Человек в черном спешился, и, ведя в поводу лошадей, подошел к распростертой на земле всаднице в красном. Увидев его она попыталась подняться, но силы оставили ее и она потеряла сознание. Весь бой занял от силы минуту, являя собой яркий пример того, сколь легко и быстро можно отнять жизнь.
Она очнулась очень скоро, почти в тот момент, когда человек в широкополой шляпе, бережно сняв ее с плеча, укладывал деву в красном на мягкие травы под сенью высоких деревьев, чуть удалив ее от дороги и места побоища.
— В наше время сложно рассчитывать на доброту незнакомцев, — Произнесла она, оказавшись на земле.
— Каждый уважающий себя мирянин должен помогать по мере сил своих церкви, нашей заступнице перед Единым, — Ответил он.
Наконец-то сумев рассмотреть ту, которую он неожиданно спас, человек в шляпе понял, что ему попалась не просто смелая воительница, но служительница церкви. Поначалу он принял ее за охотницу на демонов, поскольку красный плащ из крепкой кожи, с узкими рукавами и отворотами, а так же шляпа с серебряной пряжкой, высокой тульей и прямыми полями, притороченная к седлу вороного, были фактически форменной одеждой этого ордена. Однако выпавший из-под шелкового шейного платка медальон в виде круга с вписанным в него молотом, объятым пламенем, выдавал в ней служительницу еще более сурового культа — женского боевого ордена охотниц на ведьм. Мужской же костюм в виде камзола под плащ, жилета с несколькими карманами, облегающих гусарских лосиных штанов и кавалерийских сапог был просто данью удобству, поскольку в платье за оборотнями особо не поскачешь. Стальной наплечник с гербом, на левом плече помимо прочего выдавал в ней бывшую аристократку.
— Воистину, — она попыталась улыбнуться, но из-за боли скорее скривилась, впрочем, даже гримаса боли выглядела довольно мило на ее круглом девичьем лице с темными глазами, чуть вздернутом носиком, и пухлыми щеками. — И церковь благодарит, вас неизвестный путник, — Голос был серьезен и сух.
— Меня зовут Уильфрид Вульфштайн, — Он коротко поклонился.
— Жанетта де Пуатье. Как вы уже успели заметить, я принадлежу к ордену охотниц на ведьм, — она сделала паузу. — Или вы просто на вырез глазеете?
— Это был оборотень? — Он пропустил остроту мимо ушей и кивнул в сторону женского тела в паре десятков метров от них.
— Слава Единому, нет. Оборотни шустрее, с ними я бы предоставила разбираться норманитам, благо, кажется ,один есть поблизости. Это ведьма, — воительница неженственно сплюнула. — Проклятое богом и людьми чернокнижное отродье, убивавшее младенцев и использовавшее их жир для того, чтобы превращаться вот в таких тварей, а затем мстить недругам. Единый в милости своей указал мне на нее, а я, впрочем, с вашей помощью, исполнила волю Его. Эта мразь не имеет права топтать благословенные земли Шваркараса! — Она замолчала мрачно ощупывая свой бок, — кстати а что за пуля, освященная?
— Нет, святость имеет свойство выветриваться, а я не слышал о достойных служителях Единого в округе...
— Каждый служитель Единого достоин, ибо он признал их! — горячо возразила Жанетта.
— Возможно. Так или иначе, это было холодное серебро. Всегда ношу одну пулю с собой. В Кампани много нечисти.
— Я бы, конечно, еще поразмышляла о том, сколь много еще трудов предстоит слугам его на благо всего рода людского, но похоже я скоро истеку кровью, вы мне не поможете в перевязке? — Спросила де Пуатье, бледнея, но очень спокойным голосом.
Раны оказались довольно серьезными: помимо вывернутой ноги у охотницы были четыре кровоточащих дыры в боку и распоротая когтями оборотня рука. Уильфриду пришлось разоблачить девушку, освободив ее от плаща, камзола, жилета и батистовой белой рубашки. Стараясь не слишком глазеть на модное кружевное белье (даже у служительниц культа есть свои пунктики), он перевязал Жанетте руку и бок. А так же по ее просьбе развел костер и, вскипятив воду, вылил в котел содержимое небольшого флакона тонкого стекла, который нашел в седельной сумке, следуя инструкциям охотницы.
— Через полчаса помажу раны, и уже завтра буду как новая, благодарю за помощь.
— С моим великим удовольствием... эээ... святая мать?
— Пока еще сестра. — Улыбнулась де Пуатье, — Но теперь и до рукоположения недалеко. С вашей неоценимой помощью.
— Что ж, если позволите, не буду более стеснять вас присутствием своей персоны, — поклонился Вульфштайн, — Меня еще ждут дела.
— Со мной будет теперь все в порядке. Позвольте напоследок.
Жанетта произнесла нараспев: "Единый, как в небесах, так и на земле, промеж всех смертных духом и делом прибывающий, да будет вечно Господство Твое, благослови сего раба своего покорного, на дела во славу твои добрые и благородные, не оставь сего скота своего смиренного в благости своей, Во Веки!". Из ее рук изошло золотистое невесомое сияние, окутавшее Уильфрида ощущением тепла, заботы и нежности. Впрочем, это чувство длилось не более пары секунд, и означало, что Жанетта очень сильна в своей вере, ибо на самом деле человек в широкополой шляпе не признавал Единого, а значит и благословение ему не могло принести пользу. Очень скоро он почувствовал холод и пустоту внутри — побочный эффект не сработавшего благословения и ненадолго даже позавидовал людям, у которых есть такой бог и такие пастыри. Он раскланялся перед охотницей, сделал знак круга, прочертив его по часовой стрелке. И удалился, по дороге ловко выковырнув дагой из головы поверженной ведьмы серебряную пулю.
Охотница на ведьм проводила своего спасителя тяжелым, вдумчивым взглядом. Она не верила случайности. Но и не ощущала прямой опасности со стороны этого человека. Значит, решила она, это был дар Единого, который привел этого человека сюда, чтобы помочь в борьбе. Господь следил за ней, и так было всегда. В самые тяжелые моменты ее жизни Единый указывал путь, протягивал руку помощи, оберегал "свою маленькую девочку" как иногда она представляла себя в Его глазах.
Это происшествие придало ей сил, несмотря на раны и лишения, охотница знала, что находится на верном пути. Пути, указанном Небом. Знание укрепило ее волю. Решимость сейчас очень нужна была священнице. Ибо она собиралась творить страшные дела. И Он благословил ее.
Еще Жанетта подумала о человеке в широкополой шляпе. Это был страшный человек. Опасный и жестокий. Прагматичный и наверняка скупой на эмоции. Он убил ведьму недрогнувшей рукой, будто и убивать и встречать таких тварей ему приходилось неоднократно. Он убил, а потом спокойно вел светскую беседу. Это был страшный человек. Но охотница не боялась его. Де Пуатье вообще ничего не боялась. Это был ее путь. Еще до того, как она отправилась в монастырь, дабы служить господу, она запомнила фамильный щит. Стальные буквы девиза гласили: "Страх это я"! И с тех пор, она никогда не боялась. Жанетта всегда побеждала, ибо знала, тем особым знанием, которое даруется маньякам и фанатикам (хоть и не считала себя ни первым, ни вторым) — она страшнее любой опасности, с которой может столкнуть ее судьба и Воля Его.
Продолжив свой путь, Уильфрид сумел немного поразмыслить о прошедшей встрече. Шваркарас пестрит священниками самого разного сорта, есть среди них люди праведные, благочестивые, честные. Есть, как и в любой церкви, стяжатели, использующие сан ради власти и обогащения. В зависимости от орденов и обетов, священники эти могут быть склонны к жестокости, или наоборот представлять образец доброты и милосердия. Каждый орден, каждая церковь и каждое церковное общество накладывали на своих служителей, какими бы они ни были ранее, свой особый, сильный отпечаток. Жанетта принадлежала к ордену охотниц на ведьм — одному из самых мрачных и жестоких орденов. Ордену, руки которого, как говорила молва, были по локоть в крови. Охотница показалась Уильфриду приятной и благочестивой девушкой, а нежные черты обманчиво детского личика непроизвольно вызывали доверие, теплые, дружеские, если не сказать больше чувства. Но человек в широкополой шляпе видел, как сражалась женщина, непреклонно и уверенно. В ней не было страха, не было сомнений, она нашла своего врага, загнала и уничтожила. Не без помощи. Но важно другое — милая, вежливая и образованная Жанетта, принадлежала к особому виду священников, как редкому, так и страшному. За ее благочестием скрывалась стальная воля и готовность любой ценой выполнить свой долг. Сомнения и сожаления не были присущи таким священникам, а люди для них представлялись лишь подзащитными, пока они были на стороне Господа, и мишенями при смене сторон. Он не знал, стала ли она уже холодной, отстраненной, безразличной к боли и страданиям рациональной фанатичкой. Но подозревал, что очень скоро Жанетта сможет стать одной немногих, даже среди представительниц своего ордена, кого молва напополам зовет святой или чудовищем.
Судьбы в "Крысином Хвосте".
Теперь его ждал "Крысиный Хвост".
Харчевня была полна дыма и смрада. С прошлого раза ничего не изменилось, все те же мрачные, часто увечные, изуродованные люди, все те же беседы полушепотом, о горе, все чаще, и реже — о счастье воровском, недолгом.
Согнав от столика у стены двух прокопченных углежогов, присел, скрипнув лавкой, так чтоб можно было обозревать зал, и вход, черный человек с алмарским акцентом Уильфрид Вульфштайн. Кивнул виночерпию, что стоял у бочки, окруженный страждущими, ожидающими милости со стороны пирующих. Принесли виноградной водки, злой и кислой. Напротив Уильфрида плюхнулся тощим задом на скамейку Рен "Кот", жадно хлебнул из протянутой оловянной чаши, крякнул и занюхал рукавом. Выпить было приятно, да и говорить с черным нелюдем так было легче. Рука, на которой не хватало мизинца, была замотанная в относительно чистую тряпицу.
— Рассказывай, — Голос сухой, жесткий, деловой.
— Человек это мирный, ученый, книгочейный, однако боится кто-то за него, охрану из опытных нанимают. Звери, не люди. Клаусу за то, что возле поместья крутился, когда поймали, нос отчекрыжили, видать нужный он кому-то. Ездиет, говорят, к графинюшке нашей, кочергу ей в место причинное, да к маркизу, гуляет редко, все больше дома торчит. Больше не вызнали пока, — Парень перевел дух и опять хлебнул водки.
— Молодец, ты поведал вещи очевидные, теперь ищи среди них зерна тайного, запоминай, выискивай, подозрительное усматривай и мне докладывай, в следующий раз послезавтра.
Рен буркнул "Да у благородных все, сука, странное" и собрался уходить.
— Стой, — голос застал Рена в полуприсяде, — Ты случаем не знаешь женщины, видимо из деревни, что к северу отсюда, в получасе езды максимум, чернявая, чуть полная, красивая, черное платье носила.
— Носила?! — Вырвалось у Рена. — Это Анцента, — затараторил он. — Знахарка наша местная. Она мне палец залечила, когда вы отчекрыжить изволили, и наших часто пользовала, из тех, кого патруль не добил. И девок, если у кого роды тяжелые, всегда выхаживала, а тем, кого, например, господин проезжий у деревца приголубить решал, она потом помогала от бремени неправого избавиться. Скотину лечит... ну и все такое... а по ночам, — Рен зажмурился от приятных воспоминаний, — К серой речке у болотца купаться иногда ходит, без ничего совсем...
— Она умерла, — Голос был будничным и безразличным.
— Как?! — Парень почти кричал. В трактире на это никто не обратил особого внимания. Внезапно стало обидно и грустно. Анцента умерла, а этот гад так буднично об этом говорил, будто вошь раздавили. Горло стиснула злоба, даже не так страшно стало.
— Оказалась ведьмой, убивавшей младенцев и обращавшейся в оборотня.
— Брехня, — Рен закрыл лицо руками, чтоб черный человек не видел предательских слез выступивших на глазах, — Морфилась, бывало. Когда четверо улан проезжих Гезку, мельникову дочку, в рощице прижали, обратилась она верно в волка зубатого, и прогнала их. Ну и что с того?! — Вскричал он, — Гезке тогда девять годков от роду было! А что детишек убивала — то брехня! Добрая она была. — Мрачно закончил "Кот" и, не останавливаемый, побрел из трактира наружу. Хотелось виноградной водки, кислой и злой. Но еще больше хотелось оказаться как можно дальше от этого свинокожего демона.
Вульфштайн задержался после ухода парня, расспрашивая прочих своих конфидентов. И потому стал свидетелем картины занимательной и в чем-то поучительной:
Дверь распахнулась и ударилась о стену, едва не задев Уильфрида. В зал, бряцая серебряными шпорами, вошла недавняя знакомая — Жанетта де Пуатье: правая рука на сабле, в левой — зловещий двуствольный пистоль.
— Волей Единого и именем Благословенной Церкви Шваркараса, по праву слуги Ордена охотниц на ведьм, я Святая Сестра Жанетта де Пуатье объявляю, не далее как двумя часами назад мною была в нескольких милях отсюда предана священному суду и скорому упокоению богопротивная чернокнижная ведьма. А там, где встретилась одна, будет и вторая, ибо зло имеет привычку плодиться. Посему сейчас, в этом месте над всеми присутствующими я объявляю инквизицию, сиречь расследование, для изыскания скрытых чернокнижников, в грехе погрязших и беззаконии. Всем оставаться на местах.
"Сама, значит, суду придала, и упокоила, видимо, своими ручками" — усмехнулся Уильфрид, впрочем, не особо заботясь о лаврах ведьмобоя.
Двое особо шустрых парня рванули через заднюю дверь, у одного на щеке было клеймо "вор", у второго на лбу "еретик". Вульфштайн быстро заткнул уши, бухнул выстрел, первого пуля сразила наповал, второму досталось в ногу, но он все-таки успел выскочить, метательный нож, брошенный кем-то из посетителей, настиг его уже на улице.
— Благодарю, — кивнула Жанетта невысокому кряжистому наемнику с кордом на поясе и глазами мясника, довольного своей работой. Наемник истово сотворил знамение круга и поклонился.
— Итак, — Жанетта подошла к столу, находившемуся у дальней стены зала, стол тут же освободился. — Властью, данной мне Единым и Орденом, объявляю о начале инквизиции. Каждый, кому есть, что сказать о кознях темных сил, пусть, не робея, сядет сюда, — Она указала на лавку напротив, — И поведает мне, дабы обрести защиту и благодарность Церкви.
Далее де Пуатье начала "исповедовать" харчевенный сброд, иногда даже записывая показания в небольшой блокнот красной кожи, толстым черным грифелем.
Вульфштайн искоса поглядывал на охотницу. Приятные темные глаза стали суровыми и сосредоточенными, в них горел праведный огонь, огонь костров ладанок. Но работала она без фанатизма, быстро, собрано, делово, не священник — чиновник. Полезное умение — менять шкуру. Уильфрид оценил сходство.
Перед священницей сидели сейчас не люди — факты, набор сведений для отыскания ведьмы. Работа шла легко и споро, но за спиной охотницы, вернее в ее бумагах, ужа начинали вырисовываться клещи и дыбы, для тех, кто не все сказал.
Тех, кто по ее мнению, сообщал что-то важное, она заставляла вставать к стене и ждать более подробной беседы. Тех же, кто не представлял интереса, отпускала, одаривая благословением. Эти люди, грязные, изуродованные, злые, уходили от нее, сияя блаженством на клейменых лицах, радуясь так, как будто прикоснулись на мгновенье ко Всевышнему, наполненные верой и просветленные. Даже в рутинном, чиновничьем труде, она сохраняла огонь веры.
