вручить вам свой подарок заранее, — произнесла Этель, глядя почему-то в пол. — Но мне нужно фортепиано.

Опираясь на локоть брата, Морган с некоторым трудом добрался до кресла в маминой комнате. Этель уже звонила по телефону. Сквозь пьяную пелену доносились лишь отдельные слова:

— ...Да, да, Сэм, дорогая, я понимаю. Просто не клади трубку некоторое время. Это очень важно. Я хочу, чтобы все мы собрались, хотя бы так.

Видимо, с Самантой она договорилась, потому что телефонная трубка перекочевала поближе к фортепиано. Затем Этель села, откинула крышку, положила руки на клавиши...

Через минуту Морган был трезв как стёклышко.

Он дышал через раз, захлёбываясь в накатывающей волнами музыке — то яростной, как "Аппассионата", то нежной, как "Песня Сольвейг", то наивной, как "Детский уголок". Руки Этель то двигались с завораживающей скоростью, то почти замирали. Глаза её были закрыты с самого начала.

И в один мучительно-острый момент Морган понял: она знает.

Хотя Дилан ещё ничего не рассказал, она знает о его скором и окончательном отъезде. И ясно понимает, что Саманта уже никогда не придёт на семейный ужин — пока жив отец. И что Гвен наверняка последует за своим ещё не всемирно известным писателем в столицу, когда он закончит рукопись и поедет за вожделенным "Идолом".

"Интересно, знает ли мама обо мне? — подумал вдруг Морган, и под рёбрами закололо. — Наверное... Может, даже больше, чем я сам".

Он прикрыл глаза. Под ногами вращались иллюзорные дороги, всё быстрее и быстрее. Одна — широкий проспект, по которому сновали машины, вдоль которого шли люди, и кто-то говорил по телефону, а кто-то смеялся, кого-то бросали по смс, кому-то признавались в любви, стоя на коленях... Другая — чёрная воронка, где тьма пожирала тьму, но ничьё существование не было бессмысленным, а каждое движение направляла упрямая и безжалостная воля.

Третья тропинка была затянута серебряным туманом и уходила в никуда. Но по её обочинам росли тимьян и клевер, сплетаясь густо, как войлок, а издали доносился плеск воды и тонкий голос флейты.

— Я назвала её "Семейный ужин", — голос Этель звучал ровно, но от этого почему-то мурашки бежали по спине. — Совершенно неподходящее название, Гвен, я согласна, дорогая моя. Может, твой возлюбленный подберёт что-то получше?

— И так хорошо, мам, — улыбнулся Морган. Часы в кармане рубашки тикали так быстро, словно пытались наверстать упущенное в парке время, и каждая секунда ощущалась чем-то неповторимым и драгоценным — как откровение с небес, как глоток воды ночью, после кошмара. — Правда, хорошо. Вон, Дилан даже расплакался.