История первая: Письмо Великого Князя

Вадим Кром надел тапки и уверенно направился на кухню, прихватив с собой пакет. Заболотин улыбнулся и отправился следом — представлять неожиданного гостя. На полпути полковник отловил Сифа и спросил, знает ли тот, сколько времени.

— Девять, примерно, — пожал плечами Сиф.

— Может, ты сегодня ляжешь спать пораньше? — предложил Заболотин, мысленно огорчаясь, что ещё не десять — тогда все вопросы отпали бы сами.

— Ага, и не буду вертеться на кухне. В таком случае я могу и в комнате спокойно посидеть, — возразил Сиф, праведно негодуя, но не показывая виду.

Заболотин тяжело вздохнул. Сиф так тонко чувствовал, когда можно покачать права... что даже не придерёшься.

— А давай сначала отправишься в ванную, и я уже не буду беспокоиться, что ты допоздна засидишься, а? — Заболотин прислушался к звукам на кухне. Вадим гремел посудой, разыскивая, по всей видимости, бокалы.

Сиф тоже услышал эти звуки и верно их истолковал:

— Ясно, детям на спиртное даже глядеть нельзя. Тогда я пошёл.

— Я не хочу, чтобы моего ординарца споили ненароком! — неловко возразил вслед Заболотин, чувствуя, что обидел мальчика. — И слишком хорошо знаю талант Вадима спаивать!

— Ага, кто ж, кроме меня, пронесёт в офицерку чего-нибудь приятное взору, обонянию и тем паче вкусу? — высунулся с кухни Кром, весело подмигивая стоящему в дверях своей комнаты мальчику.

— Ещё? Лёня Кунев и Колька Костин, — Заболотин подтолкнул подопечного в комнату, а сам отправился к гостям.

— А чего за меня беспокоиться-то? Алкоголь и так не люблю, — пожал плечами Сиф и растянулся на кровати. — А уж воспоминаний мне на пару месяцев вперёд хватило. Чужие и слушать не хочу, — сообщил он пацифику.

Пацифик молчал, как и автомат, что висел поверх него. Вообще, получить разрешение на хранение дома "аксы", как и любого подобного оружия — было фактически нереально. Но это Сиф знал сейчас, а почти шесть лет назад полковник просто принёс "внучок" домой на день рожденья, ничего не поясняя: ни откуда, ни как, только упомянув, что это — подарок от Крёстного. И Сиф ещё пока разбирал-собирал, гладил и осматривал, уже узнал до боли знакомые царапины, вмятины и просто мелкие характерные особенности — то был тот самый АКСО, с которым мальчик прошёл последние месяцы войны.

Вот так автомат и поселился в их квартире.

— Сиф! Кто там мне что обещал насчёт ванной?

— Иду-у, — протяжно отозвался Сиф, сполз с кровати на пол, встал и отправился под душ. Надо же иногда радовать родного командира. Он же не со зла так вредничает.

... Вернувшись из ванной, Сиф какое-то время пытался читать, но мысли убегали от книжки прочь, и приключения Шасты из Нарнии оставляли Сифа равнодушными. Подумаешь... обрёл родную семью... Да и вообще, он не просто семью нашёл, а стал принцем Кором Орландским и нашёл верных друзей — гордую Аравиту, говорящих коней...

Но Шаста от того, что стал принцем и все об этом узнали, ничего не потерял — ни дружбы, ни смысла этой порою потрясающе глупой жизни. А Сифа всё грызли сомнения. Заметила Расточка? Или выбросила из головы? И что теперь делать — рассказать, промолчать?..

Сифа грызли сомнения, а он в это время грыз ногти. Когда на правой руке не осталось ничего, пригодного к обкусыванию, Сиф сердито захлопнул книгу, сунул её под подушку и встал. Хотелось что-то сделать, но на кухне вовсю звучали голоса — а значит, ни о каком вечернем разговоре по сети не могло идти и речи. Конечно, был в квартире и ещё один компьютер — ноутбук полковника. Всего-навсего загляни за стеллаж — и вон он, лежит там на столе, подмигивая зелёным огоньком.

Но вот так, лезть без спроса в кабинет...

А если командиру придёт в голову заглянуть? Посмотреть, мол, что делает ординарец?

Сиф снова прислушался. На кухне что-то весело рассказывал Вадим Кром, полковник смеялся, изредка вставлял свои замечания Гном. До происходящего в комнате никому, даже командиру, дела не было, будто это и вовсе — другой мир. Стараясь не шуметь, Сиф нырнул за стеллаж и на цыпочках приблизился к столу. На кухне всё так же веселился Вадим Кром, но Сиф отгородился от этих звуков стеллажом, будто волшебной стеной, отключился, перестал обращать на них внимание. Щёлкнул крышкой ноутбука — экран предательски-ярко замерцал в полумраке кабинета. Компьютер неохотно просыпался, и напряжённому, как струна, Сифу казалось, что гудящий в нём кулер — слишком громкий, экран — слишком яркий, и вообще, полковник уже стоит на пороге. Мальчику даже послышалось привычно-грозное: "Не понял?"

Обернувшись, Сиф успокоил бешено заколотившееся сердце: никто у стеллажа не стоял, на кухне всё так же спокойно раздавались голоса командира и его знакомых.

Компьютер полностью загрузился. Пароль командира давно не составлял для Сифа секрета — да и не скрывал его полковник. Правда, клацанье клавиш прозвучало просто оглушительно, но, сглотнув, Сиф заставил себя не дёргаться от малейшего шороха или изменения в ровном гуле компьютера.

В углу экрана высветилось, что компьютер подключился к сети. Неловко водя пальцем по "тачпаду", Сиф навёл курсор на значок "сетелефона", как звала программу Раста, и замер в нерешительности.

А может, не надо? Может, забыть и лечь спать?..

Но всё-таки Сиф вставил в ухо наушник, пододвинул к себе кругляш микрофона и щёлкнул по значку. Имя, пароль на вход... О, Каша в сети — большая удача! Только вот Расточки не видно.

Глубоко вдохнув, Сиф позвонил другу, гася экран ноутбука, и сел прямо на пол у стола. "Ещё бы глаза закрыть — как в детстве, — насмешливо сказал мальчик сам себе. — Я не вижу — меня не видят..."

— Внезапный ты! — весёлый голос Каши сменил заунывные гудки до того неожиданно, что Сиф вздрогнул, треснулся головой о край стола и зашипел под нос, поминая навку и её болото.

— Это ты внезапный...

— Чего это? — удивился Каша. — Я, вроде, вполне себе из запности не выходил...

— А Расточка где? — задал главный вопрос Сиф, не включаясь в игру словами.

Каша на мгновенье задумался, потом предположил неуверенно:

— Наверное, она с гостями дедовыми...

— А чего, в сеть не выходила? — Сиф в тревоге прикусил губу.

— Не-а... Завтра спросим?

— Угу, — юный фельдфебель прикрыл глаза. И зачем, спрашивается, он нервничал и включал чужой компьютер?

— Ты чего, спать хочешь?

— Угу.

— Больно рано!

— Угу.

— Ты не угукай!

— Угу...

— Спе-ец...

— Угу?

— Ты какой-то не такой...

— Угу, — на этот раз Сиф согласился полностью осознанно. — Ладно, Каш, я пойду спать.

— "Угу", — передразнил его друг, и Сиф отключился, ощущая полную беспомощность. Если бы можно было отмотать время назад — он бы и не звонил. А теперь хоть иди и кайся командиру.

Глупый день. Неправильный день. Что ни встреча — только хуже делает...

Сиф выключил компьютер и на цыпочках вернулся к себе в комнату.

... Когда спустя час Заболотин заглянул в комнату, мальчик уже вовсю дрых. Полковник вернулся на кухню и шикнул на расшумевшегося Крома.

— А чего громко-то слишком? — обиделся тот.

— Сиф уже дрыхнет, как... ёжик зимой. Чего мы ему мешать будем, — Заболотин снова сел за стол.

— Как ты там его дразнил, когда в Заболе мы торчали? Из Купера что-то, кажется? — припомнил Вадим и учтиво повернулся к Гному: — Ещё налить?

— Нет, благодарю, — отказался генерал Итатин. — Пока мне хватит.

— Вот помню, когда с твоим батальоном вместе топали через болото, — переключился вновь на Заболотина Вадим, — твой мальчишка впереди шагает такой уверенный, мол, всё тут знаю, с Кондратом, разведчиком твоим, десять раз исходил ... Как же ты его звал... Следопыт? Чингачгук? Не... Но тоже что-то из этой серии.

— Просто Индеец, — улыбнулся полковник. — Другое его прозвище — Сивый — я не люблю.

Вадим задумался, припоминая, затем вдруг удивлённо спросил:

— Подожди-ка, а твои ребята тогда рассказывали что-то про то, что он тебя убить пытался? А я ещё удивился, что незаметно, вроде как...

— Так пятая попытка провалилась как раз незадолго до марша, — пояснил Заболотин, — и больше попыток и не было.

— Пятая? — Кром уважительно присвистнул, бессовестно напрашиваясь на историю. — Ну ты живуч!

— Профессия обязывает, — рассмеялся Заболотин, наливая себе ещё вина.

— Не, у тебя всё это гены, гены! — уверенно возразил Вадим и круговым движением взболтал вино в своём бокале. Бордовая жидкость закрутилась, словно штормящее море. — Вот скажи: у тебя, небось, и по линии матери офицеры?

— Нет, там интеллигенция, — разочаровал Заболотин. — Творческие люди, знаешь ли...

— Тебе и отцовской крови хватает, — усмехнулся Кром. — Не то что я... Отец долго ещё ругался, когда я в Академию поступил... Не, я всё не об этом. Я о другом хотел, — спохватился он неожиданно, внимательно разглядывая сквозь свой бокал Гнома. — Я о тех пяти попытках. Не верится как-то... Правда, были?

Какое-то время на кухне, которая казалась тесной для трёх мужчин, стояла выжидающая тишина. Лампа несколько раз мигнула и вновь загорелась ровно, подсвечивая узор на пластмассовом плафоне.

— Были, — подтвердил Заболотин, изучая буклет к вину, что принёс Кром. — Все пять. Ну, остальные были до нашего с ним договора, так что не в счёт. Вообще, Сиф весьма изобретателен, когда ему это действительно нужно. Вот ты представь, Вадь, — он сделал медленный глоток, смакуя вкус, — утро после затянувшейся до ночи вылазки. Все еле ползают, особенно если учесть, что легли далеко заполночь.

— И что ты долго сочинял перед этим доклад командованию? — хохотнул Вадим. — Хорошо представляю...

— Да, писал, — невозмутимо кивнул Заболотин-Забольский. — В общем, вот в такое вот утро, аккурат после нашего с Сифом знакомства, просыпаюсь я, и знаешь, что вижу? Надо мной стоит с совершенно зверской физиономией юный мой индеец с ножом. Конечно, попытка зарезать довольно наивная — уже утро, всё-таки. Но не проснись я...

9 сентября 200* года. Забол

Одной из бед капитана Заболотина было то, что утром первым у него просыпалось тело, со всем букетом выработанных на войне рефлексов. Голова начинала соображать лишь через некоторое время. Вот и сейчас: сначала мальчишка был довольно жёстким ударом обезоружен, а потом уже, когда "индейцу" была аккуратно заломлена рука, а нож был убран на достаточно безопасное расстояние, голова очнулась ото сна и сделала вывод: теперь надо бы провести новую воспитательную беседу. Неудачливый убийца брыкался, но, что характерно, не подавал голоса.

... Когда же приоткрылась дверь, и в комнату заглянул невысокий, улыбчивый вне зависимости от ситуации фельдфебель Казанцев, мальчишка стоял, понурив голову, красный от обиды, а Заболотин обратно вставлял ремень в брюки и негромким спокойным голосом объяснял, что нож не вернёт.

— В штаб зовут, ваше высокоблагородие, — удивлённо доложил фельдфебель, теребя пуговицу рубашки и придавая лицу по-деловому строгое выражение, безуспешно воюя со своей удивлённо-виноватой улыбкой. Он старался вести себя старше своих лет, хотя все знали, что он только-только окончил учебку. К этой его манере поведения относились с пониманием: все когда-то такими были. Только замечали сослуживцы кое-что ещё, о чём Казанцев пока даже не догадывался: подпоручик уже повзрослел, внутренне, перестал соответствовать цифрам в паспорте. Не двадцать один ему было уже, на фронте неделя иногда за год идёт. Одна улыбка неизменной и осталась...

— Жди меня тут, Индеец, — бросил через плечо капитан, торопливо накидывая куртку и одновременно с этим разыскивая неизменную, хотя и неоднократно ругаемую за "неуставность и несоответствие положенному офицеру вне непосредственных боевых действий виду" кепку, уже на ходу поднял с пола "трофейный" нож и опустил в карман. Обернувшись на пороге, Заболотин помедлил и добавил: — И подумай над тем, что я тебе сказал.

Захлопнув дверь, запер и зашагал вместе с Казанцевым, не отвечая пока на невысказанный вопрос фельдфебеля о мальчишке. По сути дела, капитан и сам толком не знал, что собирается делать с этим Индейцем. Просто понимал всем своим существом, ясно и безо всяких оговорок, что мальчика он уже не бросит. Есть такие поступки в жизни каждого человека, которые, вроде бы, никто совершать не требует, но их необходимость остро ощущается, и ты не успокоишься, пока не сделаешь. Таким было и желание "перевоспитать" маленького бандита.

... Пока шли до штаба, всё молчали. На улице было уже светло, у угла штабного здания стояли несколько офицеров, курили, говорили. Кто-то козырнул Заболотину, кто-то поздоровался, обычно так, по-человечески. Война часто стирала уставные границы в общении.

— Поделитесь, кто-нибудь, — попросил Казанцев, искупая не к месту деловой тон своей улыбкой. Сигареты у него закончились ещё вчера, и теперь он у всех по очереди "стрелял". Сослуживцы посмеивались, но делились завсегда, и сейчас в том числе. Фельдфебель с удовольствием затянул, считая свой долг выполненным. Заболотин поглядел на него с лёгкой привычной завистью — сам не курил, затем вошёл в здание штаба.

Когда-то до войны здесь был детский летний лагерь, затем он опустел и долго стоял заброшенным, потихоньку увядая, как увядает любая рукотворная территория без человека. Командование сочло бывший детский лагерь неплохим местом для размещения одного из ударных батальонов, ожидающих выринейцев, и солдаты, обустраиваясь, быстро привели в порядок все здания. Штаб расположился в бывшем домике администрации: то ли домик был построен крепче других, то ли просто стоял так удачно, но не воспользоваться этим было грешно, требовалось только подлатать крышу...

— А, хронический геро-ой пожаловал, — добродушно растягивая слово "герой", поприветствовал Заболотина командир батальона, подполковник Женич — невысокий седоусый старик, украинская кровь пополам с татарской, пять орденов где-то глубоко в сумке и острый, замечающий каждую мелочь взгляд чёрных, слегка раскосых глаз. Правда, сейчас он не оторвал глаз от бумаг и даже не взглянул на вошедшего. Видимо, ждали только капитана... или Женич просто угадал своим невероятным чутьём, кто вошёл. — Что-то давненько вы никаких подвигов не совершали, милый.

— Каюсь, ваше высокородие, — прищёлкнул каблуками Заболотин, невольно улыбаясь, и стянул с головы кепку. Даже не поднимая головы, подполковник лучился добродушием, как летнее солнце — теплом.

— Садитесь, — кивнул Женич, посасывая свою неизменную трубочку вишнёвого дерева.

Заболотин присел рядом с Борькой, вернее, рядом со штабс-капитаном Малуевым, рассеянно мнущим сигарету. Курить в помещении штаба запрещал Женич, утверждая, что "эти дымящие бумажки" весь запах его табака перебивают. Поэтому он попыхивал трубкой в гордом одиночестве, а остальные курящие либо сбегали с той или иной периодичностью за угол к младшим офицерам, либо молча страдали, как Борька. С Малуевым Заболотин сдружился ещё в последнем классе школы, а потом вновь столкнулся с ним "в офицерке", чему оба одноклассника оказались несказанно рады. Третья, самая неожиданная, их встреча произошла уже здесь, на фронте, когда Борину роту тоже включили в состав батальона Женича.