— О нет! Прошу вас, миледи! — Воскликнул Реймунд, — Не поймите меня превратно, меня очаровали вы сами, та загадка, которая таится в этих прекрасных глазах, ваша мрачная торжественность, и даже ваша надменность.
— Я еще и надменная, — пробормотала она. — Подите прочь.
— Но прошу, дайте мне шанс! — Снова возопил убийца, — Всего один вечер! — Он схватил Ирцикру под локоть, — я докажу, что ваше мнение обо мне не верно, и намерения самые честные!
— Мальчик, — в ее тоне был лед и смерть. — Если ты сейчас же не уберешь руку, то будешь горько жалеть об этом до скончания жизни. Ибо тебе нечем будет даже подрочить, не то, что хватать незнакомых теть за руки.
Он вынужденно отпрянул. А "Ведьма" довольно быстро удалилась, оставив за собой аромат вереска и разочарования.
..................................................................................................................
— Я пытался еще несколько раз — дважды под разными образами заговаривал с ней у театров, она их так любит? — Продолжил свой рассказ Реймунд.
— Да, у нее пунктик — если в какой город заходим — все время по разным театрам ходит, не успокоится пока все не обойдет, ну или пока не отбудем, — подтвердил Адмирал.
— Пытался менять тактику беседы, был то нежным, то напористым, все по барабану, — Реймунд рассерженно стукнул рукой по столу, кружки подпрыгнули, — потом припомнил один прием из своей прошлой практики — притащил ей с болот голову какой-то страхолюдины, убитой в ее честь. А она сравнила меня с котом, тащащим хозяину убитую мышь, и полила презрением.
Морнис Легад уже ржал в голос.
— Потом я еще попробовал устроить ей засаду и героически спасти, но она порубила всех напавших до того, как я подоспел, — разочарованно сообщил Стург. — Писал стихи, слал подарки, даже портрет заказал. Разве что серенады под окнами не пел — она скрывала, где живет.
— Все! Все! Довольно! Уморил! — Адмирал почти сполз со стула под стол и сотрясался от хохота всем телом, держась за стол руками, чтоб совсем не упасть. — Так вот кто был ее полоумным поклонником. Она рассказывала, ей даже польстило немного. Столько внимания. Ой. Все. Щас отдышусь. Расскажу.
Он немного пришел в себя, выпил, затянулся трубкой и пояснил.
— Ирцикра — она людей не любит. Ну... — Он просунул указательный палец правой руки в согнутые кольцом безымянный и большой палец левой, — В этом смысле. Вообще никого не любит. Даже я бы сказал, отвращение питает. Ей только симиралла подавай. Помню, в свое время было два крепких абордажника, они ее прижали и хотели, так сказать, — он ухмыльнулся. — Порадовать. Да не сдюжили. Сначала она отбила им все естество, а затем, не вру честное слово, вставила в задницы швабры и отправила драить палубу. Мы их даже пороть не стали за нападение на офицера.
— Н-да, — Рассмеялся Реймунд, — нелепо же я выглядел, пытаясь очаровать ее и использовать против тебя.
На этот раз Морнис таки грохнулся под стол, еле дыша от хохота.
Алкогольный поединок со старым морским волком. Результат — предсказуем.
Домик стоял за городом, но достаточно близко к стенам, чтобы не служить предметом вожделения многочисленных налетчиков рыщущих по Калистису в поисках легкой добычи. Хотя здесь они скорее нашли бы быструю смерть. Это неприметное кирпичное здание с мансардой и двускатной крышей, крытой красной черепицей, окруженное садиком с молодыми деревцами и прочной каменной стеной в два человеческих роста, облюбовал старый пират, с возрастом сделавшийся еще и философом.
Они сидели в некрупной гостиной, где на стенах прикованные цепями или блестящими скобами висели шпаги, сабли, двуручные мечи и обрывки пыльных знамен:
— Нравится? — Проговорил невысокий сухой старик. Он был одет в кожаный колет, просторные полотняные штаны и мягкую домашнюю рубашку, а поверх этого в теплый шерстяной халат, — все это досталось мне по наследству.
— Наследству? — Переспросил Реймунд, оглядывая старое, но явно боевое оружие.
— Ага. От тех ублюдков, которых я прикончил. На моем веку таких было немало. Счет потерял еще на первой сотне. Да и считал я тогда только по пальцам. Тяжело приходилось. — Собеседник убийцы был не лишен мужественной красоты — довольное узкое лицо, нос с горбинкой, несколько раз сломанный и выправленный, узкие губы. Острый, но сильный подбородок, с клиновидной бородкой цвета соли с перцем, где соли было много, а перца мало. Острые выдающиеся скулы, впалые щеки, многочисленные морщины и шрамы. Черные с сильной проседью длинные волосы.
— Да, я вижу, ублюдков в мире было немало, — Стург хлебнул золотистого рома из высокого кубка из потемневшего серебра.
— И остается все еще дохрена. Но я изрядно поубавил их количество, — Собеседник ощерился, показав черные от табака, рома и редкого ухода зубы, перемежавшиеся с дырками и протезами из драгоценных камней. Его звали Готард ван Док, и агент альянса пришел сюда, чтобы попытаться выспросить у старика про Адмирала. Но для начала следовало его споить.
— За уменьшение их числа! — Реймунд поднял кубок, оба выпили, на столе высились четыре непочатых бутылки рома, пятую они уже опустошили в кубки, — И в каких же морях они водились?
— Я боюсь, ты поседеешь, если я захочу перечислить все моря, в которых плавал, — Готард сделал изрядный глоток, — Ты пей, пей, раз уж обещал меня перепить. Я ходил по волнам с самого детства — мальчишкой на отцовском китобое в холодных алмарских землях. Потом моряком на экваториальных судах. Потом матросом на бесчисленном множестве пиратских посудин. Был капитаном, квартирмейстером, абордажником, даже эскадрой один раз командовал — когда больше некому было. Я видел вулканические острова, где вода кипела от жара. Видел райские сады, казавшиеся такими с корабля, и обращавшиеся малярийным адом, если ступить на берег. Брал туземные баркасы, каботажные тартаны, ригельвандские люггеры, шваркарасские флейты, алмарские галеоны и амиланийские фрегаты. А так же джонки и шебеки. Резал тигринов и пантероидов, мушкетеров и морских пехотинцев, доспешных рыцарей с ногами, разъезжавшимися от качки, и наемников, всю жизнь сражавшихся на воде. Ходил от Хмааларского Султаната до края света на востоке, где рифы и мели, шторма и грозы не дают честным морякам шанса узнать, что там — за горизонтом. От величественного и грязного Астуритона на Поясе Свободы до амиланийского Моря Туманов, скрывающего их золотые корабли, идущие на север. Я видел столько, сколько иные не увидят и за десять жизней — демонов, древних богов, каннибалов, становившихся втрое сильнее, пожирая сердца врагов. Героев и негодяев. И все они хотели меня угробить...
— За ветер странствий! — Поднял тост Стург.
— Выпью, не чокаясь. — Ответил ван Док, — Повидав столько разного дерьма на своем веку, я тебе, парень, скажу как на духу — лучше быть крестьянином или рыбаком, видящим лишь свой берег и полоску моря возле него. Так спокойнее.
В зал вошла полная немолодая женщина, чья крупная грудь еле-еле помещалась в вырезе зеленого платья с лифом и кружевами, на бедрах у нее была лоскутная цветастая юбка, на голове потертый красный платок, а в ушах золотые сережки.
Она забрала опустевшую бутылку и перед тем как унести с размаху съездила ей по голове старого пирата.
— Долбоеб! — Сказала она, улыбнувшись золотыми зубами, — Если бы не странствия ты бы меня не встретил!
— И об этом я жалею больше всего на свете! — Взревел Готард, хлопнул женщину по заду и опрокинул себе в горло содержимое своего кубка.
Так они беседовали, о пиратах, сокровищах, кладах, крови и риске. Незаметно спустился вечер, окрасив закатными цветами слюду на окнах, потом пришла ночь, душная и дождливая. Был конец ихтиониса — зимнего месяца. А на утро Реймунд проснулся с больной головой и дивным послевкусьем медвежьей жопы во рту. Старый пират весело сообщил, что Стурга сморило, но он здорово держался. "Давно", — говорил ван Док, "У меня не было такого достойного соперника".
Опохмелившись пивом раздосадованный агент Альянса удалился, еле волоча ноги. "Заговоренные они все что ли?!".
Квартирмейстер — царь и бог на корабле. А капитан это капитан.
— Готард ван Док — мужик суровый, но справедливый. Он служил квартирмейстером на судне Хармуса "Белого Ветра" еще когда я только попал туда. И честно говоря, привязался я к нему много больше, чем к самому старине Хармусу. Хотя может это от того что он умудрился так рано не сдохнуть.
Прекрасно помню, как он разруливал любую проблему на корабле в мгновение ока. Двое поссорились из-за чарки — неделю пьют напополам, а если поссорятся еще раз — отправлял их вместе на какое-нибудь задание, где надо были прикрывать друг друга. Если возникала драка на корабле, он быстренько разнимал дерущихся и предлагал решать проблемы с ним. Поначалу находились такие, что пытались, но Готард владел, и смею предположить владеет кортиком как сам дьявол. Главная обязанность квартирмейстера — делить добычу, и он это делал с большой сноровкой. Ни разу за то время, пока я служу, обиженных не оставалось. А вот если какая-то мразь пыталась присвоить лишнего... таких ван Док не щадил — скрысить от товарищей золотишко — последнее дело. Припасы у нас всегда были свежие, вода чистая, даже крысы его боялись, а корабельный кот уважал. Все потому что дядька с детства в море — и моряцкую долю знал крепко. А к людям, хотя это были сволочи и подонки, — пираты редко бывает другими, относился бережно. Принимая на корабль матросов, абордажников, канониров, он зорко следил, чтоб не попадалось всякой беззаконной гниды, стремящейся мутить воду и обижать тех, с кем еще предстояло драться бок о бок и идти по волнам на утлом челне, откуда деться было некуда. Он предпочитал взять на борт зеленого юнца и обучить его премудростям корабельной службы, чем тащить умелых негодяев, которые будут ждать момента всадить нож в спину. Люди сами шли к нему с проблемами, и Готард всегда выслушивал, помогал делом и советом. Если кто-то начинал страдать херней, он быстро находил управу — заставлял работать или тренироваться, как две смены по вантам посигаешь — вся дурь из мозгов выветривалась.
Помню, был случай — уже на "Воре Удачи", когда ван Док перешел ко мне квартирмейстером, Хармус его сам отправил — волновался за меня, сопляка. Попал к нам парнишка аристократ — страдал, значит, от неразделенной любви. Все маялся, в бою смерти искал. Так Готард, когда выдались несколько дней поспокойнее с ровным курсом, позвал сначала "Сегуна", а потом "Беглого", чтобы первый парня ратному делу обучил, а второй тяжести для крепости тела заставил поднимать до изнеможения. Через месяц такой жизни этот аристократик ту шлюху благородную, что его отшила, и помнить забыл. А в первом же абордаже так рубился, что я ему премию дал из своей доли. Потом нашел себе деваху из наших абордажниц. Женились даже. А дальше как часто бывает — грустно, повесили их как пиратов, когда в шваркарасском порту осесть решили.
Был еще случай — взяли мы пленного, монаха-норманита. Такой может ночью весь корабль в кладбище превратить, если хотя бы до вилки доберется. Поначалу он раненный лежал, а затем начал о побеге думать, оправился. Готард это смекнул, взял бутылку и пошел к монаху беседовать о пиратстве и богословии. Каждый вечер выходил от него, еле на ногах держась, когда монах уже мертвым сном спал пьяный. И так две недели. В общем, сдюжил норманита — победил, парень даже с нами некоторое время проплавал, в абордаже его даже Киншумицу боялся. А потом на берег сошел — долг перед Господом позвал, но на нас зла уже не держал. Убедил его ван Док, что все в жизни не просто так происходит.
Вообще пьянство квартирмейстера это отдельная история — он питием такие подвиги совершал, каких я мечом не делал. Взяли нас как-то в плен пираты с базы Черного Пса. Многих поубивали, остальных повязали. А их капитан — гетербаг, толстый как бочка. Очень, значит, гордился, что любого перепить может. Ван Доку на третий день надоело в трюме сидеть. Он тюремщика позвал и говорит.
— Зови сюда свой пузырь на ножках.
Тот пришел, заревел, плеваться начал.
— За что ты меня так позорно величаешь?! — Молвит. — Я ж тебя и под килем протянуть могу.
— Это можешь, — соглашается квартирмейстер. — И на куски порезать и шкуру на ремни пустить. Все, что угодно ты со мной можешь сделать, только перепить не сумеешь.
— Как так, — Говорит гетербаг, — Тебя, человечишку куцего, чтобы я, Большой Оргонг, перепить не смог. На что спорим?!
— У меня нет ничего — все вы, суки, отобрали, — Отвечает Готард, — Могу с тобой только на свою свободу спорить.
Всю ночь они пили. Готард не тока лыка не вязал, даже на ногах не держался. Но гетербаг первым под стол упал. Ну, правда, наш квартирмейстер момент подгадал — они к тому времени уже успели изрядно наших запасов ромовых да винных отведать. Но я считаю победа честная.
Освободили его. Но мы-то в цепях. Ван Док решил, что не пойдет так. Как этот, значит, Большой Оргонг протрезвел немного, приходит к нему и говорит.
— Раз ты меня освободил, — А про себя улыбается, — Сделаю я тебе подарок, — И схрон показывает, с ящиком коньяка шваркарасского столетней выдержки.
А когда здоровяк коньяка пол ящика с командой распробовал, снова пить предложил — на "Сегуна". На карачках с утра от капитана ихнего выполз. И дракийца нашего освободил.
Потом взял и второй схрон показал — с настойкой полынной, забористой. Наш Готард — он вообще к зеленому змию был неравнодушен и много всяких тайников на корабле с этим делом сваял. А когда Оргонг да люди его, все кроме часовых надстойки, перепились и глюки ловили, они с Киншумицу часовых положили и нас выпустили. А мы злые и трезвые. В общем, всех кого со злости не порубали, потом на берег ссадили. Милосердие оказали. Аккурат возле амиланийской колонии. Так что чую, поет теперь где-нибудь Оргонг фальцетом, и тот абсент вспоминает.
..................................................................................................................
Реймунд ошарашено покачал головой. "Так облажаться четыре раза подряд — о таком даже в книжках не пишут".
Враг моего врага не мой друг.
Таверна была ветхой и старой, как большинство из тех, что располагались в Пиратском Квартале. Она была сделана из остова старой бригантины, но внутреннее убранство радовало глаз грубым, но самобытным стилем. За стойкой из крупной доски красного дерева стоял высокий, худой старик-бармен, одноглазый и в красном головном платке, расшитом рыбами. Он протирал не первой свежести стаканы, а полки позади стойки ломились от выпивки, которая больше подошла бы королям и герцогам, а не пиратам.
За столами из бочек, с круглыми медными дисками на них сидели люди в грязной и эклектичной одежде, пестрой, но зато выполненной из шелка, парчи, замши, бархата и дорогих мехов, с украшениями из золота, серебра и черненой стали.
Двое гетербагов, на плече одно из которых сидел разноцветный попугай, а второй был столь мускулист, что по нему можно были писать анатомический атлас, в углу зала боролись на руках. В другой части зала четверо крепких лысых парней — по виду бывших морпехов, стройная девушка в одежде из хлопка и кожи и невысокий старикан на деревянной ноге соревновались в метании ножей. Они засаживали их в коронованное соломенное чучело в плаще королевских мушкетеров. Девушка выигрывала, всадив сразу два ножа в глаза мишени.
