— Ну да ладно, — старик дал понять, что время перейти от пустых слов к делам. — Итак?..
Флесса с готовностью шагнула к отцу, открывая папку новомодного стиля, что пришел из Города. Дощечки, столь тонкие, что сквозь них можно было различать свет и тьму, снаружи были обтянуты тисненой кожей, а внутри покрыты специальным составом, который не пачкал содержимое и одновременно позволял делать записи стилосом, как на обычной восковой цере.
— Излагай, — повелел герцог.
— Во исполнение вашей воли, чтимый отец, я проверила бухгалтерию купеческих сообществ за этот год. Кроме того я провела ревизию всех действующих фуэров и арветтов [1] подвластных земель. Вот их перечень.
На каменный пюпитр опустился большой, сложенный вдвое пергаментный лист, исписанный очень мелким почерком от края до края, почти без полей. Похоже, фуэров и арветтов оказалось немало.
— Надо сказать, дела наши весьма запутаны. Слишком много правил, которые вводились в разное время и бессистемно, по текущим надобностям. Поэтому ... — Флесса набрала воздух, решаясь. — Я взяла на себя смелость предложить реорганизацию системы торговых пошлин ...
Герцог приподнял седую бровь.
— ... И решить вопрос постоянного обеспечения города провиантом. Перейти от побуждающих норм к запретительным и наказующим.
— Так... — протянул герцог, щелкнув ногтем по хрусталю перечницы. Благородный материал отозвался прозрачным, исчезающе-тонким звоном. — А вот этого я тебе не поручал.
— Таков мой долг, — Флесса скромно потупилась, изобразила неглубокий поклон. — Почтительный ребенок должен стремиться угождать родителям и находить себе занятие, избегая праздности, матери всех пороков.
— Красиво сказано, — кисло улыбнулся герцог и, после короткой паузы, смилостивился. — Что ж, давай посмотрим.
— Итак... — Флесса достала уже два пергаментных листа. — Я оценила все товары, которые проходят через нашу гавань ... — она сбилась на едва заметную долю мгновения, поняв, что сказала глупость и это 'нашу' может ей дорого обойтись. Но в любом случае исправлять было уже поздно.
— ... а также рынки и ярмарки Малэрсида. Из них достойными упоминания следует считать сто пятьдесят девять. Все их я разделила на шесть частей. Первая — ремесленные товары готовые к употреблению. Вторая — сырье. Третья — положение между сырьем и готовым продуктом.
— Как это?
— Кожа, меха, ткани, пух. Все остальное, что уже подверглось обработке, но само по себе к использованию пока непригодно.
— Продолжай.
— Четвертый список — ремесленные товары, которые уже самоценны, но закупаются оптом для мануфактур. Обувные ремни, части упряжи и так далее. Пятое — орудия труда, точильные и гончарные круги, косы, мотыги, прочее. Шестое — продовольствие и скот. Соответственно вот мои предложения относительно пошлин.
— Так... — герцог взял тонкими сильными пальцами пергамент. — И в чем суть? — старик определенно заинтересовался.
— Действующий свод чрезмерно запутан, громоздок. Много старых привилегий, слишком много отдельных фуэров и соответственно разных толкований. Приведя все к простой и понятной системе мы, почти не меняя основных ставок, сделаем бухгалтерию проще и намного удобнее для проверки. Иными словами ...
— Проще собирать, труднее красть, — сформулировал герцог.
— Да.
Флесса хотела добавить еще несколько фраз, но благоразумно решила, что сейчас это не слишком уместно.
Герцог вчитался, морщась, уже не столько от недовольства, сколько из внимания. Читал он долго, сначала охватив беглым взглядом весь подробный документ, а затем разбирая каждый отдельный пункт, построчно. Флесса терпеливо ждала.
— Купцы встанут на дыбы, — подытожил герцог, внезапно, без преамбул и переходов. — Сколько они будут теперь платить... не меньше чем на двенадцатую часть больше. Достаточно, чтобы снова начать подсылать ко мне убийц. Признайся, это и есть твоя цель?
Флесса вздрогнула, однако внешне сохранила полное спокойствие. Во всяком случае ей хотелось в это верить.
— Я бы сказала, не меньше десятой, — осторожно возразила женщина. — Но ... — она протянула следующий документ. — Вот те доводы, которые должны проникнуть в уши и кошельки представителей торговых сообществ.
Этот пергамент герцог побежал глазами очень быстро.
— Нет, не сработает, — хмыкнул правитель.
— Они будут платить больше, существенно больше, зато оборот ускорится, станет меньше путаницы на складах. И в целом четкие, понятные правила оздоровят коммерцию.
— На самом деле, нет, — усмехнулся герцог, теперь уже почти добродушно, но только почти. — Чем яснее и проще правила, тем сложнее их обходить. А если нечего обходить, то за что же предлагать и брать взятки? Купец проклинает и ненавидит взяточников, но первый готов 'подмазать' нужное решение или привилегию.
— Я подумала об этом. Но решила, что все равно работу следует сделать. А вы распорядитесь ее результатом наилучшим образом.
— Льстишь, — хмыкнул герцог. — Безбожно. Однако лесть такая приправа, которой трудно переперчить блюдо. Я еще раз перечитаю и обдумаю это. Вводить все это сразу ... преждевременно. Но сама идея ...
Старик скривил тонкие, бесцветные губы.
— Сама идея не безнадежна.
Флесса склонилась опять, пряча и так едва заметную улыбку триумфа.
— Твоя задумка? — неожиданно поинтересовался герцог.
— Да. Но я использовала труды Клекена Ровийского.
— Никогда о таком не слышал.
— Это монах-книгописец, по слухам из Демиургов. Он много странствовал и написал книгу в трех частях — 'О сбережении благополучия', 'О кропотливом умножении достояния', и 'О причудливых путях денег, а равно о шести приемах сокрытия доходов и девяти способах разоблачения оного'. Она очень популярна в Городе и университетах.
— Еще один святоша... — скривился герцог.
— Его мысли разумны, — позволила себе чуть-чуть вольности Флесса.
— О сбережении благополучия, — повторил герцог. — Закажи мне копию, я хочу прочитать эту книгу.
— Ее доставят немедленно. Я подумала, что вам это будет любопытно, и переписчики изготовили две копии [2].
— Теперь провиант, — отрывисто сменил тему герцог.
— Да... — Флесса обратилась к изрядно истончившейся стопке листов в папке.
— Старая проблема Малэрсида — нехватка провианта. Наше море очень скудно, земля родит плохо, а город растет и растет. Чем больше торговли и ремесла, тем меньше земледелия. Цены на продовольствие, соответственно, тоже поднимаются, а запасы малы. Эта неприятность разрешалась закупками хлеба и обратной рентой, когда ваш чтимый дед вернулся от денежных податей к продуктовому налогу. Но сейчас город слишком расширился, а крестьяне свободны, так просто их не натурализовать. Частичное решение — льготные пошлины...
Флесса сделала паузу, вспоминая, как она проговаривала это заранее, перед зеркалом. Момент был скользкий, поскольку сейчас речь шла о тарифной политике уже не деда, а отца нынешнего герцога. Которого почтительный сын по одной легенде отравил в ходе короткой, но беспредельно жестокой схватке за власть, которая, вспыхнув лишь раз, за три месяца сократила семейство Вартенслебен в несколько раз. А по другой, менее парадной, задушил собственноручно, воздав сторицей за годы унижений.
— Ныне пошлинами облагаются только морская рыба, мед, жидкое масло, сало, смалец, пряности, фрукты. То есть роскошь и деликатесы. Это толкало купцов к завозу провианта. Но его все равно недостаточно. Побуждающие меры больше не оправдываются.
— Запреты и штрафы?
— Да. Штрафы за вывоз продовольствия вне пределов Малэрсида, всего округа, не только города. Прежде это касалось лишь рыбы и дичи, но съедобная рыба в нашей воде и так не водится, а дичь осталась лишь в охотничьем лесу. Кроме того нужна максима цен. Запрет торговли по определенным дням. И ...
— И?
— Монополия на соль, — выдохнула Флесса.
— Не налог, взимаемый арветтом, — уточнил герцог. — Именно монополия?
— Да. Нам нужно больше солонины, надо заполнить подвалы хотя бы на годовой запас. С привозной солью по ярмарочным ценам, даже самой дешевой, островной, это слишком дорого.
— Флесса, — старик измерил ее холодным взглядом. — Ты предлагаешь мне устроить небольшую войну? С таким подходом мне придется утроить число палачей, чтобы гвоздевать всех смутьянов.
— Множатся слухи, что в горах после летних дождей снова неурожай, посевы гниют на корню. В прошлом году на посеянную меру зерна собрали половину. В этом хорошо, если урожай составит хотя бы треть меры. Значит, по весне цены взлетят, возможно, кратно. Нам следует запастись провизией, а гвозди для казней дешевле золота. Если соберем провианта с избытком, продадим тем же горцам, вернем с лихвой.
Герцог снова задумался. Прошел к окну, будто не замечая висельника. Флесса едва заметно скривилась, пользуясь тем, что у старика глаз на затылке не имелось. Слишком уж вонял покойник. Герцог посмотрел на гавань, обежал долгим взглядом многоцветную чешую домов, спускающихся к набережным, большую и малую верфи, корабельный арсенал, строящийся по образцу Островного. Парусов добавилось — купцы спешили покинуть удобное пристанище, ловя попутный ветер. Входящих судов было кратно меньше, от силы пять или шесть.
Осень... жизнь замирает, войны заканчиваются, и торговля сворачивается, как улитка в раковине, до возвращения тепла. Осень и зима — время пожинать результат неустанных трудов и распоряжаться накопленным в изобильные сезоны. А еще — много напряженно думать, готовясь к очередному витку жизни. Так было изначально и так будет до конца времен, вечная спираль, что непрерывно движется, оставаясь на месте.
Старик прикинул, следует ли говорить почтительной дочери, что любезная Флесса сэкономила бы немало времени и сил, обратись она сразу с почтительным вопросом. Ведь тщательно проработанный план реформации пошлин и податей лежит в потайном ящике не первый год и, честно говоря, не первое десятилетие. Но, к сожалению, переворачивать сложившуюся постройку пока слишком рано... Герцог отлично понимал пределы своей власти и не искушал судьбу сверх необходимого. Вздернуть зарвавшегося купчишку — это нормально, и путь гильдии ворчат, но в душе все относятся к подобным эксцессам с пониманием. Иногда приходится даже проявлять избыточную жестокость там, где можно обойтись без нее. Просто, чтобы поддержать образ безжалостного деспота — это полезно для дела и власти. Люди смотрят на жестокого, но сдержанного бонома семьи Вартенслебен, и сравнивают с высокородными упырями из южных городов, где вполне могут вздернуть всех сокольников за болезнь любимой охотничьей птицы.
Но крушить строение, которое возводилось десятилетиями... Именно этим сейчас занимается юный император в Мильвессе, забыв, что его власть за стенами дворца весьма зыбка и заканчивается там, где начинаются интересы Двадцати Двух, Острова и купеческих гильдий.
Не время. К сожалению — еще не время. Нужно дождаться правильного момента, какого-то сокрушительного бедствия, чтобы ужас захлестнул все вокруг, и никто не обращал внимания на переписанные фуэры, отозванные привилегии, исчезновения вредоносных смутьянов. А потом все смирятся с новым порядком, потому что он станет привычным.
Наступит ли такое время при его жизни? Или то заботы следующих поколений? Но кто же тогда примет бремя? Флесса? Кай? Следует ли ободрить девчонку, подталкивая ее дальше? Или наоборот, осадить, чтобы она не думала раньше времени о том, сколь удобной может быть герцогская корона, и как невесомо удобен перстень с владетельной печатью. Впрочем, Флесса азартна и властолюбива, она безусловно думает об этом ежедневно. Требуется, чтобы мысли оставались лишь мыслями, причем отдаваясь нестерпимым ужасом.
Или все же...
Надо решаться. Притоптать чрезмерно выросший побег, пока тот не оплел ствол отцовского дерева, лишив солнца. Или наоборот, рискнуть, отпустив юное деревце в полный рост.
'Власть — как тончайший фарфор' — так говорил отец. — 'Это хрупкая штука, и она не терпит посягательств'
— Неплохая работа, — сказал он, не оборачиваясь, цедя слоги, как будто отсыпая драгоценные камни, по одному, скупо. Вдохнул очередную понюшку, чувствуя, как драгоценная пыль бодрит, разгоняет кровь по жилам. Но лишь едва-едва, как единственный уголек в стынущей грелке.
'Но я не молодею... Кто продолжит мое дело? Четыре ребенка, и трое уже непригодны. Прекрасная и жадная мерзавка Клавель. Старшая затворница, предавшаяся Демиургам. Кай. Сколько надежд... И какое разочарование. Блестящий воин, который никогда не станет владетелем'
— Да, Неплохая. Но с тарифами придется подождать. Что же касается провианта и соли — да. Твое предложение своевременно.
Он повернулся к дочери, резко, так, что полы свободной мантии белого — чище свежевыпавшего снега — цвета взметнулись как накидка уличного плясуна. Флесса замерла, пытаясь истолковать непонятное выражение лица правителя. Он словно чего-то ждал, на что-то надеялся. Это было странно. И непривычно. Герцог всегда четко и ясно осознавал, чего хочет, его вопросы оказывались кратки, а ответы должны были возникать незамедлительно.
Господи, как жмут сапоги... и как глупо — благородная наследница почтенной семьи страдает, как обычная городская дура, что бездумно потратила мужнины деньги на скверную обновку.
— Я стараюсь обдумывать донесения шпионов, — Флесса понимала, что происходит нечто весьма и весьма необычное. И решила, что стоит рискнуть. — Новости ... не слишком обнадеживают. Урожаи на южных землях составят едва ли сам-два. Травяная проказа губит маслицу. И Город кипит от новых веяний. Император уже не рискует, а просто чудит. Да еще Турнир Веры грядет, в следующем году Мильвесс соберет наилучших бретеров и рыцарей со всего мира. Я уверена...
Теперь она помолчала, подбирая самые точные слова. Герцог терпеливо ждал.
— Я уверена, этот год закончится плохо. А следующий будет тяжелым, очень тяжелым. Если у горцев действительно пропали посевы, то у них уже пять голодных лет подряд, впервые за два столетия. И весной кланам не хватит зерна по любым ценам. Плохо, когда самая свирепая пехота в мире оказывается голодной. Независимо от воли князей тухумы снова начнут грабеж, спускаясь на равнины.
— Горы далеко.
— А соседи всегда близко. И хорошие наемники станут дешевы.
Флесса умолкла, рассудив, что сказанного достаточно. Хотелось продолжать и продолжать, раскрывая мысли, планы как можно лучше, но женщина слишком хорошо знала отца. Он уже все понял. Вещать дальше — лишь умножать его недовольство.
— Предлагаешь готовиться к тяжелым временам?
— 'Всегда покупай землю у реки, соль и долгий провиант, эти товары не падают в цене' — процитировала женщина.
— Тоже идеи демиурга?
— Да.
— Умный человек, — одобрил герцог. — Разумный совет. Одобряю. Что ж ...
Он подошел к ней ближе, почти вплотную. Только сейчас Флесса обратила внимание, как изменился отец. Не постарел, скорее устал. Смертельно устал под непереносимой ношей. И снова женщина подумала, что старик знает больше, куда больше, чем она. О мире. О Малэрсиде. О грядущем. И знание это гнетет даже стального герцога.
