— Скоро я покину Мильвесс, — констатировала герцогиня вместо прямого ответа.
— Надолго?
— Думаю, навсегда.
— Отец недоволен? — предположила Елена.
— Что ты! — хмыкнула герцогиня. — Наоборот! Поэтому он прибудет сюда с моим братом, вести дальше семейные дела, защищать наши права. А я...
Флесса продолжила после короткой паузы, и теперь в голосе слышался едва сдерживаемый триумф, крепко взнузданное ожидание:
— А я начну править всем нашим владением. И если Пантократор будет милостив, стану матриархом семьи Вартенслебен. Третьим за всю историю рода.
— Я... рада за тебя, — Елена спряталась за дежурным одобрением, пытаясь сообразить, как следует вести себя дальше.
— Поедем со мной, — предложила Флесса, не дождавшись продолжения.
— В Малэрсид?
— Конечно, — Флесса ни капельки не удивилась глупому вопросу. — Он, конечно, не так велик и знаменит, как Мильвесс. Но это большой город у моря, наш порт один из богатейших на всем западе. Здесь я просто одна из провинциальных дворянок. Там буду повелительницей, госпожой жизни и смерти. А ты...
— Да, я, — улыбнулась через силу Елена. — Кем стану я?
Она знала ответ на этот вопрос и не хотела его произносить. Лекарке было грустно. То было не мрачное беспросветное горе, а скорее печаль осеннего леса. Понимание, что счастье преходяще, и за подъемом всегда следует... не падение, быть может, а просто что-то другое. Не подъем. Не счастье. Изменение.
— Моей спутницей? — звучало и как вопрос, и как предложение, и одновременно с толикой горячего убеждения. — Доверенным лекарем?
Флесса подошла ближе, машинально оглаживая ладонями узкий подол. Платье стесняло ее, было непривычно.
— Будь, кем захочешь, — сказала дворянка. — Кем пожелаешь. Только будь со мной.
— Щедрое предложение, — Елена пыталась маневрировать, играть словами, уходя от ответа. Причем нельзя сказать, чтобы она так уж была против идеи, но слишком все это было неожиданно. И радикально.
Герцогиня снова обняла подругу, крепко, очень крепко, с каким-то непонятным отчаянием.
— Мне будет тяжело, — тихо сказала Флесса. — Я давно участвую в семейном деле, но как представитель великого герцога, как проводник его воли. А теперь стану править уже от своего имени. Это значит, что будет много лести в глаза и потоки яда за спиной. Меня станут обманывать, очернять в глазах отца, интриговать. Возможно, попытаются убить.
Голос дворянки становился все тише и одновременно лихорадочнее. Похоже, Флесса абсолютно искренна. И было видно, что железная вице-герцогиня смертельно боится. Но все же готова принять вызов, начать восхождение к новой вершине.
— Мне нужен кто-нибудь рядом. Тот, кто не станет лебезить. Не будет просить за себя, алчных родственников и любовников. Тот, кто напомнит, что жизнь это не только интриги да убийства.
Флесса разомкнула объятия, словно устыдилась внезапного порыва, отошла на пару шагов.
'И возможно выпьет за тебя кубок с ядом' [1] — подумала Елена, но вслух говорить не стала. Это было грустно и немного забавно — герцогиня даже не подумала, в какие опасности вовлечет спутницу, привезя ее в чужой город, введя в клубок давних связей и конфликтов как приближенную особу, посвященную в тайны тайн, секреты всех секретов. Для герцогини это было совершенно естественно, как воздух или ежечасная возможность услышать тихие шаги убийц.
'А что я потеряю?' — мысль казалась на удивление трезвой.
Баалу. Дом. Уроки Чертежника. Впрочем, карлица будет только рада за постоялицу, о чем говорила прямо. А фехтмейстер... Наверняка в приморском городе тоже есть наставники, учил же кто-то Флессу искусству меча, причем как бы не лучше, чем Фигуэредо Елену.
'И что взамен?'
Достаток. Уверенность. Защита от затаившихся до поры чудовищ. И удивительно красивая синеглазая женщина.
— Я не отвечу тебе сразу, — честно сказала Елена, глядя в глаза Флессы. — Мне надо подумать. И я не играю, не набиваю цену. Я действительно хочу подумать. Это серьезный шаг, важное решение.
— Думай, — согласилась Флесса. — Но ты согласишься.
— Правда?
— Конечно. Ты очень наивная... во многом. Но умная. Ты уже понимаешь, что в Малэрсиде будет лучше, чем здесь. Но хочешь принять решение сама. Я не против. Оттого и говорю заранее, чтобы у тебя хватило времени все обдумать.
— Спасибо, — Елена подумала, что время перевести разговор в другое направление. — Что это? — она указала на загадочный предмет под тряпкой.
— А, это из Малэрсида, — небрежно отмахнулась Флесса. — Отец потребовал обменяться ростовыми портретами, чтобы даже в разлуке члены семьи не забывали друг о друге. Черт возьми, я совсем забыла! Теперь надо искать художника и копиистов. Тратить время и деньги на бесполезную мазню. Отец, брат, две сестры, каждому хорошую копию, да я разорюсь!
— Мы в столице, — заметила Елена едва сдерживая смех. — Здесь хватает художников. И я не сказала бы, что вещь такая бесполезная. Представь, минуют годы, века, никого из живущих не станет, а семья Вартенслебен останется на холсте и в памяти.
— Когда никого не станет, да уж, — пробурчала Флесса. — Твоя жизнерадостность достойна всяческого подражания. А я хочу вина! Так, куда эта старая лошадь сунула бутылку с красным лимоном?..
— Можно посмотреть? — спросила Елена, пока разгневанная Флесса ругалась себе под нос в поисках алкоголя. Герцогиня, которая сама ищет бутылку вместо того, чтобы позвать слуг, выглядела комично и очень мило.
— Да хоть сожги! — прорычала Флесса, но Елена сразу поняла, что гнев не был направлен против лекарки. — Бесполезная мазня... Какое дело до потомков, если мое тело будет развеяно пеплом, а череп ляжет в семейной крипте с молитвенной гравировкой? Покойникам не нужны ни деньги, ни картины. А, вот! Будешь?
Елена качнула головой. Несмотря на отдых в гардеробной даже бокал хорошего вина мог бы отправить ее в нокаут, а лекарке было интересно, что происходит кругом. Флесса по-плебейски вытянула зубами пробку и хлебнула из горла.
— Ненавижу... командовать... родовитыми уродами... — сообщила она между глотками. — Железоносные мудаки с чванством и мудями. Жрут с рук Вартенслебенов и Сальт... других рук. Но все время норовят показать, что всего лишь снизошли до службы. Ими надо управлять, но нельзя приказывать как высший низшему. Я себя чувствую как шлюха с вялым хером в руках! Держать крепко, чтобы встал, но дергать аккуратно, чтобы не поцарапать!
Елена рассмеялась в голос, герцогиня фыркнула.
— Пережить этот день, — громко пожелала она. — И ночь. Не надорваться. И еще завтрашний день, когда придет время закреплять успехи. А потом будем заслуженно пить, отдыхать, веселиться и...
Последние слова утонули в шумном бульканье, однако не приходилось сомневаться относительно их содержания. Елена улыбнулась и, присев на корточки, начала аккуратно стягивать покрывало с картины.
— Хочешь стать ловари? — спросила Флесса, шумно выдыхая. По лицу лекарки сообразила, что та не очень поняла, и герцогиня переиначила титул на восточный манер. — Баронессой.
— Вот так просто? — подняла бровь Елена.
— Через пару дней для нас не будет ничего сложного или дорогого. Сначала я приму тебя в свиту как 'лекаря тела'. Вылечишь меня от чего-нибудь ужасного, потом придумаем от чего именно.
— Не дай бог! — Елена не отличалась особой суеверностью, но тут вздрогнула, осенила себя знаком Единого. — Не болей!
— Нет, когда я устану от городских дел окончательно, — рассуждала Флесса. — Скажусь больной и устрою себе отдых на пару недель подальше от Малэрсида. Потом вернусь в блеске здравия и бодрости, объявлю, что ты оказала неоценимые услуги врачевания благородного тела, победила неизлечимое и так далее. Щедро награжу. Станешь баронессой, аусф вряд ли, отец не позволит так раздергивать родовые земли. Зато наследуемой цин [2] — запросто. А потом я сделаю тебя фрейлиной. Замок не обещаю, но дом будет хороший. И обязательно с высокой оградой!
— Ограда? — Елена почувствовала, как улыбка расползается еще шире.
Женщина с Земли вспомнила кого-то из бородатых классиков, кажется, Хайнлайна. У него была ремарка о том, что даже завзятые республиканцы очень легко проникаются идеями монархии. Главное, чтобы республиканец оказался в привилегированном положении. В голову сами собой полезли интересные и обширные мысли насчет обустройства гигиены и медицинского обслуживания высокородной пациентки. Меньше алкоголя и красного мяса, больше травяных настоев и вообще упорядоченное питание. Плавание не для удовольствия, а для укрепления спины. Йога? Пилатес? Методический подход к гимнастике и растяжке? А почему бы и нет! И конечно долой всю косметику, что уже годам к тридцати превращает лицо типичной дворянки в дряблую шкуру. Хотя Флесса и так почти не пользовалась всяческими мазилками, вот пусть и дальше не пользуется.
А интересно — даже очень интересно! — если заняться косметическими изысканиями здорового человека? Что можно выжать из природных компонентов с хорошими ресурсами и куцыми познаниями человека индустриально-химического будущего? Порох Елена сделать не сумела, поскольку не знала, что такое селитра и как ее добыть. А в качестве личного тренера и диетолога она вполне может состояться, без всяких скидок на фаворитизм. Тем более, что есть цеховая грамота, которая позволяет многое.
— Да, самый высокий забор! — вещала меж тем герцогиня, не подозревая о своем будущем, в котором уже не нашлось места белилам с окислами свинца. — Чтобы когда я буду гостить у тебя, ни одна сволочь не нарушила мой покой. Будем устраивать безумные оргии! Но все это позже, позже.
Елена покачала головой, хмыкнула, краем глаза наблюдая за подругой. Тяжесть ответственности неведомого дела выбила из герцогини весь дворянский пафос. Флесса устала, изнервничалась, но тяготы лишь прибавляли бойцовской злости. Елене подумалось, что именно сейчас она видит настоящую Флессу аусф Вартенслебен. Наследницу обширного владения, готовую драться со всей Ойкуменой за то, что считала своим. А своим герцогиня считала все, до чего могла дотянуться и что была в состоянии удержать.
'Кроме меня'
'Или нет?..'
Придворный 'лекарь тела', баронесса, фрейлина, любовница госпожи. А дальше что? Все тот же яд в бокале? Или приход новой фаворитки?
Елена почесала ухо, глядя на большой прямоугольник в простой раме. В живописи молодая женщина ничего не понимала, но искусство Ойкумены по большей части соответствовало ее представлениям, как должно выглядеть условное Возрождение. Уже никакого 'палка, палка, огуречик' средневековья и хорошее приближение к фотореализму. Портрет сердитого молодого человека в полном доспехе действительно казался портретом, а не 'я так вижу' из древнего советского сериала.
— Ого! — Елена не удержалась от возгласа.
— Что? — фыркнула Флесса, с видимым сожалением ставя бутылку на хрустальный поднос. Судя по кислому виду, герцогиня с удовольствием приговорила бы сосуд, не отходя от шкафчика, и прибавила еще такой же, самое меньшее. Но долг звал обратно к делам, не терпящим отлагательств.
— Это и есть твой брат? — спросил Елена, глядя на хорошо знакомое лицо.
На портрете мечник бригады Сантели казался немного старше и сменил прическу, кроме того художник постарался облагородить характерное (и крайне обманчивое) выражение слабоумного упыря. Однако на холсте определенно был изображен старый знакомый.
— Да, — Флесса вытерла губы рукавом, брезгливо махнула рукой, поправляя кружевной рукав. — Ты его как будто знаешь.
— Удивительно, но да, знаю, — Елена опять улыбнулась, вспоминая одного из немногих 'смоляных' кто относился к аптекарше с искренней симпатией. И сразу помрачнела, вспомнив обстоятельства расставания. — Это же Кай! Мы с ним встречались на Пустошах, он тогда искал удачи в бригаде расхитителей гробниц. А я служила в аптеке. Один раз мы даже участвовали в походе за Профитом, я тебе потом расскажу.
Лекарка не сразу поняла, что случилось нечто странное. Ей понадобилось с полминуты, может больше для осознания — Флесса умолкла. Совсем умолкла. Не пьет, не звенит стеклом, не ругается и не ходит. Полная тишина.
И тут Елене стало страшно. Очень, очень страшно. Она еще не поняла, что именно случилось, разуму требовалось время, чтобы свести воедино все происшедшее и выдать результат, однако инстинкт крепко взял женщину за плечо и безмолвно произнес:
'Беда'.
Она повернулась и увидела, что Флесса молча стоит, как изваяние. Стоит и смотрит на лекарку мертвым взглядом остановившихся зрачков. Лицо герцогини ничего не выражало, то есть совсем ничего, будто у нее парализовало мышцы или сказочное существо превратило нежную кожу в прочнейший мрамор. Флесса сжала руки, и пальцы тоже казались белыми, мертвыми, с такой силой герцогиня сцепила кулаки.
— Что... — выговорила Елена, чувствуя, что голос падает, умирает вместе с надеждой. — Что случилось...
В это мгновение она поняла. И понимание совпало с одним лишь словом, которое вырвалось у Флессы. Не вопрос, даже не догадка, а скорее констатация, завершенное знание, когда множество разрозненных осколков, непонятных по отдельности, вдруг, по случайному повороту калейдоскопа, соединяются в завершенную картину.
— Хель.
Они обе молчали, замерев на расстоянии пары метров. И Елене хотелось кричать, выть в голос от понимания, что жизнь опять разделилась, как разрубленная острейшим клинком на 'до' и 'после'. И 'после' будет хуже, намного хуже, чем самое тяжелое 'до'. Минуту назад у женщины было все. Сейчас мир вокруг обрушился, погребая ее саму и все надежды.
— Хель, — негромко повторила Флесса. — Значит, ты и есть она. Была все это время.
Елена прижала руки к груди, даже не подумав, что пришло время схватиться за оружие.
— Нет...
Губы шевелились, но Елена их не чувствовала. Голос был ее, но женщина совсем не ощущала, как воздух проходит сквозь легкие и глотку.
— Как странно, — вымолвила герцогиня. — Я нашла там, где не думала обрести.
Флесса прерывисто вздохнула, и в ее глазах Елена прочитала свой приговор.
— Нет... — прошептала она опять.
Герцогиня открыла рот, молча двинула губами, словно черт забрал ее голос. Глаза аристократки больше не сияли как звезды, они казались темными и слепыми, как взбаламученные штормом волны, полные донной мути.
— Хель, — мучительно выдавила она, и все, что скрывалось за бесстрастным лицом дворянки, прорвалось в голосе, в одном слове.
Елена смотрела и понимала, что в одном человеке столкнулись влюбленная женщина и дочь своей семьи. Видела расколотую душу, чувствовала бесконечную, невыразимую боль чужого сердца, пронзенного осознанием того, что должно сделать.
— Не может быть, — прошептала Елена.
Флесса моргнула, и две слезинки сверкнули на длинных ресницах.
— Как же так, Хель?.. Как же так...
Тишина. Остановившийся мир. Мгновение, разделяющее судьбы.
Флесса подняла руку, с таким усилием и так невысоко, словно запястье отягощал не изящный золотой браслет, а кандальное кольцо. Пальцы дрогнули, сжались в кулак опять, будто герцогиня старалась порвать невидимые нити — однако не могла.
