История первая: Письмо Великого Князя

Сиф будто вновь ощутил на языке мягкий, чуть молочный вкус, но, боясь разочароваться, скептично взял маленькую баночку, повертел в руках. Синяя с чёрным узором, самая обыкновенная банка с чаем. Закрыта плотно — чай внутри вряд ли промокнет. Только вот всё это исключительно банка, пусть даже и именно такая, какая должна быть. Никакой гарантии, что внутри настоящий забольский чай...

С другой стороны — никакой гарантии, что Сиф сейчас этот самый настоящий чай не проворонит. При любом раскладе риск велик.

А кто не рискует...

— Беру, — наконец решился он. — Посмотрим, насколько он к Заболу отношение имеет.

— Спец — он по всему спец, — хихикнула Раста. — Но чтобы по чаю — этого я не знала.

— Будешь знать, — важно ответил Сиф и полез за кошельком. Для этого понадобилось расстегнуть ворот куртки — кошелёк лежал во внутреннем кармане.

— Ты в рубашке? — полюбопытствовала зоркая Раста.

Сиф сглотнул, обзывая себя идиотом. Щеголять формой перед Расточкой — это надо же до такого додуматься!

— Да так, домашняя, старая, — соврал он неловко, поспешно застёгиваясь.

— Зелёная? А дай глянуть! — попросила Раста. — Ну, Спе-ец...

— Да ну, — мотнул головой Сиф, убирая чай и печенье в пакет. — Забей, Раст. Обычная зелёная рубашка... Ладно, извини, мне к... опекуну пора, он заждался уже. И твой дед, наверное, тоже.

— Деда? Это вряд ли, — подозрительно охотно сменила тему Расточка.

Неужели узнала? Но как узнать армейского кроя форменную рубашку — по воротнику да первым пуговицам?

Гоня от себя опасения, Сиф закинул пакет за спину и от души пожелал:

— Ладно, удачи с батальоном!

Раста помахала рукой и осталась дальше болтать с продавцом, а Сиф хмуро пошёл домой. Вслед ему раздались первые, ещё осторожные и немузыкальные звуки — молодые люди начали состраивать свои инструменты.

На улице уже зажглись фонари, яркими жёлтыми пятнами оттеняя синеву сумерек. Синим казался снег, синими были тени, синим же было и небо, с которого снег валил так же сильно, как и раньше... Сиф, обгоняя пока ещё редких прохожих, почти бегом направился к дому по двухцветному, сине-жёлтому, миру. По спине стукала банка, и на душе было гадостно и тревожно.

... Когда щёлкнул замок входной двери, и в коридоре затопал Сиф, отряхиваясь от снега, Заболотин как раз собирался ставить чайник. Рядом, за кухонным столом, сидел Гавриил Валерьевич Итатин, он же Гном, и с интересом листал "Сказки", тот самый огромный талмуд, что лежал рядом с компьютером.

— Это кто из вас читает? — спросил Гном, медленно поднимая голову.

— Сифка, — полковник кивнул в сторону коридора. — В принципе, всё, что тут навалено, — это он читает. А я так... почитываю.

— Ага, — принял к сведению Гном. И вновь замолчал, разглядывая книгу.

На кухне появился Сиф.

— Меня уверили, что это настоящий забольский, — с порога объявил он, демонстрируя банку с чаем. — Банка вроде бы правильная. Про чай не ручаюсь... Ой, простите, ваше высокопревосходительство, я забыл поздороваться.

— Прощаю, — с усилием кивнул Гном, слово на секунду его шея сломалась, а затем вновь срослась.

— Ну, давай сюда твой хвалёный чай. Продегустируем и посмотрим, — Заболотин придирчиво оглядел банку, но тоже счёл её с виду "правильной".

Гном отложил книгу в сторону и принялся наблюдать, как Заболотин, переводя взгляд с полки на присутствующих в кухне, выбирает чайник подходящего калибра. Задача оказалась отчего-то весьма сложной.

— Сиф, твои идеи? — наконец не выдержал полковник.

— Жёлтый, — даже не глядя, ответил Сиф. — Белый мал будет.

Заболотин пожал плечами и достал жёлтый заварочный чайник. Пока грелась вода, все, вразнобой перекрестившись, сели за стол, помолчали. Паровозом засвистела вскипевшая вода, Заболотин залил заварку, и через какое-то время по кухне поплыл густой, чуточку молочный чайный запах.

— Забольский, — уронил в тишину Сиф, признавая, что с чаем действительно не ошибся.

— Вы... заболец? — перевёл на него взгляд Гном.

— Шесть лет, как имею подданство Российской Империи, — уклончиво ответил Сиф, вертя в руках печенье-зайца и всё никак не решаясь откусить ему голову.

Получив ответ, глаз Гном не отвёл — он вообще избегал лишних движений. Через некоторое время мальчик под столь пристальным взглядом почувствовал себя неуютно, отложил нетронутое печенье, принялся вертеть в руках банку из-под чая.

Будто привет из прошлого. Только это самое прошлое больно часто стало приветы передавать.

— Выходит, на войне были? — вдруг вновь заговорил Гном.

— На войне не бывают. Там выживают, — Сиф глянул на Гнома исподлобья, но тот даже не моргнул. Не так уж и грозно выглядел мальчик, разве что зло. И растерянно — самую малость.

— И вы, я гляжу, выжили.

— Что за допрос, Гавриил Валерьевич, — укоризненно произнёс Заболотин, поднимаясь, чтобы разлить по чашкам чай.

— Мне просто любопытно, почему его императорское высочество так заинтересовался, помимо вас, ещё и им, — Гном произносил слова неторопливо, спокойно, почти без интонаций. Ему просто было любопытно — и чувства других людей здесь были неважны. Даже если им неприятны вопросы — Гном их всё равно задаст. И на вопросы эти ему всё равно ответят рано или поздно.

— Великий князь познакомился там с нами обоими, — ответил вместо Сифа Заболотин. — Отсюда и, как вы сказали, интерес — к обоим сразу.

Гном кивнул, приняв ответ. Отхлебнув чай, он помолчал некоторое время, глядя перед собой, затем вновь взглянул на Сифа, хотя прекрасно видел, что мальчик от этого заметно начинает нервничать. Ёрзает, беспокойно грызёт печенье... Шесть лет назад этому юному фельдфебелю было лет семь-восемь... ах, нет, девять, если исходить из мелькнувшей утром фразы про пятнадцать лет. Этот Сиф воевал совсем ребёнком. И воевал-то ещё как — поскольку теперь он фельдфебель, войну он должен был закончить хотя бы унтер-офицером... Что было, мягко говоря, сомнительно. Раз заинтересовавшись, Гном хотел выяснить про этого странного мальчика всё, что касалось его истории. И поэтому вновь задал вопрос:

— Унтера когда получили?

— Да, участвовал в одном... задании, — последовал неохотный ответ, добавленный, под взглядом Гнома, ещё более неохотным продолжением: — А фельдфебеля, чисто формально, уже после, когда в Лейб-гвардию приняли... Я пойду?

Сиф залпом выпил чай, почти не чувствуя того самого вкуса, о котором раньше так мечтал, резко вскочил и, не дожидаясь разрешения, вышел.

— Не понял. Сиф! — окрикнул недовольный таким поведением полковник. — Сиф, вернись!

Гном медленно поднялся и просто вышел следом. Мальчика он нашёл в большой комнате: Сиф стоял и водил пальцем по рамкам, заключая четыре фотографии в кольцо. Совсем разные, объединенные только временем съемки — последний год войны. Офицеры на секунду позволили себе расслабиться, никуда не торопиться, по возможности спокойно глядели в окуляр фотоаппарата. Среди них — белобрысый лохматый ребёнок в форме, висящей на нём мешком, в обнимку со своим неизменным спутником — автоматом-"внучком", тем самым, что располагался теперь поверх пацифика, наполняя "художественную композицию" двусмысленностью.

— Может, просто расскажете? — произнёс Гном, подходя ближе.

— Может, — слегка невнятно ответил мальчик, кусая верхнюю губу.

— Или вам так нравятся мои вопросы?

— Думаю, с чего начать.

— Начни с лирики. Это был последний год войны, сентябрь. Когда дивизию Равелецкого припёрли, — в комнату вошёл Заболотин-Забольский. — Батальон находился вдалеке от основных боевых действий. Перекрывали самый ожидаемый на той территории проход, поджидали "гостей", гоняли мелкие отряды. По слухам, аккурат через нас должны были "выри" идти к Равелецкому. По крайней мере, через Рату, город там один такой, как нам передали, их придётся пропустить, там затратно и неудобно обороняться. Ну, мы и ждали. Я частенько оставлял свою роту на помощника, Додо... Дотошина, а сам отправлялся в рейды с обычной группой. Вот и... тогда две группы — моя и ещё одна — гонялись... выдохлись. Далеко зашли, километров сорок до Раты всего оставалось. И, вроде, догнать должны были уже, а противник — как сквозь землю провалился. Такое на войне нередко случается. Знали бы, что уже ни к чему, — не преследовали бы, но ведь как догадаться. А потом мы однажды попали в засаду. В дурацкую, неумелую засаду.

Словно монолог в театре, словно рассказ из книжки...

— Которая засадой не была! — возразил Сиф, поворачиваясь к полковнику. — Вы просто наткнулись на... — он поменялся в лице и окончил с заметным акцентом: — Скалев... Которые не успели вовсе подготовиться. Такое на войне... нередко случается.

Глава 3. Встречи

Приятелю НН приснился говорящий кот. Тот счёл кота

оракулом и спросил, будет ли война. Кот ответил что-то

матерное, а про войну — неразборчиво. Другой кот со

шкафа пояснил: про войну он говорит только по-китайски.

М.Л. Гаспаров

Взгляд из-под русых бровей, колкие, тёмно-серые глаза. Это что-то внутри — неистребимое. Злой зверёк — и очень одинокий. Какой, к навке, устав, когда рядом стоит такое существо? Заболотин-Забольский взглянул на фотографию — а мальчик с неё глядел точно так же.

— Вы просто наткнулись на... Скалев, — Сиф, хмуро глядя на командира, ещё раз провёл пальцем по фотографиям и, помолчав, добавил: — Которые не успели вовсе подготовиться. Такое на войне... нередко случается.

"Скали" — шакалы по-забольски.

— Ну да, случается. Нередко. Готовы были Шакалята или нет, попали мы в засаду или просто столкнулись — сути это не меняет. Стычка была, — произнёс полковник, переводя взгляд со своего воспитанника на ребёнка с фотографии и обратно.

— И ваша группа осталась "зачистить территорию". Проверить, что вообще за противник — потому как это явно были не выринейские войска... — Сиф рассказывал будто полковнику, а не Гному.

Гном молчал, слушая этот странный, театральный диалог. Сиф не отрывал глаз от военных фотографий. Заболотин-Забольский стоял в дверях, облокотившись о косяк, и тоже глядел на стену — и будто сквозь неё, прямо в прошлое.

— Вы, верно, не слишком хорошо представляете, кто такие Скали, — вдруг повернулся Сиф к Гному.

— Банда, видимо, такая была, — предположил тот, неторопливо поворачиваясь, словно танк на перекрёстке, и направился к дивану. Диалог-рассказ будет долгим, он уже понял. Оба рассказчика не торопились, припоминая военные дни.

— Тогда расскажи, кто такие эти Шакалята, ты, Сиф. Ты это знаешь лучше всех, — решил полковник, опуская глаза. Мальчик согласно кивнул, и диалог превратился в монолог.

— Скали... На войне беспризорников хватает: кто сбежал из детдома, кто там даже и не бывал — всё едино, искать не будут, — начала рассказ мальчик. Он говорил гладко, даже слишком гладко для рассказа — скорее, он будто читал по книге или рассказывал наизусть: — А что делать беспризорникам в сошедшем с ума мире взрывов и автоматных очередей? Да, они сбиваются в банды. Полные гонору мальчишки, о которых через пару дней уже никто не вспомнит в этом... аду, — взгляд спрятался от слушающих офицеров, уткнувшись в циферблат часов на руке. — А Скали... сумели выжить. Случайно. Просто повезло — найти оружие и смысл существования.

Апрель 200* года. Забол. До конца войны почти десять месяцев

Этот лесок — росшие вперемешку ели и осины, берёзы и сосны — толком не знал бушующей кругом войны. Он даже не знал, что за люди в камуфляжной форме с нашивками синих, выринейских цветов устроили привал на поляне. Усталые обречённые лица. В глазах — знание приговора. Не уйти, не прорваться. Впереди ждут, сзади догоняют — как бы ни старались.

Не уйти — а значит, не выжить.

Одна радость на этой проклятой войне — запретная, но желанная, а война снимает все запреты. Тем более, когда есть возможность достать эту "радость" — под видом лекарства, для "экстремальных ситуаций". Тем более, когда вся война — экстремальная ситуация... По рукам солдат пошла плоская коробочка с белыми капсулами. Пометка "ПС" почти стёрлась, но и так все знали, что это — ключ к блаженству. Когда эмоции засверкают тысячью красок, и каждая будет дарить наслаждение. Даже страх. Даже обречённость. По две, по три в рот — о какой дозе тут говорить, когда группе жить-то осталось — день всего? Зато этот день будет пиром эмоций.

Счастье. Ничком на траву — слушать себя, сходить с ума от осознания, сколько разных ощущений и чувств в тебе вмещается. Раскачиваться, в попытках удержать сознание на плаву. Расслабиться. Мир до боли ярок. Эта боль — тоже блаженство. Любое чувство дарит его.

Так и умирать не жалко, ты просто не заметишь. Ведь смертельный страх — наслаждение, боль — наслаждение, бездумье — тоже наслаждение. Весь мир у твоих ног, он готов принести тебе в дар величайшее — счастье.

Кто-то крикнул от восторга, и это крик подхватили встревоженные птицы, взмывая над поляной. Лес не понимал, что происходит.

... На поляну вышли странные низкорослые люди — взрослые, злые глаза на детских лицах. Кто-то поднял отброшенное солдатами оружие, помимо воли взглянул в прицел. Настоящее оружие, где смерть пляшет на кончике твоего пальца, лёгшего на курок, — а в прицеле всего лишь чуть шевелящиеся странные брёвна, одетые в камуфляж. Какие люди? Они не похожи на людей!

Тишина. Только шумят перепуганные птицы.

А потом кто-то злым детским голосом крикнул, давясь плачем: "Гады, мамку зачем погубили?!" — и тишину в клочья порвала автоматная очередь.

... Бойня закончилась быстро. Низкорослые люди с удивлением разглядывали мёртвые тела. Удивлялись они тому, что не могли признать в бестолковой пальбе по еле шевелящимся телам убийство людей. Они не чувствовали раскаяния, только твердили друг другу, что убили целый отряд тех, кто принёс в их дома войну. Хвастались, кто больше, и собирали оружие.

Потом они стали называть себя со странной гордостью, дерзко: "Скальже стая" — Шакалья стая, падальщики войны, охраняющие подступы к родному городу, нагоняющие выбившиеся из сил отряды, рискнувшие оказаться рядом. И прятали в карманы коробочки с белыми капсулами, помеченные буквами "ПС".

9 марта 201* года. Москва

— Вот с тех пор Стая стала такой, какой она есть... была, в смысле, — быстро поправился Сиф. Кто бы знал, как сложно возвращаться в прошлое — будто в заброшенный дом, когда-то полный дорогих тебе людей. Даже если возвращаешься только в мыслях, потому что всего Сиф рассказывать этому похожему на танк генералу Итатину не стал. Всего даже командир не знал. Сиф хранил воспоминания о том, чего не видел сам, глубоко внутри. И, странное дело, представлял он те рассказы яснее реальных событий.

— Вскоре у Стаи появился закон. Который позволял выжить... Вернее, — мальчик невесело усмехнулся, — сохранить имя Стаи, потому что после каждой стычки она менялась. Недостатка в новичках не было, Скали были даже... знамениты. Конечно же, законом этим был закон сильного. Раненому или трусу не место в Стае! Жестоко? Да. Неразумно? Тогда мы этого не знали и думали, что просто избавляемся от слабаков. Ведь Стае нужно быть сильной! Ведь мы ещё дети! Капу, командиру, было тогда лет шестнадцать, остальные — младше, — Сиф перескакивал с прошедшего времени на настоящее, еле сам это замечая, затем вновь возвращался к прошедшему — какой-то своей частью он перенёсся почти на семь лет назад. В события, о которых ему рассказывали там, в Стае. Он почти слово в слово повторял сказанное Капом, кроме своих теперешних рассуждений о "законе Стаи". Помолчав немного, приводя мысли в порядок, мальчик закончил: — Вот такими мы были, Скалями. "Шакалами".