* * *
Как она и ждала, перед домом Чертежника наблюдалось некоторое оживление. Женщина поправила меч, вытащила из-за пояса бойцовские варежки. Натянула ту, что была толще, на левую руку, заправила манжету под рукав, проверила, не сползает ли. С правой вышло быстрее и проще.
Елена зашагала вперед с деланной неторопливость, пытаясь унять сердцебиение. Было страшно и нервно. На ходу она проделала несколько мимических упражнений из прошлой жизни, корча рожи, складывая губы в трубочку, чтобы растянуть мышцы и улучшить дикцию. Не хватало еще проблеять что-то невнятное, отвечая на вызов. По пути она вспоминала диспозицию, прикидывая, где предстоит драться.
Собственно Улица Вольных Клинков заканчивалась двумя кварталами выше, а далее разделялась на три 'рукава', что спускались к реке. Поэтому Елена в свое время потратила немало времени в поисках дома Чертежника. Формально три переулка еще относились к старшей 'товарке', в том числе и административно, через ночную стражу и службу фонарщиков. Практически — жили собственной жизнью, и настоящих бретеров здесь не встречали неделями. Дом Фигуэредо стоял в общем ряду построек, что возводились некогда без единого плана и торчали вразнобой, как зубы в щербатой челюсти. Сама улица изгибалась коленцами, образуя небольшие площади, где располагались колодцы и небольшие рыночки на четыре-пять передвижных лавок. Днем хозяева выкатывали тележки с навесом и прилавком, вечером закатывали в амбары, а в теплое время и не закатывали, ночуя здесь же. Главное — повесить на видное место кусок правильно раскрашенной материи, чтобы все знали — криминальная подать внесена, грабить нельзя.
Один из таких криволинейных загибов очерчивался фундаментом выгоревшего дома с одной стороны, а с другой сараем, добротным, каркасной постройки. Здесь и наблюдалось оживление, а также мелькало нечто цветастое, яркое и нехарактерное для местных. Елена выпрямилась, напустила важный вид и шагнула вперед, придерживая меч предплечьем, чтобы не болтался у бедра. Шаг, еще шаг, пришлось заставить себя идти быстрее, а то ноги тормозились сами по себе.
Небольшая площадь захватила еще более старый фундамент, поэтому являлась двухуровневой. Здесь нашлось место каменной мостовой сразу трех видов, небольшому заборчику, поленнице и нескольким бочкам. Две передвижные лавки откатились под стены, расчищая пространство. Очевидно, хозяева действовали превентивно, уберегая имущество. Стражник в кожаном полупанцире скучал, опираясь на короткую алебарду и следя за наличием отсутствия беспорядков. И кираса, и алебарда знавали лучшие дни, доспех блестел от сальной смазки, будто кожу полоскали в чане с жиром. У старой тачки, которая была местной достопримечательностью, вросла в землю и прогнила настолько, что даже старьевщиков не интересовала, бродил поединщик.
Вот и мой первый настоящий бой, подумала Елена, еще чуть прибавляя шаг, чтобы не казалось, будто ей страшно.
Мужчина был достаточно молод и смотрелся лет на тридцать-сорок по меркам родного мира, то есть было ему около двадцати. На грудь бойцу просилась табличка 'солдат', потому что настолько цветасто и бессистемно могли одеваться лишь наемники. Желтая рубаха, поверх нее черная куртка, точнее совокупность живописно сшитых лент и узорных лоскутов. Штаны с ярко-алым гульфиком, сшитые из полос красной, черной и желтой материи плюс голубые банты под коленями. Ботинки вот подкачали, выдавая человека нуждающегося. Бретеры так не одевались, да и оружие выдавало скорее солдата, чем фехтовальщика — прямой обоюдоострый меч с заточенным 'под долото' острием и гардой, похожей на знак ноля, разделенный поперек небольшим перекрестием.
От сердца чуть отлегло, все-таки не профессиональный убийца, которого годами натаскивали на фехтовальную премудрость. Впрочем, отлегло самую малость. Елена испытывала нормальный и естественный страх человека, которого сейчас взаправду начнут убивать настоящим мечом.
Небольшая толпа расступилась, как по заказу, пропуская женщину. Ее в округе знали, горожане шепотом растолковывали случайным зевакам, что за каланча и отчего при железке. Фигуэредо не учил ее тонкостям корпоративного этикета, поэтому Елена ограничилась тем, что стала за пределами досягаемости вражеского клинка и молча выгнула бровь, положив руку на рукоять мессера. Дескать, у вас имеется ко мне некое дело?
— Слышь, — протянул наемник, не скрывая презрения, слова проталкивались сквозь зубы и падали на землю как опарыши с трупа. — Ты, что ли, та баба с мечом?
— Бабы в деревне, коров доят, — парировала Елена, очень кстати припомнив цитату Павла Бадырова из старого сериала [3].
Народ оценил, по жидкой толпе пробежали смешки. Солдат нахмурился. Вблизи он казался очень похожим на труп, который лекарка вскрывала последний раз. Такая же лобастая башка, стриженная под короткую щетинку, худое костистое лицо, лишенное, впрочем, следов хронического недоедания. И неприятный скользкий взгляд, который, словно щупальце, сам лезет в кошелек и вырез рубахи. Глаза мародера.
— Ну, так доставай, — отрывисто кинул поединщик. — Коли знаешь, за какую сторону браться.
— Как биться станем? — Елена не смогла выдержать ровный, деловитый голос, в конце фразы сорвалась на сипение, которое не осталось незамеченным. Смешки вокруг перешли в разочарованное перешептывание, а наемник довольно ухмыльнулся.
— А вот как на колени упадешь, так и прекратим, — все это сопровождалось характерным жестом, чтобы уж точно не осталось сомнений в смысле шутки. — Может, и доплачу еще.
Симпатии толпы явно качнулись на сторону веселого мужичка. Народ свистел и подбадривал, начались ставки на победу, чего при серьезных боях обычно не бывало — господь решает, чья возьмет, и пытаться заработать на его воле неразумно и глупо. Елена стиснула зубы и достала мессер из ножен, а уж после сообразила, что надо бы и ножны отцепить, будут мешать, болтаясь у ноги. Теперь уж поздно, выйдет неловко и все окончательно испортит. Дом Чертежника стоял как привидение, без единого признака жизни. Если наставник и следил за ходом поединка, делал он это втихую. Елене показалось, что средь зевак мелькнула незаметная серо-коричневая ряса, из тех, что носят бродячие монахи, но видать показалось.
Нож показался слишком тяжелым, неудобным, словно женщина первый раз взяла в руки оружие. Варежки повисли на руках будто неловко намотанные тряпки, мешая хвату. Ноги ступали как ходули, норовя зацепиться одна за другую. Видимо общая неуверенность отчетливо выразились на лице и в жестах, потому что солдат ухмыльнулся еще шире, а толпа заулюлюкала. Если здесь кто и сочувствовал ей, теперь таковых не осталось.
Наемник напал без предупреждения, как раз в тот момент, когда Елена снова задумалась, а не снять ли ножны, плевав на неловкость? Он сделал длинный выпад как заправский рапирист, и это едва не стоило ей жизни. Острие меча мелькнуло прямо перед глазами, сверкнув отраженным солнцем. Женщина механически сделала шаг назад, отбила в сторону меч и в свою очередь провела быструю контратаку, все на одном выдохе. Изогнутое лезвие мессера коснулось узорного рукава черной куртки, но даже разреза не оставило.
Солдат отшатнулся, разрывая дистанцию, сразу же качнулся вперед, замахиваясь наотмашь, вынося клинок далеко за левое ухо. Елена шагнула — четко, заученно, носок поднят, стопа опускается вертикально — прямо под замах, словно догоняя отходящий назад вражеский клинок. Выбросила вперед руку с мессером.
'Запомни, маятниковые движения быстрее, потому что не нужно тратить время на возвращение клинка в прежнее положение. Рубя налево и направо, зигзагом, ты нанесешь три удара против двух с одной стороны'
Уроки наставника вспомнились так ясно, будто Чертежник стоял прямо за спиной и шептал в ухо.
'Но если чрезмерно замахнуться на противоположную сторону, плечо и локоть откроются для контратаки. Это общая ошибка для всех солдат. Они привыкли к рукопашной без порядка и разбора, когда надо молотить изо всех сил, лишь бы попасть'
И опять почти получилось, увы, только 'почти'. Острие ножа кольнуло в плечо, боец снова отшатнулся, споткнувшись о приступок, начал падать. Ловко перевел падение в кувырок и вскочил на ноги, как 'братуха-борцуха', прикрывшись древней тачкой. Яркое платье сразу потеряло лоск, запылилось. Но, что ценнее всего, погас огонек глумливого куража в глазах. Елена понимала, что использовала полностью бонус неожиданности, когда у нее был хороший шанс сыграть на мудацкой самоуверенности противника.
Она отступила ближе к стене, достаточно, чтобы оказаться в тени, не рискуя, что маневрирование развернет лицом к солнцу. Однако не настолько близко, чтобы сковать себя и позволить прижать к стене из глины и навоза, смешанных с соломой и прочей мусорной дрянью. Зрители охали, свистели, грызли орехи, средь горожан зашнырял мальчишка — продавец молодых побегов тростника, самой дешевой в городе сладости. Солдат махнул мечом, приглашая Елену спуститься к нему. Женщина показала противнику опущенный вниз большой палец, не надеясь, впрочем, что тот поймет. Хотя выглядело все равно оскорбительно. Враг ощерился и пошел в атаку, осторожную, расчетливую.
Взять друг друга нахрапом не вышло, и противники закружились в странной карусели, напоминающей танец под водой. Ничего похожего на кинематографическую рубку с лязгом клинков, зато много ложных выпадов и осторожных прощупываний. Елена уже поняла, что по мастерству безымянный солдат ей уступает и существенно, зато он куда более опытен и в целом сильнее. Значит, лишь вопрос времени, когда он попробует просто навалиться, как медведь, переведя дуэлирование в обычный мордобой. Елена сильно удивилась бы, узнай, что в какой-то мере повторяет схватку черной графини несколько дней назад и решает ту же головоломную задачу — чем компенсировать общее физическое превосходство оппонента.
'Уравняет шансы только безупречное мастерство и грамотное передвижение'
Они кружили друг против друга, ловя каждое движение противника, обмениваясь редкими ударами вполсилы. Елена старалась маневрировать экономно, держа науку Чертежника не в голове, а как говорили фехтмейстеры 'в костях' (поскольку слово 'рефлексы' здесь еще не придумали). Левую руку сжала в кулак и заложила за спину, ноги 'под себя', чтобы не подсекло низким ударом.
А вот у солдата с культурой перемещений дела обстояли существенно хуже. Уверенности то хватало, да и меч порхал в сильной руке, как вещь, с которой хозяин сроднился за долгие годы. Но он все делал как будто с запасом, с избытком. Если удар по нижнему уровню, так почти что на корточках, да еще опираясь левой ладонью о землю. Если поверх, то едва ли раскручивая меч над головой. Уход от удара с резкими разворотами корпуса. Очевидно, так и выглядела 'солдатская рубка', когда требовалось молотить со всей дури не особо качественным и довольно тупым [4] клинком по стеганке, коже и кольчуге, а возможно и в пластинчатый доспех.
Елена поймала 'чувство жопы', как сказал бы Чертежник, то есть неритмичные перемещения с подключением к дыханию движений всего тела. Она чувствовала, что вполне может 'перетанцевать' солдата, заставить его выдохнуться. Было весело, однако не хорошо и легко, а скорее нездорово и ненормально, как алкоголику от вида чарки крепкого вина. Вот я, девчонка, которой еще и двадцати нет, рублюсь с негодяем, чьи руки точно в крови по локоть, а может и выше. И он, заметьте, не лезет на рожон, потому что стремно и на кригмессер налететь как два пальца! Болезненный кураж пьянил и разгонял кровь.
Но при этом Елене было очень страшно. Как человеку, которого уже несколько раз пытались убить. Как медику, который зашил сотни ран и проводил на тот свет десятки мертвецов. Беззаботная девчонка Лена знала, что смерть это далеко и для кого-то другого. Но ее давно потеснили Хель и Люнна, а эти две личности хорошо понимали, что смерть сейчас топчется и сопит напротив, стараясь вытолкнуть противницу под солнце, ослепить и зарезать, как свинью, в крови и воплях ужасной боли.
Тварь поганая, когда же ты устанешь...
Словно отвечая ее мыслям, наемник присел на левую ногу, помогая всем корпусом отбить мессер. Из этого положения то ли шагнул, то ли напрыгнул вперед, атакуя странно, выставленным под углом в сорок пять градусов мечом — не укол и не удар, а толкающее движение вперед, закончившееся клевком. Мечи со скрежетом сошлись, описали хитрую фигуру, сцепившись, как примагниченные. Женщины в толпе дружно закричали. Солдат закончил прием, не добившись цели, и развернулся вокруг собственной оси, открыв спину. Здесь ему и пришел бы конец, не ударься Елена спиной обо что-то деревянное. Опорный столб! Ее таки приперли к стене.
Елена потеряла мгновение. Этого хватило, чтобы солдат с победным рыком и ликующим блеском в глазах напал вновь, собираясь пришпилить ее к серо-желтой стене. Все случилось очень быстро. Вот мелькнула рожа победителя с широко разинутым ртом, в котором не хватало пары зубов. А вот и меч, клинок со множеством черточек и точек, неизбежных при ручной ковке металла очень средненького качества. Острие как таковое отсутствует, клинок на конце заужен и обрезан под прямым углом, а получившийся огрызок заточен как грубое долото. Не сломается о кость или стальную пластину, а при сильном тычке, даже если не пробьет — мало не покажется.
Елена взмахнула левой рукой, перехватывая чужой меч ладонью в боевой варежке. Отвела в сторону, чувствуя, как пронзительный скрежет передается через пальцы, отдаваясь болезненным скрипом чуть ли в зубы. Солдат должен был напороться цветастым брюхом на ее клинок, но дуэлянтка слишком сильно вложилась в отвод меча. Встречный тычок мессером получился неточным, слабым и коротким, без правильного разворота корпусом, который должен был удлинить и усилить укол. Нож скользнул по боку противника, добавив очередной разрез к многочисленным дыркам.
Будь солдат чуть опытнее или сдержаннее, он мог бы перевести бой в клинч, где у Елены шансов почти не было, но внезапная контратака слишком сильно ударила по нервам, мужик шарахнулся назад и в сторону, дернув меч на себя двумя руками. Прямой клинок с пронзительным визгом освободился из захвата боевой перчатки, искры жахнули таким снопом, будто у женщины в руке была горящая шутиха.
Елена шагнула вдоль стены, тряхнув левой рукой. Несколько рассеченных колец упали в пыль, ладонь онемела. Стеганая варежка была обшита изнутри мелкой кольчугой, которую в свою очередь прикрывал лоскут материи. Бретера такой имитацией обмануть, скорее всего, не вышло бы, но с обычным убийцей — смотри-ка! — получилось. Фигуэредо снова был прав.
Впрочем, противник отделался легкой царапиной, а бой снова пришел к тому, с чего начался. И больше хитрых козырей у женщины не осталось.
Елена сменила стойку, то есть положение. Стала почти фронтально, уже не скрывая защищенную ладонь, чуть присела, позволив, как учил наставник, собственному весу 'усадить' ноги. По всем канонам жанра сейчас должен последовать третий акт, после которого один из бойцов отправится в лечильню или на Северное кладбище, в общую могилу для безродных. Солдат подступал снова, на сей раз осторожно, приставным шагом, уже без раскачки и прочих телодвижений. Может, закатное солнце так шутило со светом, а может и в самом деле из бойцовского взгляда ушел весь кураж и превосходство. Елена подняла и опустила плечи, словно крыльями взмахнула, чтобы даже рукава не стесняли движения. Левая кисть остановилась у солнечного сплетения, ладонью наружу, будто хозяйка готовилась поймать бейсбольный мячик. Чтобы с равной быстротой парировать удар с любого направления.
