Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Убить всех? — мужчина справлялся с мальчишкой не без труда. — Вот, значит, какая у тебя мечта?
Мальчик не ответил, отчаянно извиваясь в крепких руках. Силы у него иссякли только минут через пять напряжённой борьбы. Обессилев же, он гневно засопел, бормоча под нос что-то злое на смеси забольского и русского, но перестал дёргаться, обвиснув в руках мужчины.
— Значит так, Индеец, — командир одной рукой держал мальчика, другой подобрал нож, защёлкнул лезвие обратно и убрал "холодное оружие" в карман, потом поднял и отряхнул от грязи свою кепку. — Хватит выпендрёжа. Ребята устали, и нам надо отдохнуть, прежде чем вернёмся. И вертолёта дождаться. Поэтому твои выходки терпеть здесь не намерены: надают по роже или ниже спины — пара раз, и у тебя пропадёт любое желание заниматься опасным для окружающих хулиганством. Ясно?
— Ясен базар, — нехотя выплюнул слова мальчик, всё ещё тяжело дыша после короткой схватки.
— Вот и отлично, — успокоился командир и миролюбиво закончил: — Идём, вертушку встретим. Слышишь — летит?
Мальчишка не ответил, но усиливающийся рокот винтов было сложно не услышать.
В последний раз попрощавшись с Никитой Мокринским, офицер вздохнул и отошёл от вертолёта. Краюхины, бойцы из его роты, "сдали дежурство" по мальчишке ему и отошли, негромко переговариваясь. С Никитой они были близкими друзьями...
Винты зарокотали, по поляне понёсся ветер, и вертолёт взлетел.
Командир вздохнул и взглянул на "пленника":
— Ну что, понял чего?
— Чего? — хмуро бросил мальчишка.
— Значит, не понял... Пошли тогда ужинать. Жить надо дальше...
... Ужин прошёл в тишине. Где-то в конце командир повернулся к мальчику, чтобы предложить добавки, но его внезапно не обнаружил.
— Кто последний раз видел Индейца? — полный нехорошего предчувствия спросил офицер. Солдаты заозирались: мальчишки нигде видно не было. Вроде как сидел тихоней только что, уминал еду за обе щёки — и нету. Неожиданно в воздухе что-то промелькнуло и упало на землю на краю круга, что освещал укромный костёр, разведённый, как положено, у склона обрыва, под прикрытием земли и деревьев. Все рефлекторно полетели на землю, прочь от огня, молясь всем святым... Вдалеке ухнула какая-то ночная птица... Прошло несколько секунд оцепенения, но "эргэдэшка" так и не взорвалась.
— Без паники. Хотела бы бабахнуть — мы бы уж точно сейчас валялись, раскуроченные осколками, — командир, каким-то чутьём сразу угадавший, что запал не сработает, ногой отбросил гранату подальше. Описав крутую дугу — капитан не расчитал и "отфутболил" сильно вверх — РГД со смачным всплеском плюхнулась в отставленный подальше кан с остатками ужина и там благополучно затонула, среди тушёнки и крупы. Послышался нервный смех, кто-то зааплодировал, припоминая "батальонный талисман", отец Николай поднял глаза к синему, ночному небу, обрамленному деревьями, и коротко вздохнул. Не выражал восторга по поводу счастливого спасения только сам командир. Он повернулся спиной к костру и вгляделся в покрытую уже сумерками поляну, зная, что виновный остался где-то рядом, ждёт результата. Ага, вон он стоит, даже не скрывается.
Может, мужчине было и не тягаться в беге наперегонки с маленьким бандитом — шаг, может, и шире, да только мгновенно не разгонишься, — но того в который раз уже подвела нога — мальчик споткнулся, упал да так и не успел подняться. Мужчина его догнал, сгрёб за шиворот и потащил прочь в сторону леса, не обращая внимания на то, что мальчик почти не наступает на раненую ногу.
... Вернулся офицер уже без мальчика. В ответ на недоумённые расспросы коротко сообщил:
— Иногда очень хорошо подышать вечером свежим воздухом. Наш Индеец надышится и скоро явится.
— Сам? — усомнился кто-то.
— Сам, — уверенно подтвердил командир. — Я хорошо мотивировал его возвращение.
Но о мотивации не сказал ни слова и дал на сборы четверть часа. Когда все уже были готовы трогаться с поляны, у костра появился хмурый "индеец", как-то очень странно поглядел на командира и объявил, с независимым видом засунув руки в карманы брюк, что идёт с ними.
Ну что же, пора отправляться. Последний взгляд на пригорок, ставший братской могилой безымянным мальчишкам. На самый его верх кто-то пересадил молоденькую сосенку, причудливо изогнутую оттого, что росла под упавшим деревом, об неё опёрли крест, белеющий в темноте свежими срезами. Командир поставил точку на карте и скомандовал начало марша.
— Идём, Индеец. Как-нибудь после войны мы ещё сюда вернемся, — позвал он мальчика, стоящего у кургана и о чём-то напряженно думающего.
— Ты — не вернёшься, — вдруг заявил тот, развернулся и зашагал следом за солдатами. Командир усмехнулся и двинулся за ним, думая о чём-то своём.
На удивление, тихо, быстро и благополучно группа вышла на лесную дорогу, гордо называющуюся "шоссе" — даже раньше планируемого. Командир заранее связался с базой батальона, и вскоре их подобрали высланные машины... Укаченный прыжками автомобиля на ухабах, мальчишка заснул, незаметно для себя привалившись к плечу офицера, — под аккомпанемент крепко ругающегося на поворотах водителя.
Заснул и командир, вверяя свою жизнь ангелу-хранителю: ну а вдруг "индеец" проснётся и решит воспользоваться моментом?
... — Приехали, вашбродь, — затормошил кто-то мужчину за плечо. Офицер нехотя открыл глаза и на всякий случай поглядел на мальчика. Тот дрых, словно ёжик зимой. Одни иголки наружу — но то будет во взгляде, когда "индеец" проснётся.
— Эй, пошли, Индеец, — командир встряхнул паренька за плечо.
— Чё? — продрал глаза тот, отчего-то смутился и отвёл взгляд.
— Пошли, говорю. Приехали, — мужчина незаметно опустил руку в карман куртки. Ага, так и есть: ножик малолетнего бандита исчез. Отчего же во сне не прирезал?
— Почему индеец-то?
— Потому что лицо себе размалевал, — командир миролюбиво рассмеялся и помог мальчику встать.
— У меня нормально прозвище есть, — мальчик аккуратно наступил на раненую ногу, поморщился и вылез из машины.
— То прозвище, это прозвище... Не имя же, — отмахнулся командир, потягиваясь. На востоке небо потихоньку светлело, хотя имело пока неясный сероватый оттенок. Батальон беспробудно храпел после беспокойного и, что самое неприятное, бесполезного дня — уже давно, когда группа Заболотина ещё только разбиралась с маленькими бандитами из компании Индейца, преследуемые были обнаружены — мёртвыми. Командир догадывался, кто это сделал, но мальчика пока не расспрашивал. Не до того было.
Ну что же, вперёд, сочинять доклад командованию и разбираться с "мотивированным" юным индейцем, который сонно хромал рядом.
9 марта 201* года. Москва
Сиф кончил рассказывать быстро. Здесь он тоже не вдавался в подробности, сухо перечисляя факты: был ранен, "взят в плен"... Потом, как он выразился, "его высокородие провёл пару воспитательных бесед и мотивировал пребывание с ротой". И, собственно, больше ничего Сиф и не сказал. Все неясные, смутные воспоминания он оставил при себе, положившись на рассказы полковника.
Про Стаю он и то рассказывал подробнее, хотя о многом умолчал и там. Про белые капсулы говорить вообще не хотелось.
Гном недоверчиво поглядел на подростка и поинтересовался:
— И что же за мотивация была?
Сиф смутился и покосился на полковника, отвечать не торопясь.
— Выпорол, — безмятежно улыбнулся Заболотин. — И предложил не убивать всех подряд, а начать конкретно с меня, чего зря людей опасности подвергать. Если же не выйдет за пять попыток, договорились мы, Сиф остаётся с батальоном на добровольной основе и пытается переосмыслить жизненные ценности.
Мальчик буркнул что-то под нос про "воспитательные меры" и, наконец, отвернулся от фотографий. Гном попытался представить его на шесть лет младше, с размалёванным лицом и пытающимся убить Заболотина, но не вышло. Наверное, дело было в том, что Гном видел их нынешние отношения, странные, кривые, но по-своему семейные. Попытка убить сюда не вписывалась, особенно в прямолинейном воображении Гнома.
— Вот и всё. Я так и остался с его высокородием, — Сиф облизал губы и сморгнул, прогоняя образы прошлого.
— А через некоторое время Сивый стал Сифом и был крещён во имя праведного Иосифа Аримафейского, небесного покровителя Великого князя, — дополнил полковник. Сиф вспомнил свой вопрос, но решил пока на время отступиться. Не при госте же выяснять отношения. Особенно — при госте такого ранга.
Гном ничего не сказал, молчал и юный рассказчик. Да что ещё тут было говорить, после таких рассказов?
— Чай стынет, — вспомнил Заболотин. — Забольский.
— Ага, — отстранённо кивнул Сиф и, всё ещё погружённый в свои мысли, вышел в прихожую.
— Война, к навке на болото её, — полковник коснулся пальцами фотографий. — Как будто мирно не прожить.
— А что тогда делать потомственным офицерам? — сощурил глаза Гном, становясь так похожим на своего деда. Он прекрасно знал, что Заболотин-Забольский далеко не просто так выбрал офицерскую службу. Когда-то давно Гном даже пересекался с его отцом, правда, был тогда ещё мальчишкой, гостящим у деда, а Никита Ильич Заболотин — молодым, подающим надежды штабс-капитаном.
— Писать мемуары, — поворчал Заболотин, прислушиваясь, что там делает на кухне Сиф. Гремела вода, падающая в чайник. Сиф напевал про цветы и их детей, сбивался и снова раз за разом негромко затягивал песенку.
— Насильственное самовозвращение к реальности, — неожиданно прокомментировал Гном.
Вода перестала греметь, теперь Сиф щёлкал плитой, стараясь зажечь газ. Полковник подошёл к окну и распахнул его настежь. Вместе с порывами холодного ветра в комнату влетел снег и начал оседать на ковёр как-то избирательно, странным, но красивым узором. Гном молчал, неподвижно сидя на диване. Заболотин глядел в окно, подставляя лицо снегу. На кухне уже в пятый раз Сиф начал песенку, на этот раз с твёрдым намерением допеть до конца.
— Хватит, — захлопнул окно Заболотин-Забольский. — Прошлое — это такое здорово просроченное настоящее. Кто будет питаться тухлым, когда под рукой нормальная еда?
Он решительно стёр с лица растаявший снег и встряхнулся, словно большой пёс. Пошёл, заново залил как раз вскипевшей к этому времени водой заварочный чайник, молча хлопнул по плечу Сифа. Тот уже справился с собой, перестал грызть губы, слабо улыбнулся и ушёл к себе в комнату, а вскоре появился оттуда переодетым в пёструю, будто в брызгах всех цветов радуги рубашку с, как это называется, "фолковой" белой вышивкой по рукавам. Джинсы, до того неуместные со своими заплатками и потёртостями, теперь вполне органично вписывались в общую картину. Сиф не только одежду поменял — словно вовсе другой человек стал... Офицерик превратился в хиппи. Контраст был настолько сильным, что Заболотин несколько мгновений тихо созерцал своего подопечного — потом открыл рот, закрыл и так ничего и не сказал. Сиф взъерошил пальцами волосы, убирая относительно аккуратный пробор, и присел на подоконник. Видимо, только такой контраст и мог вернуть его к жизни.
А может, к реальности его внезапно вернула простая, незамеченная им ранее деталь его офицерской рубашки: на каждой пуговице красовалась золотая орлиная голова. Всем прекрасно известный знак Лейб-гвардии.
"Но как узнать армейского кроя форменную рубашку — по воротнику да первым пуговицам?.."
... На кухню пришёл и Гном. На этот раз он отнёсся к внешнему виду мальчика совершенно спокойно. "Неуставность" и некоторое хипповство были приняты как должное: Сиф же был дома.
Приняв какое-то решение, мальчик поглядел на своего полковника и как можно более уверенным тоном сообщил:
— Я потом ещё за компьютером посижу.
Увидев, как скептически щурится командир, Сиф тут же "сбавил обороты" и спросил жалобно:
— Вам же он не нужен?
— Не нужен, — подтвердил полковник. — Но пока что на кухне мы.
— Но это ведь пока...
Каша должен был кашу уже доварить, а Расточка — наобщаться с дедом и его товарищами. Самый лучший способ избавиться от сомнений — это просто поговорить, как обычно это бывает вечером. Тихо, спокойно, настроившись на философский лад...
— А потом будет ночь, — предупредил полковник, прерывая течение сладких мыслей. — И ты ляжешь спать.
— Лягу спать? — возмутился Сиф. — Ваше высокородие, это... нечестно!
— Мир несправедлив, особенно по утрам, когда тебя не выгонишь учиться, — Заболотин голосом показал, что разговор окончен, и разлил по чашкам чай.
Сиф вздохнул, пробурчал что-то и взял чашку. Не споря. Не качая права. Остро чувствуя, что это приказ, а не просьба.
Мир на кухне снова был разрушен. Сейчас понятия войны и армии были опасно близки, а значит, война пробралась и сюда, лавируя между стульями, своей когтистой рукой огибая чайник на заляпанной плите и нагромождения кастрюль, сковородок и банок с крупой. Кухня была сердцем квартиры, самым живым местом, где никто не гнался за видимостью порядка, кухня — царство душевных разговоров и чаёв по кругу...
Отчаянно не желая верить, что царство это порушено, Сиф поднёс чашку ко рту, вслушиваясь в тишину. Мрачная, ожидающая или мирная?..
— Говорят, — задумчиво произнёс Гном, — хиппи бегают армии.
Сиф опустил чашку, не отпив ни глотка, и сердито взглянул на Гнома. Зачем он?
— Я, получается, неправильный хиппи.
Но Гном, верно, уже удовлетворил своё любопытство и дальше тему не развивал. Пили чай в молчании, и каждый думал о чём-то своём. Сквозь потихоньку разбредающиеся по небу облака пробивался робкий свет луны, звёзд видно не было, снегопад превратился в редкий снежок, словно природа наносила последний штрих на снова захваченный зимой город. Где-то далеко внизу маленьким жёлтым пятнышком горел фонарь. По улице шли люди, говоря друг с другом и по телефону, изредка пищала дверь в подъезд или гудел лифт. В соседнем доме всё больше и больше загоралось окон, там самые различные люди щёлкали выключателями, присаживались на диван, кресло или стул, отдыхали от трудового дня. А кое-где окна, наоборот, гасли — то были чаще всего окна детских.
... В наступившей на кухне тишине звонок во входную дверь выстрелил особенно неожиданно.
— Ну кого... кто там ещё? — Заболотин-Забольский нехотя отправился открывать. На пороге стоял основательно занесённый снегом мужчина с пышными чёрными бакенбардами, которым позавидовал бы сам Пушкин, и пакетом в руке, подозрительно звякнувшим, когда его поставили на пол.
— Вадим, — вывел Заболотин и осторожно напомнил: — Мы же, вроде, на завтра договаривались. И вообще всё это было под вопросом.
— Завтра тоже когда-нибудь будет названо "сегодня", так что будем считать, что я просто перепутал два "сегодня", — последовал невозмутимый ответ. — И вообще, я же не с пустыми руками.
Заболотин покосился на пакет и вздохнул:
— Ну, раз уж пришёл, пошли на кухню. У меня, правда, сейчас гость.
— Кто? — поинтересовался Вадим, стряхивая с себя снег и разуваясь.
— Генерал Итатин, — пояснил Заболотин, доставая ещё одну пару гостевых тапок.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |