До осени со дня равноденствия оставалось ещё несколько суток, которые юный друид потратил на тренировки не летального заклинания полиморфизма Балефула из четвёртого круга заклятий друида-пацифиста. Софист обхохатывался, превращая кабана Тупака то в сплюшку, то в филина, то в белку, то в жабу. Заклятье на несколько минут преображало живое существо в какое-нибудь безобидное животное, кусочек шерсти, шкурки или когтя которого друид имеет при себе. Это сложное колдовство перекликалось с другим, лёгким из первого круга — аспектом животного. Приобщённый к природе мог на несколько десятков минут принимать облик того или иного обычного зверя, подзывая его душу на манер заклятья древесного духа. Магия напоминает принятие дикой формы. Собственно, так работает тотем кошки, фактически выклянченный Софистом у Пайпера, и он действует дольше и лучше заклинания, поскольку обращается к способности друидов принимать дикую форму. Софист для порядка освоил разнотипные аспекты животного, но сосредоточился на аниморфизме Балефула, сопряжённом с тотемом кошки, в том числе использованном для создания подарочного тренажёра для Миши. В итоге за несколько дней мучений его и Тупака взыскательному юноше удалось облегчить заклинание Балефула до третьего круга с обязательным условиям применения тотема животного — без него не работало. Кратковременное превращение в безобидное животное — это очень действенный способ обезвредить враждебно настроенного мага или стрелка, ведь от простого бойца ближнего боя Софист мог спокойно улизнуть по воздуху, используя лётное кольцо. Хитрое сочетание арканной и природной магии существенно ограничивало вероятных заклинателей, способных выучить и пользоваться подобным заклятьем.
А ещё Софист тренировал с кречетом Умнёжкой, как с одноклассником своей первой дикой формы совы, создание волшебного канала — особого рода связи для использования заклинаний через посредничество животного. Выбранный приживалой кречет — это самая обыкновенная птица Торила супротив волшебной совы Уллю. Потому именно на Умнёжке арканный иерофант тренировался разделять заклинания, чтобы накладываемые на себя кожа-кора, малый термоконтроль, ускоренное плавание и другие охватывали кречета одновременно и наравне с человеком.
Хотя он в последние дни и ночи регулярно посещал дом-Вершок, Софист пропустил в Хиллтопе и праздник Мабон на двадцать седьмое элейнта, соответствовавшего осеннему равноденствию и официальному началу календарной осени. Однако парень всё же сшил себе из кожи коричневые штаны и винно-красную рубаху из листьев, подпоясавшись золотым цветом; испёк традиционные для праздника кексы и приготовил кисленький яблочный сидр из диких ранеток — чисто чтобы уметь обеспечивать себя всем необходимым. Своё сугубо индивидуальное пиршество альпинист устроил на вершине крутой горки, наконец-то покорённой без каких бы то ни было магических ухищрений, особенно ножных колец, все чаще игравших чисто на подстраховке. Для Уллю и Умнёжки друид тоже устроил пир, не забыв поздравить Каллуна с выплатой премиальных карточками с живописными панорамами гор за хребтом Нетерских гор.
— Скажи, Уллю, я — трудоголик? — Вздохнул Софист, доев свою холостяцкую стряпню.
— Ух-ху! — Откликнулась сытая сова.
— У тебя на всё одно слово, — уныло улыбнулся друид, любя погладив своего фамильяра.
— Угу!
— На-а... Просто... Просто спасает...
— Ух-ух?
— Ну... Эм, я думаю, Уллю, что ремесло артефактора... помогает занять мои извилины хитросплетениями магии вместо чужих судеб, — извернулся Софист.
— У!
— Недоросль?.. — юноша озадачился ответом верной птицы. Но поразмыслить как следует не было времени — близился закат.
Астрономическое событие идеально подходило для различного рода ритуалов и обрядов. Софист использовал это время для личного совершенствования и закрепления навыков — как веху в освоении им общения и единения с землёй и природой. Забравшись на самую макушку горы, арканный иерофант в позе лотоса встретил первый луч солнца золотого. Нарядным, сытым, с чистыми помыслами и усиленными органами чувств — открытый на приём.
Беспощадный Ветер приносил тысячи и тысячи запахов, от которых кружилась голова. Глумливый Ветер доставлял уйму звуков и отзвуков, что устраивали в голове отупляющую какофонию. Жестокий Ветер трепал одежду, стеснявшую до боли. Коварный Ветер дёргал мириады листьев и качал множество ветвей, отчего в глазах жутко рябило и все расплывалось. Издевательский Ветер скармливал горы таких вот блюд, словно рот — это унитазное жерло в канализационную трубу к мусорному желудку. Господствующий Ветер полнился властной магией...
Софист боролся изо всех сил. Софист безвольно валандался течениями. Софист пропускал все через себя. Софист отстранился и возвысился над дикой формой человека — для него наступил катарсис. Великий ночной успех для арканного иерофанта, следующей планкой поставившего достижение на весеннее равноденствие — состояния сатори.
До начала сакрального действа он собирался возвращаться по утру следующего дня, но, выйдя из глубокой медитации, ошалело ходил сам не свой по заливному лугу и роще, совершенно по-новому воспринимая окружающую природу — как должно друиду в два раза более высокой ступени развития и вот-вот почти готового запоминать сакральные заклятья сложности восьмого круга.
Всё казалось внове. Всё ощущалось родным. Всё убивало одиночество...
Судя по солнцу, в себя Софист пришёл где-то через час, когда через несколько миль от горы ощутил чужеродный запах сплавляемых по реке товаров со свежей покраской — жутко противно воняющей. Очнувшийся затворник не стал глазеть на парусные лодки, заполошно ухнув и решительно поспешив вернуться на судьбоносную вершину облюбованного притёса у восточного притока Руавин.
Словно впервые... Деревья успели несчётное число раз обновиться паводками и селями. Часть горки успело обрушиться, унеся с собой многие следы разумной деятельности. Но камни помнили эльфов, дварфов, орков, людей — их память долгая. Один друид словно прозрел, с удивлением распознав следы деятельности другого друида, жившего где-то в этой области лет тысячу назад. Софист обрадовался удачной находке, подтверждавшей его притязания на высокое звание друида. Он не стал отправлять Уллю, а самолично принялся выискивать ещё какие-нибудь старые свидетельства древнего собрата — отныне успешно применяя магию в дикой форме совы.
Не сумев пролететь мимо шикарной панорамы, друид сделал фотографию с сочным золотом листвы и монументальностью горной кручи. (иллюстрация 106) Ещё одну настенную карточку-картину Софист потратил, приземлившись у грибницы, сумевшей себе на пользу обернуть плотность Пряжи Мистры и разрастись плодовыми телами почти по пояс человека. (иллюстрация 107) Проверив очередной родниковый источник, друид присел на пенёк — опять пустышка. Вернее, не той руки. Покумекав над мутной водой, Софист улыбнулся: вряд ли у обычного мастера, властвующего над камнем до степени расширения трещин и каверн по типу дупел в деревьях, столь же здорово получались бы водные источники. Следовало искать не красочные виды или примечательные склоны, не родники и пещеры, а нечто более масштабное... Вроде ирригационных каналов и ливнёвок, наполняющихся после дождей и отводящих излишки вод без катастрофичного подмывания почв. Летая в своей дикой форме, друид как раз смутно различал сеть сухих каналов, прекрасно вписывающихся в ландшафт и кажущихся естественным природным образованием! (иллюстрация 108)
Через час рысканья сосредоточенный разум Софиста отметил маленькую область, где птичий взгляд как бы оскальзывался. Терпеливый искатель внутренне возликовал — вот оно! Действующее на манер арканного отвода глаз друидическое сокрытие от животных, расширенное до высших — разумных. Стоило приземлиться в фарлонге и обернуться человеком, как никаких сомнений не осталось — авантюрные поиски дома древнего друида завершились успехом.
Софист неспешно подошёл к старому дворику перед парадным входом. (иллюстрация 109) По дороге изучая действие друидических чар четвёртого круга, он с сожалением отметил их ветхость — паутина маны ослабла и высохла за века так, что подобные Гавину не раз отыскивали и разграбляли дом, самим зодчим сделанный усыпальницей. Софист провёл рукой по замшелой декоративной кладке, уточняя информацию о последних посетителях — трое орков. Дойдя до порога у огромного медвежьего лица, служившего сторожем, друид погладил позеленевшую носопырку, убеждаясь в глупости летних визитёров, не сумевших совладать с незамысловатым волшебством замка, приятно удивившего молодого коллегу давно почившего друида. К сожалению, пока о расовой принадлежности сложно было судить: относимое к дварфу родство со стихией камня и эльфийская забота о природе. Ещё некоторое время постояв, распознавая экстрасенсорные ощущения, Софист обнаружил — сбываются худшие ожидания. Парень потратил время на магическую подготовку — бережёного бог бережёт.
Чтобы медведь-крыльцо раскрыл пасть-вход, требовалось положить в ниши глаз подношение. Загадка проста: медведь чует лакомство, необходимое ему для набора веса к спячке — мёдом помазать ноздри и омыть водой сомкнутые веки. Дальше требовалось положить пучок лекарственных трав, веточку волшебного дерева, лечебную ягоду или монеты, однако какой-то ирод взломал чары: остались следы копоти у ноздрей и потеки сгоревшей крови, впитавшейся в камень при насильственном открытии пасти — удалось всего наполовину. Клыки оказались очень давно выбиты.
Из приоткрывшегося опоганенного входа в дом пахнуло — нежитью! Злобные твари ограбили и осквернили усыпальницу! И сдохли, сволочи, в назидание став стражами осквернённого могильника. Софист не растерялся, достав из-за пояса зачарованный бурдюк и бросив внутрь водный шар — отразившаяся от стен волна в замкнутом помещении нанесла двойной урон скелетам, упырям и ревенанту, приготовившихся в темноте встречать новичка — всех их разнесло по косточкам. Кривясь, арканный иерофант не мог этого так оставить и поспешил создать невидимых слуг да призвать мелких мыльных водных элементалов для очистки внутреннего помещения с осквернённым каменным саркофагом на пьедестале прямо по центру холла. Софист не пожалел своего времени и сил на тщательную очистку ещё и входной медвежьей морды от следов вандализма. Он был спец по дереву, а не камню, потому подумал, подумал и вставил в пасть деревянные протезы, сделав их окаменелыми через внедрение внутрь выдолбленных кусочков из стен — выбоин имелось в достатке, к сожалению.
Вскоре сотворённые заклятья отработали своё. Нагнувшись и присев, Софист пролез во внутреннее помещение, миновав язык, на котором, как на жертвенном алтаре, нежить разделывала глупцов, ползущих на карачках к заветным сокровищам — загробной жизни. Морщась, друид очень постарался абстрагироваться от негативных эманаций, сконцентрировавшись на думах о схеме чужого дома, отчасти напоминающего его собственный — в Хиллтопе. Просторная зала с колоннадой по периметру и алтарём в центре — с земляным узлом в качестве источника сил. По-другому и быть не могло — где же ещё жить властителю камня, умеющему создавать полуживые изваяния? Как в храме, главный вход вёл сразу в общий зал, а не как в башнях магов, где заклинательные покои запрятаны поглубже и подальше. Как Софист недавно сделал у себя в доме, так и здесь поступил его собрат-друид, на свой манер обуздавший источник стихийной энергии земли, а личные покои разместивший дальше в толщине камня. Юноша легко обнаружил пару коридоров, закрытых колоннами на манер открывающейся пасти-входа и работы медвежьей гортани. Несколько минут постояв, обнаруживая подробности, он выяснил, что эта конструкция магически связанна с медвежьей мордой, образуя шлюз: пока открыт главный вход — пути внутрь закрыты.
— Ох, собрат, что же они с тобой сделали, — вслух сокрушился вздрогнувший Софист, когда ощутил действие школ некромантии и призыва.
Магия начала возвращать кусочки ревенанта — в эту сильную нежить и был превращён усопший тут друид, амбициозно решивший раствориться в камне — уйти в глубины земной коры через земляной узел, как души эльфов уходят в родные леса вместо райского Арвандора. Упокоившийся тут страж позакрывал множество окрестных пещер, оберегая водную артерию от бандитских орочьих налётов. До сих пор свинорылым приходилось преодолевать минимум пару лиг — с восточной стороны русла Руавин на участке Лунного Перевала.
Дотошный Софист преодолел чувство глубокого омерзения и обострил восприятие, после чего прикоснулся к боку массивного пьедестала, эдаким гвоздём уходящего в глубины каменной породы. Всё магическое было так перекручено, что сходу точно не разобраться в клубке хитросплетений разных сил. Одно ясно — мстителям или просто обычной такой гнуси не удалось завладеть домом берегового хранителя, превратив в перевалочный пункт с телепортацией из Подземья. Проще было разрубить жуткий узел, отпуская измученного духа на перерождение. Но Софист решил повременить с простым решением — стоит хотя бы попробовать разобраться. Дождавшись, когда в саркофаге начнётся реконструкция нежити из бывшего жильца, над которым поиздевались ещё и тем, что обрядили в запретный для друидов металл доспехов, заклинатель залил всё нутро жидким камнем, не позарившись ни на скимитар с гравюрой медведя, ни на пояс с его медвежьей пряжкой, ни на кольцо с головой медведя — все забетонировал. И даже крышку саркофага сделал единым целым с остальной частью. Чисто сработал — без единой воздушной полости! С остальными же костями и обносками Софист поступил по аналогии со стойбищем гноллов: все в размягчённую землю, вскопал своим обращённым в лопату посохом, перенявшим чары черноземной лопаты, и взрастил на этом месте — жутко колючий терновник, на который осадил туманное облако из святой воды. Следующие часы арканный иерофант ощупывал и оглаживал медвежью морду крыльца, разбираясь, напитывая и реконструируя повреждённое волшебство главного входа, самозакрывающегося вскоре после открытия. Реализация чар свидетельствовала скорее о смекалке, чем о высоком интеллекте жильца.
Успев вскочить внутрь до закрытия исправленного входа, парень приуныл: шлюз не сработал правильно и внутренние переходы остались запертыми, а главное восстающий ревенант призвал на помощь свои бывшие друидические силы и сродство с землёй, начав выбираться из камня, словно из глины свежей лепки. Софист отказался тратить силы на бессмысленный бой и смекнул, что следует превратить свой посох в волшебный корень фелсула, дабы волшебством путешествия по древесным корням пробраться внутрь сквозь толщу камня — подобно переходу в подземную лабораторию под огородами барона Шаттлкомба в Хиллтопе. Точно так же он мог бы и покинуть бывший дом и ныне усыпальницу, выходя из области покрытия слоя земляного узла, к которому был привязан мертвец, но... Но кипящей крови юноши хотелось приключений и впечатлений. Зря что ли он подвергал себя упорным тренировкам, чтобы потом сбегать от малейшей опасности?! И он не осквернит, а совершит благое дело и уважит мёртвых, если гробницу качественно почистит и приведёт в порядок, ничего не присвоив себе, но при случае обследовав и по возможности воспроизведя понравившееся.
