При этом вождь великанов говорил, что они сделали почти всю работу, а отряд "шлюхиного сына Батичелли" как он его называл, отсиживался якобы в кустах, в боевых действиях не участвуя. Ригельвандец пытался сохранять самообладание, но то, что он раздражен, было понятно хотя бы по тому, что отзывался он о себе в третьем лице. Звали его Марио Батичелли, и он, Марио Батичелли, спланировал всю операцию, он, Марио Батичелли, занял стратегическую позицию, и он, Марио Батичелли, обеспечил головорезам из "Ардрунга" надежный тыл. Иначе всю эту нескладную толпу уже давно перебили бы к чертям собачьим, и ему пришлось бы брать не половину, а всю награду за операцию. Так что "Ардрунг" должен быть ему безмерно благодарен. Гетербаг горячился, сыпал оскорблениями, орал.
Марио оставался спокоен и рассудителен, спор зацикливался и нарастал по экспоненте. В конце концов, оскорбления типа "выродок и недоносок" надоели Марио, и он решил показать гетербагу, как ругаются в Ригельвандо:
— Ты называешь Марио выродком?! Ты порочный плод союза горной козы и одинокого пастуха, замерзшего на перевале холодной ночью фиратонакреша! Ты называешь Марио недоноском, выкидыш старой ты проститутки, подобранный на помойке за борделем и воспитанный свиньями. Ты называешь Марио шлюхиным сыном?! Пожиратель опарышей, видавший женщину только с тыла, когда она в страхе убегала от твоей навозной хари. Ты смеешь оскорблять Марио? Проклятый адом, Пучинный плевок на лице мироздания. Так будешь ныне ты жрать ту землю, в кою уже к концу дня лягут твои зловонные останки, не извещенный о том, с какой стороны держаться за топор, ублюдочный бессловесный кусок гуано! Чтобы черти в преисподней использовали твой филейный мешок для оправления своих срамных нужд!
После подобной отповеди переговоры логично зашли в тупик.
Гетербаг взревел и обрушил на Батичелли топор, Марио не без труда уклонился и громко скомандовал своим войскам "Победа или Смерть!".
"Ааардрунг" — взревели в ответ гетербаги и ринулись на врага. Раздались хлопки выстрелов ручных пушек, четверо бойцов кондотьера упали, в ответ грянули мушкеты, сразив двоих гетербагов и ранив многих. Площадь была невелика, пространства для маневра не было, потому гигантам пришлось лезть прямо на копья, под пистолетными выстрелами врубаясь в терцию. Первая атака не принесла великанам удачи, тела четверых из них остались на копьях и алебардах, в ответ удалось захватить лишь двоих из мушкетеров кондотты. Однако следующий удар оказался много успешней — глава "Ардрунга" неестественно выгнулся, взвыл и чуть ли не вдвое увеличился в размерах, достигнув ростом крыш соседних домов. Гетербагский морф или гетербагское безумие, доступен почти всем из гетербагов, но правильно использовать его в бою умеют лишь немногие хорошие воины-гетербаги.
"Однако впечатляет. Редко доводится видеть такое зрелище. Еще и столь обыденно. В соседних домах наверняка спокойно попивают вино, мамаши кормят детей грудью, а старики пыхтят трубками, поглядывая в окошки с мыслями о шаловливой молодежи. Изумительный город. Однако эти ребята профи, как держат строй, как используют преимущества улицы. Интересно, старина Марио долго выбирал подходящую площадь? Гетербаги тоже не промах. Одно слово — наемники. Не линейная пехота. И у тех и у других за спиной победные кампании и горы трупов. Заканчивали бы только поскорее".
Проигнорировав четыре вонзившиеся в него пики, глава отряда грубой силой сломал строй противника и врубился в терцию, разя секирой отступающих наемников. Последовав его примеру, еще двое бойцов "Ардрунга" морфнулись, став не настолько крупными, как лидер, но все равно очень опасными врагами отряда Батичелли. Терция дрогнула и начала распадаться.
— Гранаааты! — раздалась в дыму и лязге команда Марио. В противника из задних рядов полетели пороховые гренады. Решение было не лучшим, — взрывами выбило окна в соседних домах и задело первые ряды кондотты, но гетербаги были отброшены.
Порядок стал восстанавливаться. Но главарь гетербагов все еще свирепствовал в центре построения, игнорируя удары клинков и выстрелы. Он неожиданно оказался возле Марио. Гнусно и нецветасто выругавшись, Батичелли ушел от удара, и метнул прямо в морду противника мешок пороха с зажженным фитилем. Гренада врезалась в лицо гетербага, отскочила и упала к ногам сражающихся. Глава "Ардрунга" успел полоснуть противника по груди краем секиры. Затем обоих отбросило взрывом. При этом гетербаг еще придавил одного из сержантов кондотты, падая.
Скоро бой пошел на убыль — отряды, понеся фактически равные потери — около двадцати пяти человек в кондотте и десятеро бойцов в "Ардрунге" — отступали, унося с собой раненных и контуженых главарей. Поле боя, в данном случае Колесцовая площадь, традиционно принадлежало мародерам...
"Потрясающий гимн бессмысленному насилию — два мудака поссорились, а умирают из-за этого их подчиненные". Ремунд, несмотря на радость от лицезрения эффектного зрелища, был несколько зол — его задевало любое насилие без значимых оснований. В определенном смысле, будучи умелым убийцей, он почитал такие действия непрофессиональными. Но соваться к военным, чья профессия имеет свои особенности, со своим уставом не стал. Усмехнувшись, подумал: "Выскочить между ними на площадь, воздеть руки к небу, заорать дурным голосом: "Что вы делаете дебилы?! Эти два мудака поссорились, пусть и дерутся. Поберегите шкуры! Одумайтесь! Вас жены-дети дома ждут! Ну-ну. Так жертвы только возрастут — не поймут-с. Придется отбиваться".
Мародеры, а также зеваки всех мастей, не замедлили явиться на место побоища. Всегда приятно посмотреть, когда бьют не тебя, да и разжиться в хозяйство пусть погнутым, но халявным клинком, многие не брезгуют. Отходившие наемники забрали тела раненных и убитых, так что мародерам пришлось довольствоваться лишь тем, что было брошено на мостовую при отступлении. Над площадью по-прежнему витал густой пороховой дым.
Едкий запах серы превращал место побоища в небольшой филиал ада. Представители властей или местных правоохранительных органов покамест не появлялись. Статуе фонтана отбило кувшин, и теперь вода выливалась из плеча безрукой девушки, делая ее похожей на тяжко раненую.
Тайны ветхих закоулков.
Таверна "Яйца Дрозда" немало пострадала, тут и там в серой стене чернели дыры и сколы от рикошетивших пуль. Окна полопались от взрывов. Матерящийся трактирщик — пузатый мужик с очень мускулистыми руками, покрытыми татуировками, осматривал урон от побоища, не стесняясь поминать всех родственников его участников до седьмого колена, а то и до предков-приматов разных видов включительно. Так же он ярко живописал о перспективах половых взаимоотношений гомосексуального характера и фетишистской направленности, которые предстояли членам кондотты и Ардрунга, если им доведется еще раз встретиться с трактирщиком.
У Реймунда, как назло, дело было именно к этому, явно очень расстроенному субъекту. Однако трогать его сейчас было бы неразумно и даже несуразно. Посему Энрике прошествовал в прохладный полумрак помещения трактира, миновав частично разбитую дверь с торчащим из нее метательным ножом. Внутри было достаточно прохладно, стоял с десяток неприбранных столов, на второй этаж вела шаткая винтовая лестница. Окинув взглядом немногочисленных, не вызывавших подозрений посетителей заведения, он сел за один из угловых столиков, с которого было видно дверь, лестницу, окна, стойку с дверью на кухню. Сел при этом так, чтоб от стены его отделяло расстояние не менее вытянутой руки. Самому Реймунду, и уж тем более любому гетербагу, было под силу пробить при необходимости глиняную стену и свернуть шею прислонившегося к ней человека.
Заказал пива у пышногрудой официантки с лицом человека, видевшего в этой жизни все, кроме козьего сада короля Шваркараса, и руками умелого армрестлера, семейная черта видимо. Пришлось ждать около часа, пока трактирщик успокоится и отправит прислугу за ремонтниками и стекольщиками.
Когда тот, наконец, вернулся за стойку и начал умиротворенно протирать грязноватым полотенцем откровенно грязные пивные кружки, Энрике дал ему знак подойти к его столу, и, чтобы привлечь внимание, выложил на деревянную, местами выщербленную поверхность оного золотую монету высокого достоинства.
— Чего надо? — поинтересовался не без интереса в нарочито безразличном голосе трактирщик.
"Для начала чистую кружку нормального пива", — подумал Реймунд. Затем взглядом указал трактирщику на соседний стул. Предвосхищая фразу типа "Ты мне в моих "Яйцах" еще указывать будешь, сучий кот!" он выложил на стол еще один золотой, случайно искупав его в лужице пива.
— Ну? — трактирщик сел.
— Йен Штальгросс?
— Точно так. — Голос трактирщика стал чуть дружелюбнее.
— Мне вас рекомендовал общий знакомый.
— Полагаю, спрашивать какой, не надо?
— Мне нужна комната. И рекомендация по одному важному делу. — Игнорировав подколку, продолжил Энрике.
— Комната есть. Как для тебя держал — на чердаке, отличный вид, низкий потолок, свежие клопы, добрые тараканы, в меру наглая моль. Зато скорпионы не заползают. Летучих мышей боятся. Или змей. Что за дело?
— Моему знакомому, недавно прибывшему в город по важному делу, требуется квартира. Квартира, которую держит надежный человек. В этом районе. Безопасная. Тихая. Неприметная.
— Еще что-то? — скривился славный малый Йен.
— Этот человек из Альянса. — Холодом не повеяло, темнее в помещении не стало, но все равно звучало несколько зловеще, ну например как упоминание о чуме... или о налоговом инспекторе.
Последовало напряженное молчание.
— Да, того самого. — Иногда Реймунда забавляла реакция осведомленных людей на упоминание Альянса. В общем-то, организация эта была не страшнее кирпича, упавшего на голову, а встреча с ней и того менее вероятна. Но все же человеческий страх — забавная штука.
Трактирщик сделал знак круга охраняющего. И, судя по всему, про себя вознес короткую молитву Богу-Защитнику.
— Есть такой. Но двух ригельдукатов за это маловато. — К его чести, голос у Йена не изменился.
На стол легли еще четыре крупных золотых монеты весом каждая не менее 10 грамм.
— Старик Артур. Сам живет по адресу улица Самуила Кацеронне 8, шестой дом от угла пересечения с Проспектом Кинжала. Никого более надежного не знаю.
— Благодарю. Что с комнатой для меня?
— Один такой кругляш в неделю.
— Договорились. Заплачу два, если перенесешь зоопарк из нее в другое место.
— И не мечтай, — ухмыльнулся щербатым ртом трактирщик.
"Уже второй раз за сегодня", — подумал Реймунд.
Монета легла на стол. Дополнив горку.
— И пусть меня как можно реже беспокоят.
— Хозяин барин. Скажу девочкам, что ты мужеложец. — Трактирщику доставляло искреннее удовольствие издеваться над этим сухим, суровым парнем, наверняка очень опасным, но не для Йена, а потому уязвимым для насмешек. Некоторые люди порой так и норовят потянуть аллигатора за хвост.
— Это было раз, — сказал Энрике.
— Можешь заселяться, — не обратил внимания Йен.
Реймунд отправился наверх сразу, как допил пиво. Комната и правда оказалась такой, как ее описал трактирщик — низкий чердачный потолок, паутина по углам, явно не действующий амулет от насекомых над небольшой деревянной кроватью и наполненные клопиными трупиками жестянки с маслом на ножках оной. Так же стол, свеча в подсвечнике, стул, гладильная доска, сундук и картинка умеренно эротического содержания на мифологическую тему. Жить можно. Осталось и отсюда смыться.
В данном случае Реймунд решил пренебречь принципами и просто воспользовался отводящим глаза амулетом. Подобные вещи нормально работают, только если сделаны хорошо, а те, кому нужно отвести глаза, достаточно сконцентрированы на чем-то еще.
Сейчас условия были соблюдены. Таверна, как-никак, к тому же пришедший стекольщик-тортильер (черепахообразный гуманоид) расколотил стекло и теперь ругался с Йеном, требуя возмещения и обвиняя во всем официантку, а девушка тем временем примеривалась к крепкой дубовой табуретке. Некоторые просто не умеют вовремя замолчать.
Реймунд достал небольшое позолоченное яблочко из внутреннего кармана куртки и, разломив его (яблоко оказалось полым внутри), убрал обратно в карман, активировав амулет на пятнадцать минут.
Беспрепятственно он вышел из трактира, никем не замеченный, и отправился на улицу Самуила Кацеронне. Оная улица оказалась далека от градостроительного шедевра — просто глухой закуток с мелкой дорожкой, посыпанной щебнем, вившейся меж двух-трех этажных домов. Дома, в основном, выходили на дорожку торцом и обладали таким интимным конструкционным элементом, как некрупные безыскусные арки, ведущие в уютные внутренние дворики с зелеными насаждениями, развешенным бельем, лавочками для местных бабушек — тех самых бабушек, которые до наступления поры морщин и ревматизма занимались, как минимум, полевой медициной, вытаскивая с поля боя тела, раскромсанные мечами и посеченные картечью, а как максимум командовали собственным отрядом головорезов, по большей части сложивших головы задолго до старости. В общем, дворики с собственным колоритом, где так приятно проводить детство в совершенно особенном замкнутом мирке тепла и соседской общности. Если повезет.
Шестой дом оказался желтым трехэтажным зданием, венчавшим конец улицы ближе к тупику. Миновав арку, где осели запахи щелока и кошачьей мочи, Реймунд оказался в дворике, вполне соответствовавшем предшествовавшему описанию — от двух невысоких тополей, росших по краям двора, протянулись веревки, на которых сушилось под тропическим солнцем белье, возле стен под внутренними окнами протянулись ряды грядок с зеленью и морковью, а чуть ближе ко входу со стороны арки были разбиты клумбы с гладиолусами и пионами.
Убийца вспомнил город за далеким морем, похожий дворик, вечернее солнце и лица мертвых. Родителей. Место было пронизано ностальгией.
На небольшой мраморной лесенке, ведущей к пошарканной подъездной двери, сидел старик, вырезавший что-то из куска мягкого дерева тонким узким перочинным ножиком. Из окна третьего этажа разносилась брань неприятного скрипучего женского голоса и периодические возражения неуверенным мужским басом, почему-то чуть шипящим.
Реймунд внимательнее взглянул на старика:
"Руки худые, пальцы тонкие, быстрые, хоть и страдает артритом, по правой руке татуировки: ножи, перевитые колючим терновником. Одет просто, но функционально — ни штаны, ни рубашка не мешают двигаться. Ремень из веревки можно быстро обратить в удавку. А ведь веревка-то шелковая. Ногти коротко острижены, только правый мизинец и левый большой пальцы с длинными ногтями. Оба татуированы текстом. Волосы коротко острижены, чтоб не падали на глаза. Хм, глаза — он сосредоточен на резьбе, но видит весь двор. Наверняка и меня заметил, поменял хват на ножике. Видимо, это и есть Артур".
— Жарко сегодня. — Реймунд подошел и присел на ступеньку рядом со стариком.
— Не жарче обычного, чуть более душно. — Старик коротко взглянул на гостя, потом на небо, продолжил резать.
