— Но, учитывая обстановку, склоняюсь к тому, что эта проведена просто блестяще.
— Раньян, — просипела враз пересохшим горлом Елена, чувствуя, как буквально замерзает на руках чужая кровь. Пальцы, сохранившие твердость по ходу яростной схватки и жестокой операции, ощутимо дрогнули, едва не выпустили скальпель.
— Хель с Пустошей, — вежливо склонил голову бретер. — Наконец-то свиделись.
Елена выпрямилась, закинула голову назад, качнула ей из стороны в сторону, будто разминая шею и плечи. Перехватила скальпель удобнее и надежней. Нельзя сказать, чтобы новоиспеченной убийце стало как-то особенно страшно, нет, женщину охватило иное чувство. От фигуры бретера веяло не ужасом, а неотвратимостью. И вызывал он не страх, но скорее чувство фатальной обреченности. Как заход солнца и накатывающая тьма. Как приход ледяной зимы, от которой вымерзают посевы, так что весной все едят хлеб из желудей, сорняков и тростниковых корней. Как сама Смерть.
— Меня ты не получишь, — руки дрожали, Елене пришлось взять ножик в обе ладони. — Не получил раньше... и теперь не достанусь.
Раньян вздохнул, тяжело, с отчетливой грустью, как очень уставший человек, которому приходится исполнять тягостную и необходимую обязанность. Только сейчас Елена заметила, что в глубокой тени за плечом бретера угадывается еще одна фигура, пониже, зато куда шире в плечах. Подручный?
— Хель, ты показалась мне весьма неглупой еще тогда, на севере, — терпеливо сказал Раньян. — И не кажешься глупой сейчас. Во всяком случае, Чертежник отозвался о тебе достаточно высоко. С поправкой на его нелюбовь к женщинам, разумеется.
— Чер... тежник?
— Да. И ты должна понимать, что если бы я хотел навредить, не в твоих силах остановить меня. Однако я не намереваюсь. Кроме того, у тебя хорошие покровители.
— Что? — Елена подумала, что, наверное, у нее слуховые галлюцинации от ран и усталости.
Раньян снова вздохнул, на сей раз с плохо скрываемым нетерпением. Шевельнулась и тень за его плечом, безмолвно, однако притом как-то внушительно, солидно.
— Я пришел к тебе, но не за тобой. Мне нужна помощь.
Елена отступила на шаг, едва не поскользнувшись в кровавой луже, взялась крепче за нож.
— Хель, у нас очень мало времени, — медленно и раздельно проговорил бретер. — Точнее, времени у нас нет совсем.
— Что тебе нужно? — глухо спросила женщина.
— Есть дело, которое нужно завершить до того как ударит набат. Без тебя мне с ним вероятнее всего не управиться.
— Снова охота на меня, — Елена не столько спрашивала, сколько утверждала.
— Нет. Тот заказ давно отменен, это случилось, как только ты покинула Пустошь. Но когда Фигуэредо сказал, что ты работаешь в тюрьме, я понял, судьба мне благоволит... возможно. И как только выдалась возможность, пришел. К сожалению, — он красноречиво огляделся. — Опоздал.
— Чертежник, — голова у женщины пошла кругом. — Выдал меня?
— Упомянул, — Раньян поджал губы и сморщился как человек, который вынужден заниматься какое-то ерундой вместо того, чтобы делать важное дело.
— Не понимаю, — Елена отступила еще на шаг, прикидывая, как лучше извернуться, чтобы попробовать сбежать.
Интересно, удастся ли достаточно быстро проскользнуть через подкоп? Вряд ли.
— Ладно, попробуем еще раз, — скривился еще больше Раньян. — Во-первых, ты в безопасности. Пока, во всяком случае. Успокойся.
— Ты убийца. Ты искал меня, чтобы убить.
— Нет.
— Я видела, — глухо вымолвила Елена. — И слышала. Ты искал меня. И ты прикончил тех путников на дороге. Ты отрезал голову девочке, убийца. И ты меня живой не получишь.
— Хель, мы бродим кругами бесплодных речей, — бретер со всей очевидностью терял терпение. — Я знал, что ты в Мильвессе, однако не искал тебя. У меня другие заботы. Шарлей попросил лишь узнать, как идет твое обучение у Чертежника, и я выполнил его просьбу.
— Шарлей... попросил тебя... рассказал обо мне... — Елена разжала пальцы левой руки, коснулась горячего лба, чувствуя, как мозг вот-вот закипит, не в силах осмыслить происходящее.
— Да. Ведь сам он в Город попасть не может, слишком памятно покинул столицу. Черт побери, — Раньян выразительно хлопнул кулаком одной руки в раскрытую ладонь другой. — Все непросто. И нет времени. Нет времени долго объяснять.
— Лжец, — прошептала Елена. — Чертов лжец.
— Я никогда не лгу. Это ниже моего достоинства, — бретер как будто стал еще выше. — И ты должна мне помочь.
— Чего ради? С какого... ?
— Я заплачу тебе.
— Сунь свои деньги... — Елена кратко, но вполне исчерпывающе указала направление. — Детоубийца!
По лицу бретера прошла судорога, быстролетная гримаса оскорбленной гордости, однако Раньян удержал себя в руках.
— Если тебе не нужны деньги, я заплачу знанием. Я расскажу все, что знаю про твой заказ.
— Что?
— Расскажу, когда со мной связались и чего хотел заказчик. Еще поделюсь обоснованными предположениями.
— Кто хочет убить меня?!
Раньян красноречиво развел руками, дескать, бесплатный отрывок уже продемонстрирован.
— Хель, я никогда не преступал законы моего ремесла. Никогда не брал денег с двух сторон и не выдавал имен. Но сейчас на карту поставлено слишком многое. Ради этого я готов поступиться честью. Ради твоей помощи я нарушу слово, которое не нарушал никогда в жизни. Но времени уже нет. Решайся.
— А если нет?
Руки устали, сил держать даже легкий ножик почти не было, но Елена очень старалась, не в силах поверить в то, что слышит.
— Тогда я уйду. И ты ничего не узнаешь.
— Врешь, — выдохнула женщина.
— Ты снова меня оскорбляешь, — покачал головой Раньян, длинные темные волосы чуть качнулись по бокам невыразительного, точеного лица. — Я не хочу тебе вредить. Да и не могу, у тебя хорошие заступники. Но сдается мне, врагов и так хватает, — бретер посмотрел на кастрированного бандита, который безостановочно и очень тихо скулил. — Я могу лишь попросить о помощи и расплатиться тем, что ты больше нигде не найдешь. Ну, еще выведу из Мильвесса, если у нас все получится. Скоро в городе станет очень жарко. Решать тебе.
Это было невозможно, нереально, сюрреалистично... и, тем не менее, кажется, один из двух самых страшных для Елены людей Ойкумены говорил правду. Лекарка трезво оценивала свои возможности, и если бы Раньян хотел ее убить, она уже была бы мертва. Но при этом бретер казался вполне миролюбив, не делал ничего угрожающего, говорил про каких-то покровителей. Вместо безжалостного и неотвратимого убийцы Елена увидела мужчину, чьи помыслы были заняты совершенно иными заботами. Раньян либо талантливо играл, либо беженка с Пустошей и в самом деле интересовала его лишь постольку, поскольку могла помочь в неизвестном деле.
Или все же играл.
— Меня защищает Флесса?
— Я не знаю, кто это. И... — Раньян красноречиво посмотрел на собеседницу, скользя критическим взглядом от пят до макушки. — Тебе надо вымыть хотя бы лицо, руки, а также сменить одежду. Сегодня закону нет места на улицах Мильвесса, но ты привлечешь слишком много внимания.
Раньян склонил голову, дернул щекой. Лицо его выражало сомнение и тревогу, кажется, в душе бретера столкнулось сразу несколько взаимоисключающих желаний. Он сделал движение, словно хотел обратиться к молчаливой фигуре за спиной, но сдержался.
— Почтенная Люнна, — с этими словами тень сама шагнула в сторону и вперед, догорающие свечи осветили невысокого и удивительно плечистого мужчину с простым, даже простецким лицом, одетого в какую-то хламиду, похожую на монашеский халат-рясу. — Этот человек не повредит тебе. Ты вольна принять его предложение или отклонить его. Мы поможем в любом случае.
Елена опустила скальпель.
— Я ничего не понимаю, — пожаловалась она. — Ничегошеньки. Вы кто все такие?.. Что значит 'мы'?
— Я брат Кадфаль. Я искупитель.
Слово 'искупитель' Кадфаль отчетливо выделил голосом, так, словно это имело определенный и особенный смысл, очевидный для всех присутствующих.
— На остальные вопросы мы ответим позже. Человек битвы, — легкий кивок в сторону бретера. — Сказал верно, тебе следует умыться, сменить одежду. И надо уходить. Этот дом становится слишком опасным.
— Их надо... — Елена оглянулась. — Их нужно похоронить. Нет, не этих, — спохватившись, он обвела рукой, показав на труп и прибитого к полу бандита. — Других...
— Понимаю, — очень серьезно кивнул 'искупитель'. — Тела следует обмыть, переодеть, оплакать и предать должному погребению в земле или огне. Да. Но, к сожалению, мы не сможем.
— Это нужно! — повысила голос Елена.
— Уважение к мертвым есть добродетель. Но сказано, что мертвецы не должны губить живых. Кажется, Бог на твоей стороне, Он позволяет тебе разминуться с дрянными людьми, однако милость Господня имеет пределы. А ушедших мы оплачем в свое время и помолимся за их посмертный удел.
Он шагнул снова. Теперь Елена увидела, что в руке брат Кадфаль держит нечто среднее между коротким посохом и дубиной. Корневище, отполированное едва ли не до блеска многими годами, тысячами прикосновений. Толстый край вызывал нехорошие ассоциации, потому что выглядел точь в точь как палицы, предназначенные для колесования, с такими же характерными следами от многократных ударов по костям.
Искупитель поднял дубину и движением, которое показалось небрежным, почти ленивым, расколол череп прибитому. Точно и аккуратно, как человек, делавший это неоднократно и дозирующий силу строго по необходимости.
— Покарать негодяя суть дело богоугодное, страдания очищают от греха, — назидательно сообщил брат. — Однако разум покинул сие тело, а в неосознанных мучениях искупления нет.
Елена сглотнула. От Кадфаля веяло несокрушимым спокойствием, уверенностью в своей правоте. А еще — силой и прирожденного бойца. Елена подумала несколько мгновений, обтерла ножик о рукав и спрятала в деревянные ножны.
— Так кто же ты? — спросила она.
— Искупитель, — повторил Кадфаль. Похоже, он был немного удивлен из-за того, что слово это явно ничего не говорило собеседнице.
— Нет времени! — напомнил Раньян.
— Есть, — непреклонно вымолвил брат. — Хотя его и немного, это правда.
Елена молча переводила взгляд с Кадфаля на бретера и обратно, не в силах поверить, что нашелся человек, способный указывать Чуме. И более того, Раньян его слушает, хотя и с зубовным скрежетом.
'У меня появились какие-то покровители?'
— Хель, — Раньян сдержался и на этот раз. — Если не поможешь, ты для меня бесполезна. И оплаты не будет.
— Сейчас... — Елена вытерла руками лицо, размазывая подсыхающую кровь. — Подождите... Не понимаю, ничего не понимаю.
— Вымыться. Переодеться, — подытожил Кадфаль вместо закипающего Раньяна. — Уйти с этих улиц подальше. Там как получится, по обстоятельствам.
— Одежда... — Елена оглянулась. — Кажется, они ее украли... надо посмотреть. Найти... И вода.
— Мы подождем, — с тем же спокойствием промолвил брат Кадфаль. — Не забудь лекарский сундучок.
Снаружи, в садике, их ждала небольшая и молчаливая группа. Сумрачный боец с 'турнирным' мечом на две руки, очевидно слуга и оруженосец Раньяна. Еще двое бойцов, по виду явные наемники, только классом намного выше того цветастого, что вызывал Елену на бой, это проглядывало во всем, начиная с прекрасного вооружения, более соответствующего дворянам.
Женщина оглянулась на сумрачный, темный дом. Здесь она прожила больше года. Здесь чувствовала себя в безопасности, находя мир, кров, отдых. А теперь особнячок стал могилой, где за один, всего лишь один день упокоились восемь человек, и все умерли очень скверно, хотя по-разному.
— Их нельзя оставлять просто так. Нельзя.
— Тогда сожжем дом, — предложил Кадфаль с будничным практицизмом.
— Привлечет внимание, — отметил слуга бретера.
— Этой ночью в Мильвессе будет немало пожаров, — нетерпеливо подытожил Раньян. — Одним домом больше.
Бретер отдал короткое приказание и открыл небольшие ворота, ведущие наружу. Один из наемников молча кивнул и пошел к дому, нашаривая в поясной суме трут и огниво. За оградой ждало еще несколько столь же суровых и молчаливых людей, покойник, а также второй 'искупитель'. Если Кадфаль был приземист и широк, этот больше всего походил на японского дедушку из какого-нибудь самурайского фильма. Низкорослый, худощавый и очень-очень старый. Лицо как у глиняной статуэтки, в многочисленных и глубоких морщинах. Однако образу противоречило копье чуть выше человеческого роста, с коротким древком и несоразмерно большим наконечником в виде равнобедренного треугольника. И труп у ног 'японского дедушки'. Судя по жуткой ране и кровавому следу на копье, прикончил гопника как раз тщедушный копьеносец, причем в один удар.
— Подходила компания, пять или шесть рож, местные 'покровители', — коротко доложился бретеру один из наемников. — Хотели вломиться в дом. Огорчились и ушли.
— Ясно, — кивнул Раньян.
— Меня зовут Насильник, — коротко отрекомендовался Елене 'дедушка' с копьем. Голос у него оказался под стать виду, негромкий и ветхий.
— Чего?
— Я Насильник, — не изменившись в лице, повторил копьеносец. После короткой паузы счел необходимым разъяснить. — В былые времена я творил много несправедливостей, но главным было насилие над женщинами. Теперь искупаю этот грех. В том числе и людским презрением.
— Ты назвался 'насильником', чтобы тебя презирали?
— Да.
Судя по лицам наемников, слушавших этот сюрреалистический диалог, испытывали они скорее недоумение с изрядной долей опаски.
— Понятно, — сказала Елена, которая ничего не поняла.
Из садика потянуло дымком. Оставшийся поджигать наемник вернулся, аккуратно притворил воротину. Елена поправила кожаные лямки 'вьетнамского сундучка', огляделась, чувствуя множество колючих взглядов, скрытых в тенях, за ставнями, старыми досками заборов. Приложила руку к холодной стене ограды, сложенной из множества плоских камней на прочном растворе.
Она думала, что сейчас заплачет, что горе накроет волной, как тогда, на берегу, рядом с каменой пирамидкой-кенотафом. Горе было, да. Рвущая сердце боль и жгучая вина. Осознание того, что пусть и не желая того, скорее всего именно женщина с Земли принесла гибель Баале и ее дочери. А слез не было. Как тогда сказал Шарлей-Венсан... Слезы — удел молодых. И Елена чувствовала себя очень, очень старой.
— Выпей, — Раньян протянул ей маленькую бутылочку обычного вида, из мутного стекла с деревянной пробкой.
— Что это?
— Эликсир. До утра он вернет и преумножит силы.
— Не нужно.
— Нужно, — непреклонно сказал бретер. — Впереди бессонная ночь и серьезные заботы. А ты уже валишься с ног.
— Я еще ни на что не согласилась, — Елена посмотрела на просвет бутылочку. Солнце уже заходило, в умирающем свете жидкость едва заметно светилась и выглядела очень подозрительно.
— Согласишься, — предположил бретер. — Ты хочешь знать правду. Я могу открыть часть ее, ту, что знаю сам.
Запахло гарью.
— Идемте, — сказал Кадфаль, и Елена в усталом отупении позволила увлечь себя.
