— Мой брат очень ценит меня, и весьма дотошно заботится о моем спокойствии и благополучии, мы ведь сироты, но да, да простит меня Единый, Элизабет де Бегари — это просто великосветская шлюха, — Заглотила наживку Бартолла.
— В чем же столь страшный грех ее состоит, что вы столь раздражены ею сударыня?
— Это мерзкая, беспринципная и в высшей степени подлая охотница за приданым, — Лили осеклась, — но вы же благородный человек, месье де Рано?
— Безусловно, о моя госпожа. — Очень серьезно, но с долей игривости согласился драгун. Предварительный успех был достигнут, по глазам, по тону, по изменению в лице партнерши по танцу, драгун понял, что сейчас будет откровение. Хотя ему хотелось еще немного просто поприжимать ее к себе.
— Пусть это останется меж нами. Чтоб в дальнейшем вы помнили о подлости некоторых личностей и не попали впросак. Виконтесса де Бегари это просто что-то чудовищное. Она конфидентка герцога Морпаньяка. — Девушка перевела дух, продолжая круженье, мысли о змее, кружащей ее брата, приводили Лили в ярость и отчаяние. — Она своим дьявольским обаяньем уже охомутала трех несчастных: барона де Номри, которого прочили в министры, графа де Лато, в знатности соревновавшегося с герцогами и шевалье де Триссмэ, — Она понизила голос до еле слышного шепота, — агента Тайной Канцелярии, доверенного!
— Немалый грех, — Мрачно согласился лейтенант. "Де Мелонье явно известно, с кем он танцует, парень очень собранно держится".
— Еще бы — ей перешли деньги, земли, титулы, а наследники почти всегда оставались ни с чем. Герцог же само собой покрывает и защищает ее, ведь с каждой этой смертью его влияние при дворе и делах торговых росло невообразимо, эта, эта! — Девушка опять задохнулась, щеки чуть больше раскраснелись, — Блондинка! Помимо этого она врет, ворует, интригует, предает, влезла в политику полностью, вертит хвостом, руша при этом карьеры, судьбы, давние союзы и крепкую дружбу.
— А какое вам дело до этого, сударыня? — Приступ ярости был настоящим, Антуан был поражен. "Она так любит брата? Или так ненавидит де Бегари? Или все сразу. Какой фонтан эмоций".
— Во-первых, — серьезно произнесла Лили, волшебство танца исчезло, но ее это не расстроило, почему-то Бартолла считала важным все прояснить — Такое зло должно быть наказано. Во-вторых, — девушка помрачнела. — Я просто надеюсь, что Алан с ней справится.
— Справится?
— Ой! — Де Мелонье смутилась, поняв что, похоже, сболтнула лишнего — Я всего лишь надеюсь, что она не затащит его в свои сети...
— Не волнуйтесь, моя дорогая, — Де Рано еще крепче прижал к себе трепещущую девицу, что пришлось по нраву им обоим — я уверен, что ваш брат сумеет постоять за себя на любовном фронте, и, если пожелаете, я сделаю все, что в моих силах, дабы помочь вам.
— Да, у него есть опыт, — Бартолла улыбнулась, и, уличив момент, когда на них никто не смотрел, — Благодарю вас месье, — Поцеловала Антуана в щеку, немного испачкав в губной помаде.
"Значит, он должен с ней справиться? Занятно". Подвел итог беседе Антуан. А затем непроизвольно нежно коснулся щеки, где затухало тепло поцелуя.
Обязательные танцы закончились, и коронный лейтенант решил передохнуть, прогуляться за пределами танцевальной площадки зала, у стен, где стояли игральные столы и кушетки, а официанты из представителей анималистических рас — в основном заи с козлорогими, разносили разнообразные закуски и игристое вино.
Алан де Мелонье оказался весьма популярной фигурой досужих бесед. Тихий ученый был заправским сердцеедом, прославленный победами на амурном фронте не менее, чем своими исследованиями и поэмами. К тому же не обошлось и без скандалов — за последний год десяток дуэлей с рогоносцами и неудачливыми конкурентами, проведенных для Алана Бенедиктом. Самоубийство отвергнутой любовницы маркизы Селесты де Ноккерми. И множество разбитых сердец. Бенедикт же, как оказалось, далеко не всегда был рядом с ученым. Похоже было на то, что он появлялся только, когда Алан впутывался в очередную опасную любовную интригу, и по мере сил решал ее последствия. Косвенно эти данные указывали, что Алан де Мелонье это весьма непростой ученый и поэт, за этими масками скрывался кто-то более значительный в делах мирских, маски — это всегда опасно.
Наконец Антуану повезло, прогуливаясь меж отдыхающих от безумия танцевальных страстей, он краем глаза заметил вспышку пурпура в свечном сиянии зала и узрел персону, занимавшую сегодня его мысли. Алан де Мелонье увлекал на один из прохладных балконов высокую, грациозную женщину с царственной осанкой, одетую в изумрудное платье с высоким воротником, распущенные темно-зеленые волосы и обилие сияющих колец выдавали в ней магессу, притом высокого класса.
У входа на балкон встал Бенедикт.
— Святой отец, — Де Рано подошел к норманиту, внутренне содрогнувшись — Вы не могли бы мне растолковать значение одного богословского вопроса, уже давно занимающего меня.
— Я лишь смиренный монах, — Голос его был жестким и холодным. Голос человека, привыкшего убивать и разговаривать с вдовами, — Но мой долг — по мере сил моих осуществлять вспомоществование мирянам в поисках истины духовной.
Норманит был недоволен — сейчас, когда подопечный впутался в очередную глупость — каприз слабого сердца, — за ним нужен был глаз да глаз. С другой стороны — среди маловеров этого бала, вопрос о богословии подкупал. Хотя и исходил от персоны чем-то внутренне подозрительной Бенедикту.
— Благодарю, святой брат. Вот что волнует меня — если воин, окруженный обрядом и тщание на службе у церкви проявляющий, вдруг в сече будет схвачен безбожными амиланийками, кои подвергнут его поруганию и кастрации, а после на галеры отправят и заставят тянуть рабство на них, направляя корабли против единоверцев. Не скажется ли сие на бессмертной душе оного страдальца, предопределив перерождение ничтожное, несмотря на тщание прошлое? — Драгунский лейтенант незаметно повернул пуговицу на камзоле, заставив сработать подслушивающий колдовской амулет, временно безмерно усиливший его слух. Общаться с норманитом было безрассудно, но на балконе явно происходило нечто важное. А подслушивать в беседе безопасней, чем из-за угла — меньше подозрений.
Нетренированного человека возникшая в голове какофония зала могла бы убить, но де Рано был готов, он сконцентрировался, отделил лишнее и, продолжая беседу с норманитом начал слушать беседу, происходившую на балконе тем временем:
— О, сколь жестока и неприступна ты, прекрасная Аделаида, неужели я столь неприятен тебе, что даже взглядом меня не удостоишь? — Голос де Мелонье дрожал от страсти и обиды. Чувства были наигранными, но не шуточными.
— Не правда ли, звезды сегодня особенно прекрасны, — Голос женщины был холоден, горделив, и приятен слуху, эмоции тоже, в словах сквозило презрение — бледная тень презрения сдерживаемого — Говорят, — они только фикция нашего сознания, яркие огоньки, придуманные нами, не способными вынести безбрежной темноты ночного неба.
— Звезды чудесны, но ты моя дорогая, во стократ милее для меня, чем все звездное небо и твердь земная, — Порывисто начал наступление Алан. Для человека известно сотней амурных побед он начал весьма нелепо. Сказывалось волнение.
— Так вот, эмоции ваши, сударь, столь страстно складываемые в слова, — Следующая фраза последовала как ушат ледяной воды на голову, магесса похоже умела и любила разбивать сердца, или чем-то ей был очень неприятен сам поэт — Столь же фальшивы, как и звезды, в моей теории, иначе, впрочем, быть и не может. Вы слишком долго играли в любовь со всеми, кто под руку попадется, и уже давно разучились выражать настоящие чувства.
— Вы бессердечны, госпожа де Тиш! — Голос поэта дрожал все больше, он наполнялся нешуточной обидой — Вы вырвали мое бедное сердце и кормите им с рук кровожадных ночных падальщиков алчущих человеческой плоти, как высшего лакомства!
— Довольно наигранного расстройства, — В голосе звучала насмешка и раздражение, — Найдите меня снова месье де Мелонье, когда пожелаете говорить этим самым сердцем, а не заезженными штампами. — Послышались шелест платья и быстрые шаги высоких каблуков.
Де Мелонье был влюблен и отвергнут. А предмет его воздыханий вызывал в Антуане нешуточное уважение — она знала, кто он и что, и открыто презирала за это, нарушая все общественные условности.
— ... Следовательно каждый верующий, в осознанье милости Единого, равно как и понимая безвыходность своей ситуации, в случае невозможности побега, обязан умертвить себя любым возможным способом, что не будет считаться самоубийством, а примется аки жертва благородная, и следующее воплощение от того будет благополучным, — Как раз завершил норманит сухим лекторским тоном.
— Благодарю, что просветили святой брат! — Де Рано поклонился монаху совершив знак почасового круженья, и поспешно ретировался. Зайдя за ближайшую колонну, он присел на один из диванчиков, предназначенных для краткого отдыха танцующих, в то же время надеясь, что сумел усыпить бдительность священника, а ретираду почтут за вежливость.
Драгун прислушался:
— Мое почтение, святой брат, — Женский голос не выражал ни толики почтения, высокие стальные каблуки простучали по паркету, удаляясь. Монаха она тоже не любила. "Чудная женщина", — подумал драгун.
— Итак, — Поинтересовался монах у вышедшего следом де Мелонье.
— Ах, оставь это Бенедикт, — Голос незадачливого воздыхателя дрожал, на этот раз от гнева, — Не думай, что я поверю, будто тебе на самом деле интересно.
— Совершенно не интересно, ты прав, но если это будет мешать делу, — Монах выдержал паузу, — То я расстроюсь.
— Это мои личные неприятности, — Произнес поэт раздельно, похоже, разговоры эти были не в новинку обоим — И никакому делу это не вредит, блондинка без ума от меня, не профессиональна до крайности...
— Или крайне профессиональна.
— Нет, поверь, я в этом разбираюсь. Еще пара свиданий и она забудет о маркизе. Меж тем, старик неплох, весь вечер не отлипал от графини, вы получите свою свадьбу. — Тон де Мелонье стал деловым и четким. К его чести парень умел быстро взять себя в руки.
— Очень надеюсь, — Норманит говорил как-то отрешенно, и зловеще, — Иначе, при провале, дабы проучить тебя, я прикончу Аделаиду де Тиш.
— Надеюсь, если до этого дойдет, она прикончит тебя, — Похоже, Алан топнул ногой и пошел прочь от монаха, Бенедикт на некотором расстоянии последовал за ним, отмечая шаги стуком стальных набоек ботфорт по паркету.
Антуан де Рано узнал все, что требовалось, и даже чуть больше, он вновь повернул пуговицу, отключая сверхслух, вскочил с дивана и влился в безумие завершающего бал шаловливого котильона.
Среди прочих гостей на балу выделялся высокий мужчина в одеждах кремового цвета. При зеленом плаще. Четкие и жесткие, будто вырубленные из камня черты лица, особо же прямой нос и тяжелая челюсть, выдавали в нем алмарские корни. А тонкие брови и высокая линия лба, присущая шваркарасцам, говорили о том, что появился он на свет в результате нередкого, и даже традиционного события, союза аристократа и аристократки из Королевства Шваркарас и Алмарской Империи. Танцевал он немного, пил в меру, любезен с гостями был сообразно требованиям этикета, говорил мало, больше слушал, но слушателем был замечательным, а потому беседовали с ним охотно. Очень часто сей господин оказывался неподалеку от коронного лейтенанта де Рано, исподволь наблюдая за оным субъектом, но оставаясь вне зоны внимания последнего. К концу бала гость в зеленом плаще убедился в излишнем внимании драгуна к персоне некоего локально знаменитого поэта, и в раздумьях удалился, приняв у дверей от лакея-гепардита пехотный палаш в черных лакированных ножнах.
Библиотека Хранителей Знаний. Краткие выдержки о истории и природе стран Южного Архипелага Гольвадии: Королевстве Шваркарас, Республике Ригельвандо и Алмарской Империи, полученные из источников разных, достоверных до степени достойной преподнесения дражайшему читателю.
Корни Зла.
Корни зла кроются в истории. В истории же мы должны искать способы исправить нынешнее положение вещей, ибо каждый раз, когда приходил самый темный час — нация возрождалась из пепла, обретая силы сокрытые до времени, в дремлющем духе. Духе народа. Духе свободы. Духе силы! Духе жизни, равно горящем в каждом сердце, будь то священник, аристократ или пейзан.
Корни зла кроются как ни странно в благополучии. Жажда наживы, особенно, когда она столь доступна и беспримерно велика, пробуждает в людях темные стороны.
Блага колониальной политики Шваркараса стали разрушать его изнутри, медленно, но верно отвращая людей друг от друга, вгоняя народ государства в анархию, много эффективней чем война или мор.
Совместный труд — развитие страны, которое требует усилий от каждого, ныне был заменен жаждой легкого обогащения в заморских провинциях. Ранее вся природа человеческого общежития приводила людей в гармоничную близость. Поскольку доход и благополучие аристократов и церкви, а так же, впрочем, и купцов, зависели от крестьян, кои, в свою очередь, как и предписано им природными законами по роли и статусу, получали взамен защиту и небесную поддержку от тех, кто стоит выше их на Лестнице ответственности. Это делало государство единым крепким организмом, позволяло пережить невзгоды и горести, пережить вместе, не боясь вражды самого отвратного типа — вражды духа и противоречия.
Любое государство суть есть высшая и совершенная форма человеческого общежития, это не королевская власть и не отношения сюзерена и вассала, или иная форма человеческих отношений просто. Государство — это общность всех сложных и противоречивых взаимодействий, которые протекают меж людьми населяющими определенную область, говорящих на определенном языке и исповедующих схожие ценности и религию. Он может быть гармоничен лишь тогда, когда каждый из элементов его бытия занимает должное место и в механизме всеобщего благополучия, не конфликтуя с другими, но действуя к общему совершенству. Притом, не искажая природы человека, нужно признать, что это достигается простой жизнью и трудом на собственное благо, без ущемления блага чужого.
Мы могли наблюдать это совсем недавно, несколько поколений назад, до того, как белые паруса ригельвандцев, а за ними и наших исследователей, не достигли фантастических земель на севере, земель, полных соблазнов, полезных одному, но вредных для общего.
Вспоминая мрачные времена, такие, как дни демона-короля Людвига IV Проклятого и его борьбу с Анрахостом Демоноборцем, войны "Пики и Дралока", войны "Старшего и Младшего Альянсов", кризисов веры и династических перипетий, можно выделить главное из множества мрачных и героических фактов тех давних, и не слишком, времен. В годину величайших бедствий, народу, не имеющему иного выбора, приходится сплотиться, дабы выстоять, не попасть в рабство и не встретить печального конца под пятой иноземцев. Несчастье сплачивает людей. Но лишь тогда, когда к этому есть основания. Природа человеческая неидеальна, алчность, злоба, гнев и зависть часто берут верх над добром и разумностью. Однако когда приходит беда, на стороне светлых чувств начинает работать и стремление выжить.
