Сложнее было косить под мага — постоянные траты на свитки, напускная таинственность, использование заряженных магией предметов взамен фокусов. Утомляет. Еще сложнее было убедить Мордреда в реальности моих возможностей помочь ему. К счастью в Школе Воды много обедневших Мастеров Магов, но подкупать их через посредников и при этом как можно меньше показываться магам воды на глаза — настоящий геморрой.
Хорошо еще, что "Синее Пламя" оказался достаточно самоуверен, или пустил свою паранойю в другое русло и не стал выяснять подробности моей личности. Он бы верно сильно удивился, что никто из Мастеров Воды ничего толком обо мне не знает.
Особенно забавно вышло со слугами, приплатил, нарядил в одежды магов. И вот уже Мордред считает, что я идиот, но с большой тайной поддержкой в школе. Проще всего было с именами. Ведь у них там и правда заговор. Если он что-то проверял на этот счет, то результат, видимо, удовлетворил. А уж выбрать магов с наиболее сомнительной репутацией и подсунуть список агентам Мордреда проблемы не составило.
С мальчишкой-нищим вышло неплохо, и с той раковиной, которую удалось уговорить подбросить Бэгрис. Впрочем, на тот момент наш магистр и так был крепко помешан.
Интересно, какое бы у него было лицо, если б узнал, что Чернильный Котел стоил всего пятнадцать тысяч, а остальные его денежки ушли на посредников и покупку еще голосов для него в Совете. И дались ему эти колонии.
Сложное дело. И самое бессмысленное из всех. Но с магами воздуха вышло занятно. Не ожидал, что они так распалятся — а хватило то, всего лишь рассказать этому лазурному выскочке, что "Синее Пламя" думает об Инессе. А он, как оказалось, и правда так думал. Остальное они сделали за меня. Хорошо, что он не уехал сразу после голосования. Котел пришелся кстати.
Но итог все тот же — они будут рыть, расследовать, гадать и напрягать шпионов. Времени скрывать следы не было — я общался с посредниками, с магами воды, по мелочи, но все же. Еще и "Краснолицего" подстрелил. Придется убираться из Гольвадии. Надеюсь, на Экваторе мне найдут дело поинтереснее. И полегче. Признаться, устал я от этих магов".
Так размышлял Реймунд Стург, направляясь в Эллумис и еще не зная, что судьба готовит ему Ригельвандо, а затем Ахайос, с его грязью и коварством мнимых союзников.
Первый сон убийцы.
Реймунд заснул в гамаке на борту торгового галеона. Под скрип снастей и плеск волн — уютный, добрый шум моря. Не такой опасный как гомон больших городов. Не такой сумрачный, как шорох ночного леса.
Он парил во тьме. И тьма сгущалась вкруг него. Шепот тысячи голосов, разносившийся отовсюду, внезапно выкристаллизовался в один — сильный, мягкий, нечеловеческий голос. Перед Реймундом во тьме зажглись глаза цвета вечернего неба на грани заката.
— Кто ты? — Властно поинтересовалась тьма.
— Я Реймунд Стург, — Почему-то это казалось самым логичным ответом. Осторожность, навыки, вернее почти рефлексы конспирации. Все отошло в сторону. Казалось неуместным и бесполезным обманывать этого посланника снов. — А ты твою мать кто такой?
— Я часть тебя, — В голосе зазвучала ирония, — Тот маленький кусочек твоего я, что отвечает за логику. Логику и амбиции.
— Очень приятно, — Обиженно поздоровался Стург.
— Ты пока не заслужил права даже на имя, — Продолжил голос, — Кто ты на самом деле?
— Я лишь гонимый осенним ветром листок, — Припомнил убийца слова Бэгрис.
— Это ближе к истине, — Тьма беззвучно смеялась, — Ты лист, осенний лист, почти мертвый. Скоротечный. Летящий туда, куда укажет ветер. Ты лист. Ты платный убийца. Ты оружие в чужих руках. Клинок без воли и судьбы.
— Поэтично. Но что-то не вижу в этих словах ни глубины ни смысла, — Покачал головой Реймунд.
— Это потому, — Тьма сгустилась и перестала смеяться, — Что ты не видишь смысла в собственной жизни. Тебя воспитывали. Тебя тренировали. Тебя ломали. Чтобы изжить способность сопротивляться чужим приказам. Приказам тех, кто направляет тебя. Приказам тех, кто разменяет тебя. Если возникнет такая возможность. А в конце, ты еще и убедил себя, что сам выбрал этот путь.
— Все мы, — Пожал плечами Стург, — Выполняем чьи-то приказы. Всех нас воспитывали подчиняться кому-то и кого-то подчинять. В этом нет ничего удивительного. Всех — от короля до нищего кто-то дергает за ниточки.
— Ты прав, — Фиолетовые глаза вспыхнули сильнее, — Твоя участь немногим отличается от участи короля — покинуть свой пост, будет равноценно смерти. Но ты ничуть не похож на нищего. Воля нищего заставляет его жить. Часто — заставляет изменить свою судьбу. Такое бывает нередко. А ты? Твоя воля сломлена. Ты уверен — изменить судьбу можно, только умерев.
— И неужели я не прав? — Улыбнулся грустно Реймунд. — Или я могу прийти в теоретический штаб Альянса и положить на стол заявление об увольнении? — Он резко отмахнулся, — конечно, нет, черт побери! Хватит гнать чушь.
— Ты даже во сне остаешься лояльным, — вздохнула тьма, — даже в собственных мыслях боишься выпустить то, о чем давно мечтаешь. О чем скорбишь...
— Похоже на еще один тест Альянса, — перебил Стург. — И если так — бесполезно. Я все еще на вашей стороне ребята. И не собираюсь никого предавать.
— Даже во сне ты боишься, убийца, — продолжала тьма и сияющие во тьме глаза наполнялись скорбью. — Боишься признаться себе самому. Облечь в слова то смутное, что есть в душе. Допустить простую мысль — это не жизнь. Все с тобой происходящее — это не жизнь. Все, что было раньше — ничего не значит. Твоя лояльность ничего не значит. Твоя персона — ничто. Твои решения — ничто. Попытки предотвратить лишние смерти... Ничто. До тех пор, пока ты не возьмешь судьбу в свои руки. Пока не начнешь сам решать, что тебе делать. Пока не обрежешь ниточки и не поймешь — ты не кукла в чужих руках. Пока не обнаружишь — твоя жизнь имеет смысл. Смысл, что выше и сложнее чужих смертей.
Тьма сгустилась и взорвалась вспышкой слепящего света.
Реймунд выпал из гамака и ударился о тяжелый сундук, прикрученный к полу. Наверху, на шканцах, колокол пробил утро.
Библиотека Хранителей Знаний. О государствах-уникумах Южного Архипелага Гилемо Антарий и Сетрафия.
Рациональная общественная организация. Диктатура разума!
Ваше Величество! Согласно Вашему приказу я, ваш верный слуга шевалье Амори Тео де Саланри, нахожусь с дружественным визитом в Сетрафии. И с позволения моего Господина желал бы рассказать о чудесах, которые довелось мне видеть в этой удивительной стране!
Этот край полон пара и копоти. Грохота огромных машин и шума заводских цехов. Еще никогда ранее вашему покорному слуге не доводилось видеть столь крупных производств и столь упорядоченных городов. Сетрафия потрясает и даже, я бы сказал, подавляет. Но в то же время, по моему глубокому убеждению, весь быт здесь организован таким образом, чтобы подавлять не только иностранцев оказавшихся в гостях, но так же и местное население, которое, впрочем, не испытывает особой неприязни к царящему здесь подавлению.
Города довольно велики, над ними довлеют заводские трубы и облака угольного дыма. Уголь здесь используется повсеместно. Им топят печи, от чего дома в крупных населенных пунктах грязны от копоти, его используют на производствах для паровых молотов, доменных печей и прочих потрясающих воображение машин, технологические секреты которых хорошо скрываются правительством этой державы. А так же для многочисленного парового флота, использующего силу пара наравне с силой ветра. И этот флот, с прискорбием хочу заметить моему сюзерену, существенно превосходит флот Шваркараса.
Жизнь сетрафийцев подчинена многочисленным законам и правилам — особым распорядкам и рескриптам. Она слишком упорядочена, иногда у меня создавалось впечатление, что я обитаю в муравейнике, а не в стране, населенный теми же людьми, которых я видел на родине.
С рождения человек здесь приучается к порядку и дисциплине, а государство начинает с детства значить для него больше, чем семья и родственники. Маленькие дети начинают ходить в ясли, где получают начальные социальные навыки, затем в детский сад и, наконец, в школу. После обучения в школе в 14-16 лет человек получает финальное распределение, определяющее всю его дальнейшую жизнь — он поступает на службу. Служба здесь есть основа и главная ценность любого человека, только в труде на благо общества он должен чувствовать себя полностью живым, зато за верную службу человек всегда вознаграждается и я считают этот принцип очень подходящим для любого государства. С течением жизни и за выслугу лет, человек гарантированно растет в чине и получает возможность эффективно воплощать все присущие ему от природы и приобретенные в процессе обучения навыки.
Сетрафия — своеобразная бюрократически-административная магократия, если мне будет позволено применить столь необычный термин. В этом государстве правят числа, знаки и символы. Каждый гражданин имеет свое число, знак и символ, удостоверяющий его гражданское положение, уровень возможностей и права в государстве. Жизнь Сетрафии подчиняется распорядку, четко установленным правилам и табу. Удивительным является тот факт, что местным жителям удалось потрясающе органично объединить два принципа организации — мистический колдовской и научно-инженерный принцип гартарудов (составляющих как мне стало известно существенную долю от населения). Эти принципы создали тут чрезвычайно бюрократизированный, но действенный образ общественный жизни.
Есть следующие государственные службы Сетрафии, с которыми человек связывает свою жизнь после школы — Производственный сектор, Продовольственный сектор, Военный сектор, Морской сектор, Торговый сектор, Магический сектор, Административный сектор, Карательный сектор, Судебный сектор, Дипломатический сектор, Медицинский сектор, Образовательный сектор, Культурный сектор и ряд других более мелких.
В Сетрафии нет таких понятий как, например, политика, религия, свободное (неконтролируемое) искусство и тому подобных. Все подчинено правилам и включено в иерархию. В то же время в этом принципе есть и свои плюсы (во всяком случае, так меня уверяют местные жители) — с ростом по служебной лестнице человек получает новые признаки своего положения — числа, знаки и символы, которые помимо прочего наделяют своего владельца некоторыми довольно небольшими (как правило) мистическими возможностями из области колдовства.
На вершине иерархии стоят министры, в зависимости от успехов области, ими управляемой, один из министров каждые 5 лет получает статус Гранд Мастера — высший пост в государстве. Мне была предоставлена аудиенция, и я по возвращении предоставлю Вашему Величеству письма от Гранд Мастера с уверениями в дружбе и добром расположении, а так же с рекомендациями по организации общественной жизни в Шваркарасе.
Как я уже сказал, каждый человек здесь обладает определяющими его статус, и даже личность, мистическими атрибутами. Эти мистические атрибуты — имеют самоценное значение, ибо подразумевают возможность человека использовать колдовские силы, которые ему предоставляют для улучшения своего положения, а так же на службе. Так, например, чиновник сельского министерства шестнадцатого статуса имеет возможность отгонять вредных насекомых от посевов, а чиновники судебного сектора обучаются чувствовать и предсказывать ложь. В то же время обладание числами и знаками наделяет граждан Сетрафии бюрократическими возможностями, обеспечивающими его значимость в обществе. Единожды сдав определенный экзамен, человек получает об этом соответствующий сертификат, и если кому-то, например, необходимо соревноваться в стихосложении, или умении верховой езды — достаточно сравнить сертификаты и все оказывается ясно.
Таким образом, уклад жизни в Сетрафии существенным образом отличается от того, что мы знаем на родине, но надеюсь, что привезенные мною сведения существенным образом помогут Вашему Величеству обеспечить порядок в Шваркарасе. Коий будет не хуже сетрафийского. За сим, оставаясь верным слугой Его Величества, завершаю свое письмо, и уже пять часов вечера и пора идти пить чай.
Дипломатическая переписка. Письмо посланника Шваркараса в Сетрафии шевалье Амори Тео де Саланри. (Шевалье так и не вернулся на родину, оставшись в Сетрафии в качестве чиновника военного министерства, а его дети стали полноправными гражданами)
Необоримый Адмирал!
Ахайос 813 год от о.а.и.
Застольная беседа.
— Удивительно, — сказал Реймунд, — Мне доводилось встречаться с негодяями и подонками всех мастей. С параноиками. С людьми, находившимися под защитой государства. С людьми, защищенными лучше, чем банк Медини. Но к каждому находился свой подход. А теперь я в тупике.
Они сидели в темной, почти пустой таверне, за столом из доски, положенной на бочку. Пол устилали окурки самокруток, кости и грязь. Под потолком клубился дым. За несколькими соседними столами пьяно орали тосты и здравницы люди, одетые в кожу, железо и шелковые платки на головах. На столе стоял крепкий черный ром в высоких деревянных кружках, скрепленных металлическими полосами, рядом лежали трубки, набитые душистым черным табаком. Их принесла пышногрудая служанка с коротко стрижеными волосами, ее платье сильно пообтрепалось, зато шнуровка на лифе была из золотой нити, а в чехле на поясе болталась наваха.
— Херня, — Отмахнулся собеседник Стурга, — Они наверняка так тряслись за свои шкуры, что не убить их — значило оскорбить судьбу.
Он был чуть выше среднего роста, чуть за сорок, но лицо оставалось довольно молодым. Длинный шваркарасский нос, темные глаза, высокие скулы, ровные благородные морщины, высокий лоб, смолисто черные волосы собраны в длинный хвост, завязанный кожаным шнуром, — он вполне мог сойти за аристократа, если бы не одежда — откровенно пиратская, хоть и богатая — широкополая шляпа с довольно высокой тульей и стальной пряжкой, и красный платок. Черный жюстокор с золотым кантом и почти адмиральским высоким, жестким воротником. На правом плече крупный эполет, на левой руке полный доспешный элемент — наплечник с эмблемой в виде черепа кешкашивара с перекрещенными саблями, стальные пластины укрывающие руку ниже плеча, налокотник с шипом, латная перчатка с когтями. Белый жилет на голое тело, штаны из крепкой кожи с ремнями, высокие блестящие ботфорты, все украшено цепями, шипами и клепками.
— А ты не боишься смерти? — Поинтересовался Реймунд.
Сам он был одет в излюбленный кожаный плащ с отворотными рукавами, серый камзол, хлопковую рубашку, штаны из кожи на шнуровке, подкованные ботфорты, на руках любимые кастетные перчатки, рядом на столе морская шляпа с узкими полями, высокой тульей и пряжкой.
— Нам всем когда-то надлежит сдохнуть, а я к тому же стар, — собеседник сплюнул, во рту у него недоставало зубов, некоторые были черными и наверняка гнилыми, а еще было много золотых, -ну, для своей профессии.
— Видимо в твоем случае возраст говорит о живучести, — Реймунд отпил из кружки, ром был густой и жгучий, со специями.
