— Не хочу так!!! — взвыл Фред, а затем из него будто вынули кости.
Когда она, вместе с трактирщиком донесли его до комнаты на втором этаже, Фредерик Вангли, прежде чем уснуть тяжелым, пьяным сном, не своим голосом обратился к девушке с разноцветными волосами:
— Я тебе, кажется, что-то давал, что-то, что нужно охранять, охраняй это тщательно, охррррр, — И он уснул.
Она грустно улыбнулась и тихо закрыла за собой дверь.
Библиотека Хранителей Знаний. Занимательные пояснения о тайных службах мира.
Крупный капитал на страже государства.
— Прошу, господа, угощайтесь, это сигары присланы моим племянником, да -да, Томэо, тем самым. Я тоже помню его совсем маленьким, господин капитан, буквально два вершка от пола, когда он прошлом году напился по поводу помолвки.
Ну, так о чем я. Ах да. Взгляните на эти трубки полные черного, дымного наслаждения господа. Наполните рот клубами тропической страсти... Чувствуете? Это далекие облака рая ласкают ваше нёбо. Согласитесь, нет, решительно согласитесь, господа, это одна из лучших вещей на свете.
А теперь выгляните за окно, в этот гневный, промозглый вечер фиратонакреша, отведите взор, улыбнитесь огню в каминном жерле и хлебните рома. Да, золотистый, со специями, по особым рецептам. Жизнь заиграла новыми красками? Даже несмотря на дождь за окном, да. Да и тысячу раз да, господа.
И кому мы должны быть благодарны за все это? Смелым мореплавателям? Несомненно, герр бургомистр. Отважным первопроходцам? Бесспорно, господин судья. Отчаянным воякам-конкистадорам? Вне всякого сомнения, мой дорогой друг полковник.
Но! В первую очередь мы должны быть благодарному чистому, честному и незамутненному чувству, тому, которое гнало этих людей вперед. Тому, благодаря которому мы стали одной из ведущих наций мира. Алчность, господа, самое откровенное и смелое стяжательство, не жажда золота. Ну, не одного его. Но жажда новых свершений, событий, открытий и, конечно же, жажда славы. Кто снаряжал мореплавателей, кто шел бок о бок с первопроходцами? Кто строил крепости и снабжал конкистадоров всем необходимым для продолжения их борьбы?
Купцы, господа мои — воплощение алчности и стяжательства. Моя несравненная паства. Благослови господь Ригельвандо и его торговцев.
Мы пошли на край света, за море, в пасть льву не ради пустых подвигов. Мы искали новые рынки. Мы хотели продавать, покупать, обсчитывать, обманывать и поражать вещами, которых больше ни у кого нет. И мы преуспели. Везде, где позже появились алмарские крепости и шваркарасские колонии, сначала побывали наши факторы. Самые обширные владения нового света принадлежат Ригельвандо.
И почему? Все просто: купец — это все в одном. Он воин, он мореход, он строитель, картограф, первооткрыватель, дипломат. И, конечно, же... шпион.
Только обладая самыми точными данными можно вести торговлю. Именно поэтому тайная служба республики на девять десятых состоит из купцов. Эпидемии, войны, катастрофы, тайные планы держав, заговоры и сплетни. Все это влияет на торговлю. И значит важно для нас — нации построенной на принципе открытого, алчного, агрессивного рынка.
Силенцийские ассасины и Наполитанские ваганты могут говорить, что их вклад в тайные службы Республики самый серьезный. И с этим многие не станут спорить. Согласен, герр судья — голова дороже. И все же нет.
Самый серьезный вклад в дело защиты страны от внешних, скрытых агрессий и в еще большей степени в дело добычи и систематизации информации внесли наши несравненные купцы.
Они отправляются туда, где опасен каждый камень. Понемножку, шаг за шагом, они завоевывают доверие туземцев, обрастают знакомствами в чужих портах, развивают сети информаторов, держат руку на пульсе предприятий сотен кораблей и торговых маршрутов. Каждый, добившийся успехов в торговле — это уже готовый высококлассный шпион.
А самые выдающиеся из них — те, кто происходит из древних родов. Борджи, Форза, и конечно Медини. В их руках банки, торговые флоты, отряды наемников и самая свежая информация. Именно они, ради своих интересов и к вящей славе государственной, вербуют силенцийских ассасинов и вагантов из Наполи, из своего кармана оплачивают благополучие державы. Ведь покой страны — это их покой. И доход.
И именно поэтому секретные службы Ригельвандо так эффективны. Все они, даже когда работают друг против друга, вместе трудятся на общее дело. Именно поэтому Ригельсберме есть из кого выбрать. В распоряжении парламента лучшие из лучших в своем деле. Зачем создавать громоздкие министерства и платить чиновным дармоедам, если есть такие, кто за малую толику личной выгоды уже создал все необходимое.
В конкуренции рождается истина, и именно так немногие, самые успешные и талантливые, становятся уполномоченными агентами Ригельсберме. Они получают все — власть, право, поддержку государства, которые присоединяют к своей немалой силе. Результаты? Очевидны. Или мы не одна из величайших наций мира?
Взгляните на службы уполномоченного агента Экваториальной Торговой Компании и уполномоченного агента Государственной Безопасности. Эти люди — Форза и Медини. Они не любят, да что там, ненавидят друг друга. Но еще больше они ненавидят врагов своего бизнеса — алмарцев, шваркарасцев, эллумисцев, сетрафийцев, хмааларцев. По счастливой случайности — врагов Ригельвандо. И именно потому мы все, да-да господин капитан. Все. В надежных руках.
Наслаждайтесь сигарами, господа, их привез мой племянник, он всегда привозит что-то после каждого задания Торговой Компании. Помните главное — личная выгода есть общая выгода. И пейте, не стесняйтесь, в колониях еще много, чего можно ограбить.
Другой пересказ слов отца Матео священника Бога Золотого, церкви Единого, возглавляющего приход святого Ричензо "Морехода", что возле славного города Зенона, книгопечатаньем славящегося.
Последняя охота.
Эмберлин Пайо бежал. Как мог быстро. И прыгал по крышам. Как мог ловко. А мог он очень неплохо — быстро и ловко. Он был лучшим убийцей на службе Тайной Канцелярии Ахайоса. По одному слову дейцмастера он лишал жизни любого, кто ставил под удар интересы государства. Он был невысок, аляповато сложен, отличался глазами разного размера и неудачными попытками вырастить бороду на остром подбородке, где соглашался расти лишь небольшой волосяной кустик. Но в его обязанности входило умение быстро бегать и ловко прыгать. Черный длиннополый плащ с рукавами, в отворотах которых таились метательные кинжалы, развевался на бегу, шелестя и хлопая, наподобие крыльев. Трепетал белый шейный платок, треуголка на шнурке болталась за спиной, в основном мешая. Как и ботфорты с набойками — сегодня их хозяин не собирался бегать по крышам.
Но преследователь настигал. Похоже, он был ловчее и быстрее. За спиной слышалось ровное, нечеловеческое дыхание, скрежет длинных когтей четырех нечеловеческих рук, по камням и черепице домов, щелканье шестеренок, шелест другого черного плаща, из прочной кожи, тяжелого, неудобного, и все же гад догонял.
На бегу Эмберлин резко развернулся, одной рукой сорвал и бросил во врага треуголку, второй выхватил пистоль. Обернувшись он увидел исчезающий взгляд больших, нечеловеческих, горящих во тьме глаз. Треуголка взорвалась в воздухе, но преследователь припал к бортику крыши, по которой бежал, твердый плащ, а так же быстро накинутая широкополая шляпа с металлическими вставками укрыли его от взрыва.
Выстрелили они одновременно — преследователь был нечеловечески быстр. Крупнокалиберный пистолет Пайо послал навстречу врагу "жестокую пулю" — заряд свинца из двух шариков, сцепленных леской, разрывающий и кромсающий плоть. Но когда пуля попала в левую верхнюю руку преследователя, то оказался слышен лишь звук удара металла о металл.
Оружие противника оказалось еще злее — на Эмберлина уставилось мерцающее сталью во тьме дуло четырехзарядного револьвера, после залпа из него вырвался клуб пара, а не пороховой дым. Зуб за зуб — из руки беглеца первой же пулей вырвало здоровый кус мяса. На поживу птицам.
Он снова бросился бежать. Гартаруд, а эта тварь не могла быть никем, кроме как одним из этих пацифистов-технократов, догонял, идя след в след.
Следующим был плащ, он сорвал его на ходу и бросил во врага, стараясь ослепить. Даже вышло. Два метра ткани накрыли рогатую голову с большими глазами и неестественно крупной челюстью, покрытой ороговелыми шипами. Вслед за плащом последовали шесть метательных ножей из браслетов на обеих руках. Несколько даже нашли плоть твари, но ничего важного не было задето. Треща шестернями, из спины существа выдвинулись несколько мелких, длинных бронзовых рук. Испуская клубы пара, они изрезали лезвиями и сбросили с гартаруда плащ.
Погоня продолжилась. Пуля пришлась Пайо в бедро. Через пару крыш еще одна в бок, вызвав фонтан крови и кусков внутренностей.
"Только вместе с тобой" — подумал убийца и сорвав с горла шелковый платок-удавку бросился на подступающего противника. Ему почти удалось добраться до массивной шеи существа. Если бы у них было равное количество рук — трюк бы удался... Гартаруд схватил его верхней парой , и силой поднял над собой, с трудом сдерживая яростный натиск человека. Вторая пара выдвинула из специальных стальных перчаток длинные, в полметра, лезвия. Одно из которых забрызгало гонтовую крышу кровью из пронзенного сердца Эмберлина, второе вошло в мозг, но перед смертью убийца успел прохрипеть:
— Я буду ждать тебя в аду и подготовлюсь лучше, — "Мэлли, я иду к тебе" — Подумал он и испустил дух.
Вытерев клинки об одежду жертвы, гартаруд посыпал тело кристаллической пылью, и поджог из небольшого огнемета, с жужжанием выдвинувшегося на левой верхней руке. Ночь озарили огненные всполохи.
Последний спектакль.
Велларион де Пуатье Ля Тирро устало втащился в гримерку. Сегодня его придуманные титулы тяготили так же, как пышное гротескное жабо на шее. Спина болела, ноги ныли, спектакль, пожалуй, был тяжеловат. Да и сложно это — играть двадцатилетних, когда тебе сорок.
Велларион сел за стол и начал с отвращением снимать слои тяжелого, жирного грима, нахально скрывавшего красоту его собственного лица.
— Неплохой спектакль, маэстро, весьма и весьма неплохой. — Голос говорившего был густой, басовитый, хриплый, слова давались с трудом и были непривычными.
— Благодарю. Неожиданный поклонник — это всегда приятно. Впрочем преследования я не терплю. — Он был актером, и останется им до конца, подумал де Пуатье, даже перед лицом очевидной и неминуемой гибели он не дрогнет.
— Но думаю людям вашего... вашей профессии преследования приходится переживать довольно часто. Есть в вашем деле какая-то притягательная магия, — Он стоял в тени, у правой стены, надежно отрезая путь к окну и к двери. Сутулый, крупный, на уродливых ногах с вывернутыми не в ту сторону суставами.
— Которую из профессий вы имеете в виду? — Улыбка и насмешливость в голос пришли сами собой.
— Едко. Но у меня мало времени. Тебя наверняка учили молчать, сопротивляться боли. Защищали от гипноза и тому подобное. Не говоря уже о магии. Я пришел не за этим. — Голос был бесстрастным, голос палача, хуже — ремесленника, выполняющего рутинную работу. И это было оскорбительно — в конце концов, перед ним знаменитость.
— Тогда делай что задумал, или поди прочь, — Раздражение было наигранным, просьба уйти — настоящей, но нелепой.
— Обязательно уйду, прихвачу твою голову, исследую мозг, узнаю то, что знал ты. — Серьезно, сухо, как нечто само собой разумеющееся.
— Я думал, гартаруды не используют магию, не умеют или не хотят? Или ты говоришь о технологии? — Его мало занимали возможности гартарудов, но, возможно, это повод потянуть время — вдруг что-то произойдет. Через пару минут к нему должны привести поклонницу.
— Не могут. Но я не такой гартаруд. Тебе можно знать. Тебя это не спасет. Вопрос за вопрос — научный интерес. Сложно было играть пирата? — В хриплом голосе даже был интерес. "Говори, говори ублюдок, тяни мои прекрасные минуты" — подумал актер.
— Нет. Но я весьма признателен Гийому за эту роль, целое приключение — проникнуть на базу, притвориться важной фигурой, заставить их самих передать нам объект. Шедевр моего творчества, бесподобный бенефис. Это было.
— Время, — Сухо, коротко, смертельно, "Не вышло" — пришла мысль актеру.
— Прощай?
— Вряд ли. — Рокочущий смех.
Щелкнув шестеренками и выпустив клуб пара, тонкая бронзовая рука с лезвием на конце пробила актеру горло. Легко и изящно, почти как на сцене.
"Занавес" — подумал Велларион де Пуатье Ля Тирро.
Последний выстрел.
"Талант не пропьешь", — размышлял Мейрик Санти. — "Не проешь и в кости не проиграешь. Талант, если он есть, конечно, нужно растить, развивать, пестовать. Ну а если нет, то и говорить не о чем".
У Мейрика был талант. За это его и приметил еще зеленым новобранцем комиссар, инспектировавший роту. Мейрик умел стрелять. Умел заряжать винтовку, сыпать порох на полку, прицеливаться, давая поправку на ветер, на скорость жертвы, на расстояние, на солнце, и на тысячу других мелочей, отворачивать лицо от порохового дыма, и стрелять по наитию "чутью снайпера" как говорил его первый учитель — сержант серых егерей, куда отправил его комиссар. Он умел стрелять и попадать.
Больше ничего не умел так — фехтовал плохо, следы читал не очень, пешие переходы не любил — ноги коротки, и артрит рано начался. Такова уж солдатская доля — тяжелая. Но талант надо растить. Из егерей взяли в Канцелярию.
Он тут прижился. Бегать и фехтовать много не надо было. А стрелять и попадать приходилось часто, и он это хорошо умел. Выбить пиратского капитана — не проблема. Грохнуть зазнавшегося наемника с городской стены — какие вопросы, начальник.
Жирный купец, наглая магичка, продажный священник, цветочница-шпионка. Всем по пуле найдется. Мейрик умел стрелять. А его научили еще и ждать. Подолгу лежать в засаде. Не шевелиться. Не петь, не свистеть, даже не пукать. Но ничего — он научился. Талант надо развивать.
Особо тяжело на том острове было. Когда Тирро ходил пиратам зубы заговаривать. Только они эту штуку вынесли — их настоящий главарь появился.
Вот тогда старина Санти как возьмет винтовку, хорошую хитрую — штуцер. Как упрет ее в плечо, и шарах огненной пулей им прям по бочкам с порохом. Ублюдкам сразу не до актера и Эмбера стало. Но до этого долго сидеть пришлось — два дня под себя гадил,, никуда не шелохнулся.
Сейчас проще, всего-то час ждет. А вот и цель — большой, сутулый, в плаще. Мейрик его ждал. Мейрик знал, что если он не убьет уродца — уродец убьет его. Но Мейрик умнее. Он стреляет метко. Приклад у штуцера хороший — удобный, курок тугой, идет тяжело, ударник в виде орлиной башки — красивый, пуля особая — заговоренная, еще чуть-чуть и опять снайпер свободен — никто его дома, как актера, не зарежет.
Залп. Белый дым развеивается. Медленно затихает эхо под сводом колокольни. Мейрик Санти не успел подумать перед смертью. Коническая, острая пуля, из паровой гартарудской винтовки снесла ему пол черепа, расплющившись о кость.
