История первая: Письмо Великого Князя

— Он у себя? — даже не утруждая себя объяснением, кто "он". Впрочем, дежурный и сам прекрасно знал, а если и нет — прочитал в журнале.

— Он подойдёт через несколько минут, ваше высокопревосходительство. Подождёте здесь или у кабинета? Это на третьем этаже через холл налево — и по правую сторону сразу...

Гном кивком поблагодарил за информацию, развернулся, не отвечая, и всё такой же неумолимой танковой поступью направился к лифту.

По лестницам пусть бегают дети — их время.

Лифт за считанные мгновения поднял мужчину на третий этаж и медленно раздвинул двери. В холле этажа было пусто, тихо и светло. Со своих портретов на стенах спокойно взирали на единственного посетителя герои и полководцы недавнего прошлого во главе с его императорским величеством Кириллом Тихоновичем, родителем нынешнего Государя. Гном неторопливо приблизился к ним, остановился где-то на углу, где торжественная галерея загибалась в коридор. С крайнего портрета ему добродушно усмехался в усы старик-генерал в парадном мундире Императорской Лейб-гвардии, в просторечье именуемой Белой Гвардией за ведущий цвет парадной формы. Щека Гнома дёрнулась. Дед на любой картине, которую Гном видел на своём веку, казалось, глядел прямо в душу своему внуку. И всегда добродушно и ласково усмехался, так что вокруг глаз собирались маленькие, похожие на солнечные лучики морщинки.

Дважды герой Империи, кавалер четырёх орденов — среди них и знаменитого ордена святого Георгия, военный министр, гений-полководец... Когда-то Гном мечтал быть таким же, как дед. А потом понял, что вечно подражать кому-то не стоит, — но было уже довольно поздно.

Гном с усилием отвернулся и тяжело присел на стоящий у стены кожаный диван. Скупым, отмеренным движением потёр шею и откинулся на спинку. Ждать под дверью, конечно, Гному было не по вкусу, но в этом здании свои порядки, и жизнь идёт без остановки вне зависимости от мнения одного человека, пусть даже и с генеральскими погонами.

Гном прикрыл глаза и принялся терпеливо ждать, погрузившись в свои мысли.

Спустя некоторое время неподалёку по коридору послышались шаги — Гном чуть улыбнулся, отметив армейскую чёткость, и открыл глаза. У дивана остановился тот, кого Гном здесь, собственно, и ждал.

Пришедший медленно и молча отдал честь и, дождавшись скупого кивка, открыл дверь кабинета:

— Прошу.

Гном медленно поднялся и вошёл, а следом, прикрыв за собой дверь, зашёл и обитатель кабинета.

Он не носил теперь своей знаменитой кепки, от шрама под глазом осталась тоненькая полоска, становившаяся заметной, только если лицо покрывал загар. Но всё равно он не изменился, внутренне уж точно — в прошлом капитан, а теперь полковник Заболотин-Забольский.

В первые несколько лет после войны его знали в лицо, но Заболотин-Забольский всегда избегал известности — и теперь о нём вспоминали только дети. Зато в их памяти черноволосый, как цыган, капитан в простой солдатской кепке намертво сросся со словом "герой"...

Но Гном был уверен, что даже если дети столкнуться с полковником сегодня нос к носу — всё равно не узнают. Потому что вряд ли ожидают увидеть своего кумира на обычной улице: такова уж участь "легенд", и, насколько Гном знал, Заболотин был этому только рад.

Что же, его право — уходить от излишней славы в тень амплуа "просто офицера". Его право и его дело.

А кому надо, те и так знают тихого полковника из Московского Управления Лейб-гвардии.

— Рад видеть ваше высокопревосходительство, — произнёс тем временем Заболотин-Забольский, указывая гостю на кресло рядом с заваленным бумагами столом.

— Вас так же, полковник, — кивнул Гном, грузно садясь. Сел и полковник, рассеянно отложил в сторону все бумаги и облокотился локтём о стол, подперев кулаком подбородок:

— Я слушаю.

Гном поглядел на парадный портрет Государя Константина Кирилловича, что висел, как положено, у стола полковника, и спросил:

— Вы уже думали над моим предложением?

— Оно было лишь теоретическим или?..

— Или, господин полковник. Возникли некоторые изменения в положении вещей, которые... придётся учесть, — слово "придётся" прозвучало с непробиваемой уверенностью человека, с которым не спорят. Никто.

— В таком случае — думал, — Заболотин-Забольский по-птичьи склонил голову на бок. — И не скажу, что жаждал бы отправиться туда.

— Неудивительно, — проворчал Гном. — Я бы на вашем месте тоже не рвался, но... — он достал из своего портфеля конверт. Увидев, чьей печатью он запечатан, полковник изумлённо подался вперёд.

— Лично в руки полковнику Заболотину-Забольскому, — протянул ему конверт Гном. — От его императорского высочества Великого князя Иосифа Кирилловича.

На минуту в кабинете повисла тишина, так что стал слышен недовольный мужской голос, отчитывающий кого-то в коридоре. "Фельдфебель! — доносилось из-за двери. — Вы что себе позволяете!.. Джинсы... Потрудитесь... в надлежащий вид... — тут повисла пауза, но она не продлилась долго, прерванная резким, командным: — Исполнять!"

Заболотин-Забольский с интересом прислушивался к происходящему в коридоре, но после команды "Исполнять!" там всё затихло, и внимание полковника вернулось к письму.

— Господи Боже мой, — пробормотал он, распечатывая и разворачивая бумагу — белоснежный "гербовой" лист, на котором летящим почерком было написано несколько коротких абзацев. — Значит, всё совсем... так. И почему я? Сижу в Управлении, никого не трогаю...

Он хотел продолжить цитату дальше, про примус, но передумал: его гость был не их тех, при которых хочется шутить и беспечно играться со словами.

— Полагаю, если кто-то может это знать, то из нас двоих это — вы, — ответил тем временем Гном, не обращая внимания на заминку. — Мне передали, я передал, а знаниями не располагаю.

Заболотин-Забольский удержал недоверчиво-выразительное хмыканье — как же, его гость, да "знаниями не располагает", — и внимательно прочёл письмо. По лицу промелькнула и сразу скрылась улыбка. Гном наблюдал за полковником исподлобья и не шевелился.

— Служу Отечеству, — вздохнул тот, дочитав, почтительно поцеловал великокняжескую подпись и ещё раз пробежал письмо глазами.

— Тогда предлагаю поехать и прямо сейчас уладить все необходимые дела, — Гном немедленно поднялся — а что рассиживаться?..

Тут, одновременно с коротким стуком, в дверь сунулась было белобрысая голова, но, узрев, что полковник в кабинете не один, ойкнула и сразу исчезла.

— Разрешите, ваше высокородие? Можно? Там вас хотели увидеть... — спросил голос из-за оставшейся приоткрытой двери.

— Стучаться — можно, — со смешком ответил полковник. — А увидеть — нельзя. Я уезжаю. Лучше машину подгони, Сиф.

— А... Есть! — по-уставному отозвался голос за дверью. — А мне... переодеться?..

Улыбка Заболотина-Забольского показалась Гному весьма странной — он бы даже назвал её "ехидно-мстительной":

— Не надо. Ты же и не собирался, нет?

— Никак нет, уже собира...

— Машину, Сиф! — почему-то перебил полковник всё с той же ехидной улыбкой.

— Есть! — и бодрый топот оповестил всех, что "белобрысая голова" побежал к машине.

— Ординарец. И воспитанник, — пояснил Заболотин, вставая, и подхватил шинель, висящую на крючке рядом с дверью. — Идёмте, ваше высокопревосходительство?

Гном потёр переносицу и кивнул. Все движения — даже такой кивок — были коротки и совершались будто неохотно. Зачем суетиться, зачем лишний раз дёргаться?

Полковник покинул кабинет первым. Во всех таких "неофициальных" визитах было своё преимущество — вытягиваться, прищёлкивать каблуками и орать "Так точно!" никто не требовал.

— Не будем задерживаться, — решил "его высокопревосходительство" и вышел следом.

Они прошли мимо портрета славного предка Гнома, пересекли холл и спустились по лестнице на первый этаж, неожиданно оказавшийся оживлённым и шумным. Видимо, момент "затишья" миновал, и жизнь вернула всё на круги своя: кучковались, переговариваясь, младшие офицеры, дежурный вновь с кем-то спорил по внутренней связи. Коротая время, один молодой поручик устроил на стене настоящий театр теней. Причудливо складывая пальцы, он весело и в лицах рассказывал какую-то историю, а на бежевой стене плясали тени собак, кошек и птиц.

— Не по уставу это, ваше высокопревосходительство? — по губам Заболотина-Забольского промелькнула улыбка, когда он лёгким кивком ответил козырнувшему им поручику, продолжающему при этом показывать историю одной рукой. Кажется, это была сказка про колобка... на несколько новый лад. С новыми героями. С новой моралью. И с сюжетом тоже новым. Но про колобка!

— И тут подходит к ним... Генерал Генералович, — рассказывал тем временем поручик, нацепив на кулак свою фуражку, чтобы получилась "генеральская" голова. — И говорит: "Колобок-колобок, как же ты по стойке смирно вытянуться сможешь, раз служить хочешь?", а Колобок ему и отвечает: "Я, — говорит, — Родине служить хочу, а по стойке смирно как-нибудь да вытянусь — круглый, не ссутулюсь". Генерал Генералович крякнул, да и спрашивает хитро: "А по стойке смирно солдат стоит так, что грудь колесом, а спина — ровнёхонька!". А Колобок ему в ответ: "А спины-то у меня и нету, круглый я! Я Родину и без спины защищу!". А Генерал Генералович ему...

— Да ну... — пробурчал Гном с досадой. — Дети...

Заболотин пожал плечами:

— Дети, что поделать. Но дети эти — с Кавказа недавно вернулись... Олег — дважды контужен, лишился глаза, представлен к "Анне" и скоро будет произведён в штабс-капитаны, уже в списки занесён... А всё равно ребёнок. Иногда мне кажется, что это всё — вопреки...

Гном ничего не ответил, только глянул ещё раз на поручика, у которого Колобок уже убедил Генерал Генераловича и теперь проходил медкомиссию. "Глаза у меня — на правом чёрный изюм, а на левом светлый изюм, — рассказывал он окулисту. — А если курагу выпишите поставить — так ещё лучше видеть буду! Хоть в снайперы! Возьмите меня служить!"

Левую сторону лица поручика — по краю волос и по виску вплоть до глаза — бесформенной медузой покрывал неприятно-розовый, в прожилках, шрам, уходя россыпью пятен поменьше в волосы, а глаз — заметил теперь Гном — был странно неподвижен. Искусный протез.

Гном отвернулся и пошёл к выходу. Заболотин ещё раз улыбнулся обернувшемуся к ним поручику и широким шагом догнал "его высокопревосходительство".

Да, дети. Да, вопреки.

В молчании Гном и Заболотин-Забольский вышли из здания. У крыльца уже ждала серебристая волга-"пичуга", небольшая и удобная для города машинка, — а неподалёку стояла и машина Гнома. Его шофёр, заметив вышедших, почти бегом направился к ним, с виноватым и в то же время сердитым лицом.

... Где-то над головой чирикали птицы, шумел впереди проспект. Пока Гном, чуждый созерцательности, разговаривал со своим шофёром о чём-то, полковник огляделся кругом, с удовольствием вбирая взглядом привычную, ещё почти не успевшую смениться с зимы картину, и направился к ожидающей его волге.

Тут же, как чёртик из коробки, из машины выскочил подросток в рубашке с погонами фельдфебеля и распахнул перед полковником дверцу.

— Хоть бы куртку взял, Сиф, — укоризненно произнёс тот, оглянувшись на Гнома, шагающего к ним.

— Так точно, ваше высокородие! — бодро отрапортовал офицерик — хотя, конечно, точнее было бы его назвать "унтер-офицериком".

— Что "Так точно"?

— Так точно, взял, ваше высокородие! В машине лежит!

Полковник покачал головой и сделал знак маленькому фельдфебелю, чтобы тот закрыл дверцу машины — мол, не прямо сейчас едем.

Названный Сифом пожал плечами, захлопнул дверцу и прислонился к ней спиной. Заболотин-Забольский стоял рядом и молчал, глядя в сторону гостя. Тот вскоре оставил своего шофёра и приблизился к полковнику. Мальчик покосился в его сторону и отошёл, на ходу обернувшись, но полковник его не позвал обратно, о чём-то уже говоря со своим посетителем.

— Ага, как машину подогнать — так сразу "Сиф!", а как разговоры — так "иди, гуляй", — пробурчал офицерик, хотя "иди, гуляй" никто не говорил. Мировая несправедливость в лице родного полковника и без слов испортила настроение. — Вот завтра возьму и останусь гулять, а не сюда потащусь, вот.

Жалуясь вполголоса, мальчик подошёл к самой ограде и прислонился спиной к столбу. Там, за забором, текла жизнь. Интересная.

Чужая. Равнодушная.

Спешили мимо люди, проносились машины... И, как обычно, всем на всех было наплевать. Слишком быстро всё вокруг менялось, особенно на дороге.

— Какие люди, — раздался над ухом весёлый голос. — Чего скучаешь, Индеец?

Мальчик вздрогнул и обернулся, всё ещё хмурясь. С той стороны ограды стоял поручик в шинели с лейб-гвардейской нашивкой на рукаве и весело глядел на мальчишку.

— А-а, Кот, — кивнул тот, засовывая руки в карманы. Вместо форменных брюк на нём были тёртые серые джинсы, и в их карманах руки исчезли по самые запястья.

— Ага, Котомин собственной персоной, — кивнул поручик, протягивая ладонь сквозь прутья. — Чего скучаешь?

— Так, просто, — туманно ответил мальчик, вынул одну руку из кармана и сжал ладонь Котомина. — А ты чего?

Рукопожатие распалось, и "Индеец" потёр пальцы, а "Кот" таинственно ухмыльнулся и пояснил:

— Мне лень тащиться в Управление. Твоему полковнику помогать, с бумагами бегать... Как ты так живёшь?

— А-а. А мы всё равно уезжаем сейчас, — глубокомысленно протянул младший офицер. Потом подумал и добавил: — Живу, как живу.

— Терпеливый, — завистливо заключил поручик. — А раньше-то таким не был...

— Какой уж есть.

Разговаривать с бывшим сослуживцем было странно — вроде того, как заглядывать в собственное прошлое.

А этого, если честно, не хотелось, посему юный фельдфебель кивнул Котомину на прощание и неохотно потащился к машине, у которой его уже ожидали полковник и его таинственный спутник, чем-то похожий, с точки зрения мальчика, на танк.

... — Ну, значит, поехали. Его высокопревосходительство с нами, его машина, если не вдаваться в технические подробности, заглохла, — когда мальчик подошёл, оповестил Заболотин-Забольский.

— Печаль, — сделал вывод юный ординарец — Гном узнал его белобрысую голову.

Заболотин выжидающе поглядел на своего гостя, тот кивнул:

— Поехали, — и, не дожидаясь, пока ему откроют дверь, сам забрался в волгу. Полковник сел впереди, мальчик, обежав машину, устроился на месте шофёра и завёл мотор.

— Куда? — коротко спросил офицерик, плавно трогая машину с места.

— Не в шлагбаум, — проворчал Гном негромко, но был услышан.

— Не волнуйтесь, ваше... — юный фельдфебель обернулся, чтобы увидеть знаки различия, совершенно не обращая внимания на дорогу впереди, — ... ого, высокопревосходительство. Не влетим!

Шлагбаум и в самом деле успел подняться, и юный водитель ловко вырулил на проспект, изредка колотя ладонью по рулю, сигналя мешающим машинам.

Гном посмотрел на куртку, лежащую рядом с ним. Оранжевый пацифик всё так же дразнил взгляд. Впрочем, и лохматая причёска шофёра была совершенно неуставная, с армейским "ёжиком" имела совсем немного общего, да и джинсы ну никак не тянули на форменные брюки.