— Держи, — она протянула свиток, и Елена против воли восхитилась, изяществом движений герцогини, выверенной пластикой тренированного тела. Даже строгое платье не могло скрыть грацию молодой женщины. Однако Елена уже представляла, что будет в грамоте, подсказали цвет ленты и печать. Так что настроение опять быстро портилось.
Она сломала печать, развернула тугой свиток, вчиталась. Флесса с блуждающей улыбкой на губах ждала реакцию, безусловно, положительную, как же иначе?
— Зачем это, — сказала Елена тусклым, безжизненным голосом, опустив свиток на стол, рядом с недопитым бокалом. Высококачественный пергамент снова завернулся в трубочку. Лекарка стояла в пол-оборота к герцогине, смотрела куда-то в сторону, чтобы не показать навернувшиеся слезы.
'Ну почему, почему, зачем ты это сделала?!!'
— Что? — Флесса абсолютно искренне удивилась. Очевидно, герцогиня ждала какую угодно реакцию, только не это. На точеном лице проступила нешуточная и непритворная обида. Как у ребенка, что долгие недели готовил сюрприз для мамы, а та и не взглянула на трогательный подарок.
— Зачем, — повторила Елена.
Флесса перешла из полулежачего положения в сидячее, гордо выпрямилась.
— Я купила тебе место в гильдии лекарей, травников и аптекарей, — высокомерно, с плохо скрываемым (точнее совсем не скрываемым) раздражением отчеканила она. — С уплатой всех податей и взносов на семь лет вперед. Чем ты недовольна? Тебе мало?
— Это нечестно, — последнее было уж слишком. Слезы высохли, Елена развернулась к собеседнице, руки за спиной, ноги вместе, носки развернуты. — Нечестно обвинять меня в неблагодарности.
— Тогда в чем дело?
— Ты... — Елена сглотнула. — Ты испортила. Все испортила.
— Я тебя не понимаю, — Флесса встала, подошла ближе, изучающе глядя на спутницу. — Ты не хотела брать мои деньги, подарки. Хорошо, не бери. Теперь ты свободна от тюрьмы. Твое будущее обеспечено.
— Я хотела... сама хотела... наверное, — Елена сбивалась, путалась в словах, пытаясь побороть жгучую обиду и злость. Объяснить высокомерной аристократке, в чем она ошибается.
— Ты неблагодарная... — Флесса оборвала фразу, поджав губы.
— Неблагодарная кто? — Елена почувствовала, как волоски на шее встают дыбом. Ей больше не хотелось закрывать рот герцогине. Наоборот.
На мгновение в глазах Флессы промелькнули неуверенность, колебание, сомнение. Но почти сразу их смыли обида и высокомерное превосходство.
— Неблагодарная шлюха, — отчеканила дворянка.
— Что? — тупо переспросила Елена, глядя сквозь Флессу, пытаясь осознать услышанное.
— Ты. Неблагодарная, — герцогиня подошла еще на шаг, остановилась почти вплотную, глядя с холодным презрением. — Шлюха.
— Нет... — прошептала Елена, не столько возражая, сколько в отрицании всего, что сейчас произошло. Это было просто невозможно. То, что девушка чувствовала, не получалось даже назвать обидой, это было просто безграничное, абсолютное неверие в происходящее.
— Ты принимаешь меня за дуру? — холодно бросила ей в лицо герцогиня. — Решила, у меня нет глаз?
— О чем ты, — глухо спросила Елена.
— Ты умеешь читать и писать. Свободно пользуешься столовыми приборами. Не каждый дворянин умеет держать вилку и нож, а ты будто с детства ела за господским столом.
'Промашка' — отстраненно подумала Елена. — 'А вот это моя большая промашка'
— Ты привычна к роскоши, — перечисляла дальше Флесса. — И главное, принимаешь ее как само собой разумеющееся. Как должное! Да любая простолюдинка, любая дочь ремесленника сидела бы на краешке постели, боясь испачкать, смять простыню. Она трогала бы графин двумя пальцами через платок, не дай бог разбить дорогое стекло. А сколько женщин умеет плавать? Да еще с такой ловкостью? Где ты могла этому научиться?
Елена вдохнула и выдохнула. Из глубин души поднималась, разгораясь, лютая злоба. Голос Флессы отдалился, звучал как через ватную стену.
'Значит, шлюха, вот я кто для тебя...'
— Твоя речь, она безликая, лишена примет. По ней нельзя определить, откуда ты родом. Это правильный, классический язык Старой Империи, его ставят лучшие риторы!
Флесса скрестила руки на груди.
— Поначалу я думала, ты бежала из семьи обедневших ишпанов. Может быть дочь кормилицы, которая с младенчества росла бок о бок с дочерью хозяина. Но нет. Ты никогда не жила в благородной семье, это слишком заметно.
Елена молчала, лишь глаза ее наливались темнотой, и лицо каменело, ожесточаясь с каждой фразой.
— А затем все стало на свои места, — с презрительным торжеством сообщила Флесса. — Твое отношение к наготе, отсутствие стыда низших сословий. И мастерство в постели, удивительное, изысканное. Такие навыки нельзя получить в кроватях мещанок!
Елена вздрогнула, как от удара.
— Тайное стало явным, — подчеркнула герцогиня, как будто давно ждала возможность ударить глубже и провернуть клинок в ране.
— Тебя натаскивали на проститутку, очень дорогую. Прививали искусство поддерживать беседу, участвовать в банкетах, даже красиво плавать. При Дворе ценят оргии в бассейнах.
Флесса фыркнула с видом полного превосходства. Она не заметила, как изменилось лицо лекарки, застывая холодной маской.
— Но ты пустилась в бега. Вот откуда такое мастерство и в то же время беспомощность. Тебя просто не доучили. Не показали, как надо вести себя в обществе благородных людей!
Глядя в упор, Флесса процедила сквозь зубы:
— Поэтому знай свое место, шлюха. Будь мне благодарна. Покажи глубокую признательность, так, чтобы я почувствовала себя настоящей благодетельницей. Целовать руку не обязательно, но можешь опуститься на колено. Если не знаешь как, подскажу, на левое, я не королевского рода...
Звук пощечины ударил резко, громко, словно лопнул в огне высохший стебель тростника. Флесса отступила на шаг, приоткрыв рот. На ее лице Елена читала собственные мысли, какими ни были пару минут назад — бесконечное удивление, чувство, что мир перевернулся вверх тормашками. Сама же она больше ничего не чувствовала. Только холодную пустоту.
— Нет, — очень тихо сказала Елена. — Ты не она. И никогда ей не станешь. Как я только могла подумать...
Флесса приложила ладонь к покрасневшей щеке, глянула на пальцы с недоумением. Елена покачала головой, скорее в такт собственным думам, нежели обращаясь к бывшей подруге.
— Похоже, мы обе ошиблись, — мертвым голосом вымолвила Елена. — Перепутали небо и звезды с их отражениями в море.
И это тоже была цитата, одна из многих, чье происхождение девушка с Земли забыла. Хорошая цитата из какой-то хорошей книги, что пришлась очень к месту. Пергаментный свиток выпал из пальцев, с легким шуршанием прокатился по деревянным половицам. Флесса выпрямилась, кинжал скользнул из рукава платья в ладонь герцогини. Елена пропустила бы это незаметное движение, не знай она о существовании скрытого оружия. Еще один клинок был у бывшей любовницы в потайных ножнах сзади, вдоль пояса.
— Не стоит, — покачала головой она, взявшись за рукоять ножа. — Два из пяти боев мои, не забудь... те, благородная госпожа.
Она поклонилась, не спуская, впрочем, глаз с рук Флессы. Герцогиня сжала крепче стилет без гарды, бешено посмотрела в лицо тюремной лекарки... и вздрогнула, машинально сделала шаг назад. Перед дворянкой стояла не симпатичная и трогательно забавная в своей провинциальности лекарка, а натасканный хорошим фехтмейстером убийца. И этот убийца был в любое мгновение готов начать бой насмерть без оглядки на титулы и последствия, с двумя шансами против трех. Клинок Люнны уже покинул чехол наполовину и достаточно всего лишь слова, одного движения, чтобы пролилась кровь. С нарастающим ужасом Флесса поняла, что не может подавить волю соперницы, взгляд бессильно скользил по стеклянным зрачками Люнны.
— Низкородная проститутка благодарит восхитительную госпожу.
Голос Елены звучал глухо и очень тихо, ровно, как чтение вслух с пергамента.
— Вы были чрезмерно добры ко мне, опустились до равного общения с... презренной шлюхой. Но все хорошее заканчивается. Теперь мне пора вернуться в свой круг. А вы продолжите общение с равными себе.
Елена запнулась, вспомнив, где она видела бледную рожу в капюшоне. Точнее, при каких обстоятельствах это произошло.
— С теми, кто насилует и пытает женщин, вырезая на их телах Pàtrean, изысканные узоры. В их обществе вам самое место.
Так и не повернувшись к Флессе спиной, не отпуская рукоять ножа, Елена отошла к двери, нащупала вслепую ручку в виде лошадиной головы. Мурье ждал снаружи и прежде чем выпустить лекарку, заглянул внутрь, чтобы удостовериться в здравии госпожи. Он замер, непонимающе переводя взгляд с лекарки на герцогиню и обратно. Флесса стояла без движения, молча, прикрыв щеку рукой. Грызун открыл и закрыл рот, словно хотел попросить инструкций, однако опасался привлечь гневное внимание повелительницы. Наконец все же решился.
— Прикажете задержать?
Выдержав кажущуюся бесконечной паузу, Флесса покачала головой, очень слабо, едва заметно. Но Мурье заметил.
— Иди отсюда, — буркнул он гостье.
Елены хватило на то, чтобы выпрямившись до хруста в позвонках спуститься по лестнице. Держа гордую осанку, пройти по улице, свернуть за угол. Отправиться еще куда-то, все равно куда, главное подальше, чудом расходясь с прохожими. Одну улицу или две, она не могла сказать. В глазах темнело, образы города неумолимо расплывались, как в подступающем тумане. Наконец, Елена привалилась к стене за очередным поворотом, где поблизости не было людей. Сняла кепку и горько заплакала, прикрывая лицо дрожащей ладонью.
* * *
— Не думал, что увижу тебя снова, — проскрипел Фигуэредо. — Кажется, это входит в моду среди моих друзей. Исчезать бесследно, а затем воскресать удивительным образом.
Он оперся локтем на косяк двери, словно мастеру было трудно поддерживать себя в вертикальном положении. Фехтмейстер часто моргал, глаза слезились, для них был чрезмерно ярок даже умирающий свет вечернего солнца.
— Мы никогда не были друзьями, — с удивительным спокойствием напомнил Раньян. — И даже не встречались.
— Все мы предались одному богу, — заметил Чертежник, улыбаясь как паралитик, одной стороной рта. — Все друзья и братья в едином служении.
— Никогда не понимал этого, — с той же прямолинейностью сообщил Раньян. — Вы, старая школа, всегда делали из убийства культ. Зачем?.. Какой в этом смысл?
Чертежник засмеялся, ему не удавалось вдохнуть по-настоящему глубоко, так что получилось мелкое и противное хихиканье.
— Венсан тоже не понимал, — выдавил он в промежутке между приступами болезненного смеха. — До определенной поры. Затем понял. Поймешь и ты, со временем.
— Возможно, — пожал широкими плечами Раньян.
Бретер как обычно казался огромной летучей мышью — в черном плаще, с длинными иссиня-черными волосами, свободно распущенными, без выбритых висков. Лицо скрывалось под шляпой-треуголкой с отвернутыми полями.
— Я вижу, ты не изменяешь себе, — Чертежник двинул бровью, качнул головой в сторону молчаливого слуги, что держал наготове меч хозяина. — 'Турнирный' на виду, чтобы отвлекать внимание, а ножи под плащом. Всегда готов к бою?
— Как все мы, — снова пожал плечами бретер. На бесстрастном лице наконец отразилась некая эмоция — сдержанное нетерпение.
— У меня не так много времени. И есть неотложное дело к тебе.
— Ну... — Чертежник ненадолго задумался. Раньян терпеливо ждал.
— Заходи.
_________________________
[1] В году 380 дней, 19 месяцев по 20 дней. Неделя 5-дневная, то есть в году 76 недель.
[2] На самом деле это конечно не кедр, а скорее что-то вроде карликового хвойного эвкалипта. Но по шкале Елены запах ближе всего к елке или пихте.
Глава 22
Ненависть
На исходе второго дня новой рабочей недели Елена решила, что пора бы сходить в церковь. Лучше всего в Храм, самый большой, самый красивый, самый-самый во всей Ойкумене. Потому что больше так нельзя, просто невозможно.
Разрыв с Флессой и ее слова ранили так, что казалось, лучше бы герцогиня ударила кинжалом. Динд страдал, пытаясь делать это скрытно, однако, в силу бесхитростности и молодости, его конспиративность превращалась в противоположность. Вся тюрьма уже перешептывалась, что, видать, некая девица таки разбила сердце юноше. Вроде пока еще никто не догадался, кем была та девица, но это лишь вопрос времени.
Пропал еще один тюремщик с нижних этажей, и Дворец-под-Холмом снова встал на уши. Кроме того личный состав и без того был перегружен, а теперь городская стража массово хватала бунтарей, причастных к 'медным слухам', а также просто невезучих людей, которые оказались рядом с беспорядками. Процветало доносительство, допросчики трудились, не покладая рук и прочего инструментария, а разбираться с эксцессами их усердия приходилось Елене.
Несчастный Динд глядел и страдал, мастер Квокк бесился от нарушений распорядков и роста увечий, причиняемых вымотанными работниками, но Елена оказывалась глуха ко всему. Ее мысли занимал совсем другой вопрос. Лекарка ждала 'обратки', скорой и безжалостной.
При всей романтичности так скоропостижно завершившихся отношений, женщина ни секунды не обольщалась относительно юной герцогини. Уже самого по себе разрыва не по ее воле было достаточно, чтобы глубоко уязвить и оскорбить аристократку. А уж пощечина не оставляла выбора и сомнений — Флесса будет мстить, с предельной жестокостью. И надо было что-то делать...
А что делать?..
Накладывая повязки, зашивая порезы, прикладывая компрессы к синякам, смазывая ожоги целебными мазями, Елена раз за разом приходила к одному и тому же выводу — надо бежать. В Мильвессе было не так уж плохо, в последние месяцы даже и хорошо, однако все подходит к завершению. Похоже, закончилась и ее жизнь в качестве горожанки, столичной лекарки.
А все только-только наладилось...
Хуже всего был червь сомнения, который грыз душу, подползая исподтишка, напоминая — а ведь все могло сложиться совсем иначе, куда счастливее и спокойнее. Чуть меньше самолюбивой гордости, чуть больше конформизма, чуткости к пожеланиям властной и могущественной любовницы... Воображение рисовало картины вероятного, однако, неслучившегося будущего. В нем Елена, как и предсказывала месяц назад квартирная хозяйка, просыпалась на простынях из атласа, завтракала с золотого блюда. Могла вообще не работать, могла заниматься не слишком обременительной практикой, которую обеспечивала грамота цеха. Могла все. Ну, или почти все. Во всяком случае, намного больше, чем сейчас, включая более продолжительные занятия у Чертежника, не урывками, по свободным вечерам.
Кажется, собирался снег, тучи едва ли не царапали высокие шпили башен. Будет первый снег в том году, слишком поздний для посевов, издевательский вестник грядущего недорода. Елена замерла на перекрестке, пережидая шествие церковников. Это было что-то вроде крестного хода с восславлением одного из Атрибутов. Монахи шли длинной колонной, по трое. Для земного человека выглядели служители культа очень забавно, словно их собрали из кусочков разных культур. Одеждой слуги Единого смахивали не то на степняков, не то на буддийских монахов.
