— Скоро начнется, — отметила графиня, когда небольшая группа заняла 'свой' балкон. Внизу струилась река, чьи воды отражали свет луны, как обсидиановое стекло. Елена вдохнула прохладный воздух, чувствуя поток прохладной свежести. Обычно река изрядно воняла отходами многотысячного мегаполиса, но в ту ночь казалось, что водная магистраль чудесным образом очистилась.
— Итак, о работе, — сказала Флесса, поправив короткие волосы, выбившиеся из-под шапочки. Шапка была забавная, с хипстерскими наушниками, ей не хватало кошачьих ушек. Под лунным светом искрилась вышивка серебряным бисером и крошечными зернами жемчуга.
— У меня есть работа, — сказала Елена. — Она мне нравится.
'И в гробу я ее видела на самом деле' — продолжила мысль уже про себя.
— А мне нужен болван, — сообщила Флесса.
Елена замерла в недоумении. Спустя мгновение, прокрутив в уме услышанное, сообразила, что из-за произношения Флессы неверно истолковала слово 'болван'. Графиня использовала специфическую отглагольную форму, которая означала также и 'манекен для тренировок' или в более широком смысле — партнер для учебных схваток.
— Я не фехтмейстер.
— Знаю, — отмахнулась графиня. — Ты ученица мастера. А мне нужен противник, с которым я могла бы регулярно оттачивать навыки. Достаточно сильный, чтобы стать достойным соперником, однако не чрезмерно, для этого есть мастера. Ты вполне годишься.
Елена помолчала.
— Ты можешь купить хоть целый отряд, — наконец сказала она. — Зачем я?
— Во-первых, потому, что таково мое желание, — отчеканила Флесса. — Кроме того, это я тебя нашла.
Несмотря на явную оборванность логики, это 'я нашла' прозвучало закончено и исчерпывающе. Словно для Флессы все было очевидно, не требуя дальнейшего развития. И Люнна с ходу поняла то, чего никак не соображала Елена.
— Меня тоже могут купить, — меланхолично заметила она.
— Это возможно, — Флесса осталась спокойной, как будто женщины обсуждали стоимость новых туфелек. — Но риск меньше. И, кроме того, купить тебя сложнее.
Она посмотрела на Елену и улыбнулась.
— В чем я уже убедилась.
Елена опустила глаза и стиснула каменные перила до боли в пальцах, и без того натруженных учебным клинком. Игра лунного света опять на мгновение превратила Флессу в двойника Шены. Свет многочисленных факелов играл в глазах брюнетки мистическими огоньками, казалось, что они все же зеленого цвета, как у гигантской кошки.
Елена медленно вдохнула и выдохнула, стараясь, чтобы это выглядело незаметно. Ее знобило, как от лихорадки. Уши горели. Хотелось пропустить сквозь пальцы короткие локоны Флессы, выбившиеся из-под шапки, ощутить их шелковистую мягкость. Обхватить точеное бледное лицо горячими ладонями, всмотреться в глаза, чтобы понять, какого же они все-таки цвета. И почему в одно мгновение зрачки горят фиолетово-синими огоньками, а в следующее уже кажутся чистейшими изумрудами.
— Чего ты хочешь?
Ушедшая в борьбу с собственными демонами Елена сначала не поняла, что графиня обращается к ней. А затем началось.
Тихо, почти незаметно на общем фоне ударили колокола на городских башнях, но их бронзовый перезвон все равно услышали. И, словно десятки тысяч людей лишь того и ждали, наступила тишина. Гул неспящего Мильвесса умирал, как живое существо, как оркестр, замолкаюший инструмент за инструментом, нота за нотой пока, наконец, дирижер не отложит палочку финальным жестом. Музыка оборвалась, голоса стихали, остановился перестук многочисленных подошв, будто все разом остановились, замерли неподвижно. Весь мост, площади по оба его конца, прилегающие улицы, весь Город затих в ожидании. Лишь звонили, не умолкая, колокола на всех городских звонарнях.
И тут Елена обратила внимание, что речные волны едва заметно светятся. Настолько слабо, что невнимательный взгляд, скорее всего, не заметил бы, но достаточно явственно, чтобы понять — это не отраженный свет луны. Кроме того, луна отливала синим цветом, а вода источала нежнейший оттенок молочно-белого. Елена никогда не видела тропический океан с планктоном, но подумала, что, наверное, это именно так и должно выглядеть. Только пресноводное море тропическим не было, и планктона у берегов Мильвесса не водилось, тем более в реке.
Волшебство? Или какие-нибудь водоросли, микроорганизмы?
А может просто обыкновенное чудо?..
Берега пылали стенами огня от факелов и ламп, словно здесь была не одна река, а три — черная, а также две пламенных. Множество плавсредств, от крошечных лодок до небольших галер с убранными мачтами — чтобы проходить под мостами — заполняли речную гладь. Стены домов, подсвеченные красным, как будто светились в огне призрачного пожара.
— Вот оно, — Флесса подняла руку, указывая вдаль. Там, намного выше по течению, засияла россыпь бледно-розовых точек.
Они приближались вместе с ходом речных волн. Сотни огоньков, похожих на плывущие свечи, нет, скорее лампадки, что-то вроде китайских фонариков, которые запускались выше по реке. Толпа выдохнула, и прозвучало это как порыв урагана. А затем тысячи людей в едином порыве разразились криками и молитвами. Шум, как волна, растекался дальше по улицам, будто цунами, по мере того как дом за домом, человек за человеком подхватывали радостный клич. И, перекрывая все, отчаянно звонили колокола, словно пришел судный день. Однако не полыхнул ни один магический фейерверк, в эту ночь колдовству не было места на улицах богобоязненного Мильвесса.
Наступил час Поминовения. Время, когда души мертвых покидают мир, чтобы отправиться к Пантократору, где все прижизненные деяния окажутся в точности измерены, а затем каждому определен будет свой удел. Раньше в эту ночь завершался год, затем календарь изменился, однако Поминовение осталось. Странный праздник, в котором скорбь и память об ушедших причудливым образом объединились с весельем и жаждой жизни.
Маленькие кораблики плыли вниз, неся лампадки, чтобы уйти в залив и там исчезнуть в морской пучине, напоминая мертвым, что их не забыли, а живым о бренности всего сущего. Флесса откинула голову, закрыв глаза, словно упивалась моментом. Охрана сомкнулась теснее, толпа неистовствовала, и буря коллективного взрыва вот-вот обещала взорваться буйным весельем. Нынче вся столица, весь обитаемый мир отметят второй день празднества, время безудержного праздника, момент, когда осень считается завершенной, и приходит зима.
Елена склонила голову и крепче взялась за холодные перила. Камень, источенный годами, казался ноздреватым, как пемза, слегка царапал пальцы и быстро нагревался от жара, снедавшего фехтовальщицу изнутри. Ни к селу, ни к городу женщина вспомнила, что так и не вернула Чертежнику боевые перчатки.
'Что же со мной творится?'
— Купи мне меч, — отрывисто сказала Елена.
Флесса глянула на нее. Отблески розовых фонариков играли в темных зрачках дьявольскими огоньками. Графине только рожек не хватало, чтобы сыграть обольстительного суккуба.
'Это все Поминовение. Ночь грусти, ночь смерти. Час, когда что-то умирает, и что-то приходит в мир'
— Купи мне хороший меч с клеймом. И я поработаю твоим... 'болваном'.
— Хорошо. Жду завтра, к началу вечерней стражи. Если будешь достойным противником, позволю выбрать оружие в моем арсенале, — графиня смерила лекарку взглядом. — Мы примерно одного сложения, то, что подходит мне, будет хорошо и для тебя.
Елена вдохнула и выдохнула по бретерскому навыку, однако не сработало. Казалось, вместо прохлады она вдыхала чистый огонь, а тепло собиралось у сердца в обжигающую искру, рассылая по нервам уколы острого, на грани боли, возбуждения. Флесса глядела на фехтовальщицу, недоуменно и недовольно скривив губы, ожидая почтительного ответа.
— Палуба, ты говорила про палубу, — вспомнила Елена. — У тебя есть лодка?
— Лодка? — графиня сморщила благородный нос с таким видом, словно Елена сказала непристойность. — У меня есть корабль.
— Покажешь? — спросила Елена, глядя глаза в глаза, не мигая, в точном соответствии с заповедями Чертежника. — Никогда не видела ночного моря. Всегда хотела нырнуть в лунную дорожку на волне.
Шея Флессы дернулась, выдав момент, когда непрошибаемая аристократка оказалась по-настоящему выбита из колеи. Впрочем, ответ прозвучал выдержанно и спокойно:
— Покажу.
— Я знаю, где твой дом. Приду завтра к началу вечерней стражи.
Флесса посмотрела в спину уходящей Люнны. Провела рукой по шее, будто смахивая невидимую паутину. Покачала головой, наконец, дав некоторую волю чувствам.
— Мурье... — задумчиво спросила вице-герцогиня, краем глаза посмотрев на верного телохранителя.
— Да, госпожа, — отозвался с готовностью ловаг.
— Скажи, — все так же врастяжку проговорила женщина. — А бывало так, чтобы ты хотел кого-то жестко отодрать... Но внезапно понял, что отодрать намерены как раз тебя?
Мурье дернул щекой, нервно сглотнул, будто подавившись невысказанной сентенцией о словах, что не приличествуют дочери бонома и будущей владетельнице. В пляшущем свете факелов было видно, как лицо телохранителя запунцовело.
— Э-э-э... Бле-е-е, — ловаг запнулся.
— Хм? — изогнула бровь женщина.
Мурье снова двинул кадыком и неожиданно писклявым голосом мучительно выдавил:
— Становиться из охотника дичью... Такой опыт... мне не чужд.
— И что из этого получилось?
Ловаг уже синел, пытаясь одновременно не подавиться, удержать на лице бесстрастную маску и отвечать на вопросы с должным почтением. Судя по нервно дергающимся губам, он быстро перебирал возможные ответы, притом ни один не казался достаточно хорош.
— Это было... Необычно — произнес он, в конце концов.
Флесса ограничилась кивком, дескать, сказанное услышано. Последние огоньки мелькали под мостом, знаменуя конец Поминовения. Мильвесс на глазах превращался в карнавал пополам с борделем. Даже монахи меняли репертуар, напевая жизнерадостные славославия Пантократору, Отцу жизни.
— Приготовь мою яхту. Пришли завтра носилки к дому этой, как ее...
— Баалы.
— Да.
— Будет исполнено.
_________________________
[1] 'Использовались архаичные варианты произношения и грамматических форм, тонкости, к сожалению, непонятные для людей, не знающих французского языка. Образовался даже специальный словарь, подобающий использованию придворными. Если не хочешь выглядеть белой вороной, надлежит употреблять определенные слова и фразы. Таким образом, не говорят о посещении драматургического театра, в обиходе именуемого 'Франсэ', но 'Комеди Франсез'. Под запретом слово 'подарок' — принято преподносить 'презент'. Пьют не шампанское, а 'вино из Шампани'. Придворные не пишут письма, а 'ведут корреспонденцию'. Обитатель Версаля не скажет 'я подозреваю', но 'мне кажется'. Монету 'луидор' следует называть 'золотой'
Наталия Сотникова, 'Графиня Дюбарри. Интимная история фаворитки Людовика XV'
[2] Песнопение 'Люди добрые', я его позаимствовал на 'Временах и Эпохах' 2017 года (немного изменив). А вообще в России колесные лиры можно было услышать до 1960-х.
Глава 17
Звезды на воде
Мильвесс гулял. Широко, с душой, как могут оттягиваться напропалую несколько сотен тысяч людей, которые прожили еще один год, притом не худший, а если поразмыслить, то и вполне хороший.
Зимой хозяйственная жизнь, конечно, не остановится, но становится полусонной, замедляет обороты по мере наступления штормов. Господа сворачивают междоусобицы и начинают договариваться о выкупах, а также кого с кем породнить и во сколько это обойдется. Стряпчие с прокурорами радостно потирают запачканные чернилами пальцы в ожидании долгих раундов судебных баталий. Кстати, Елена тоже ввязалась в запутанную юриспруденцию столицы, чему давно была не рада. Впрочем, об этом — в свое время.
Процветание и оживленная торговля ждут разве что хозяев сланцевых залежей и торфяников. До самой весны Мильвесс, да собственно любой город, деревня, дом станут дымить горючими камнями, а также мхом, отгоняя стужу. Хотя, пожалуй, свечники тоже порадуются долгим ночам, но умеренно, все равно жизнь абсолютного большинства людей привязана к солнцу. Искусственный свет — вынужденная необходимость, а лампы и свечи — роскошь.
Разбойники переведутся, спрячутся по селам, хуторам и замкам, потому что злодействовать на дорогах по зимнему хладу невыгодно. Зато в городах преступная деятельность прибавит обороты, потому что тьма лучший друг лихого человека.
И конечно свадьбы. Летом юноши и девушки присматриваются друг к другу, прицениваются в сложном и запутанном торге, где принимаются во внимание десятки параметров, от престижа семьи до банальной возможности зачать дитя, будущего работника и кормильца. Первые взгляды сменяются робкими перемолвками, дальше шаг за шагом доходит до 'гостевых ночей' с опасным лазанием через заборы на чердаки. А там уже и 'пробные ночи', после которых влюбленные (или просто трезвомыслящие) молодые люди (а также их родители) соглашаются, что — да, пора. Недаром позднее лето и ранняя осень еще называются 'детскими месяцами'.
Все это будет. А сейчас — праздник, второй день Поминовения.
Елена пробиралась через людные улицы как челнок по бурной реке. Одна рука привычно касалась поясной сумки, другая под плащом, на рукояти ножа.
— Красавчик, не желаешь ли?.. — проститутка с черной лентой на символическом чепце показала медное кольцо во рту, поиграла языком в отверстии, обещая неземные наслаждения. Увяла, опустив глаза, когда разглядела лицо 'красавчика' под козырьком. В следующее мгновение опять загорелась надеждой, что, быть может, девушка в мужской одежде и пристрастия имеет соответствующие. Елена прошла мимо, слегка улыбнувшись. Впрочем, девица не осталась без внимания, к ней с ходу подкатил лихой парень, по виду типичный забияка и полубандит со щегольским топориком за широким поясом.
Послеполуденное солнце грело щедро, даже с перебором. В плаще было жарковато, Елена слегка пожалела, что накинула теплую одежку. Она деловито шагала по каменной мостовой, отвергая все соблазны праздничного Мильвесса. Под сердцем снова разгорался огонек, электризуя нервные окончания. Женщину слегка потряхивало в ожидании странного.
Мимо прошагала очередная группа каменщиков под охраной горских наемников. Их поругивали, иногда бросались огрызками, но скорее для порядка, чем из настоящей злости. Длиннющую Башню видно было даже отсюда, через реку и кварталы южного берега. Возводили ее ударными темпами, прямо как социалистическую стройку, и в нарушение всех законов. Высоченные резиденции некогда были одним из главных элементов городского пейзажа, каждая сколько-нибудь приличная семья, гильдия и цех считали делом чести возвести этакий шпиль. Внутри скрывались хитрые механизмы и подъемники, а из подвалов разбегались скрытые тоннели. Постройка одновременно демонстрировала богатство и служила надежным убежищем при бунтах, войне цехов, а также прочих волнениях [1].
Давным-давно высота шпилей была ограничена под предлогом того, что негоже строить каменных монстров, кои высятся над Храмом Шестидесяти Шести. И небоскребы пришлось урезать до единого стандарта. Однако два года назад Остров (точнее правящая фамилия) добился разрешения возвести мега-башню как в старые времена. Постройка вознеслась к небу на восточной окраине города, завершая длинную улицу — аналог центрального проспекта, который тянулся через всю южную часть Мильвесса, упираясь в площадь перед императорским дворцом. Само тело башни уже было завершено, теперь бригады строителей заполняли щебнем промежутки меж двумя стенами — внутренней и внешней.
