Вскоре мы устроились за пышно накрытым столом. Здесь стояла свежая речная рыба, нежная молодая телятина, тушёная крольчатина с овощами, грибная подливка, закуски из сыров и колбас, пирог с капустой и печёные яблоки на сладкое. Всё очень вкусное, приготовленное Юле с умением и любовью. Я никогда не ела так много! Но больше потому, что не знала, куда деться от Петраса. Он сыпал комплиментами без умолку: о моём стройном стане, манере держаться в седле, бесстрашии во время охоты, блистательном остроумии. Последнее звучало особенно нелепо, когда я только кивала, жала плечами и глупо улыбалась.
— А куда делся Юле? — спросила я, устав от его речей.
Вейас пялился в стенку, словно был не с нами. Почему он замкнулся? Никогда его таким не видела.
— Да... — Петрас потянулся за ломтиком хлеба. — Я отпустил его на пару дней отдохнуть в награду за то, что он тебя вылечил.
— Жаль, мне так хотелось его отблагодарить и попрощаться.
Юле умел и слушать, и говорить так, что я боялась упустить хоть слово. Я буду очень скучать по его простой мудрости.
— Отблагодаришь ещё, — заверил кузен.
Он опустошил свои закрома с молодым вином и постоянно подливал его в наши кружки. Оно бодрило, хоть и заволакивало разум туманным хмелем, притупляя неприятные эмоции и тревогу. Я даже немного развеселилась.
— Сегодня полнолуние — устроим что-нибудь эдакое? — заговорщически шепнул мне Петрас. — Можем призрака вызвать: моего отца, твоей мамы или знаменитого воина.
— Спиритический сеанс? — едва не в полный голос удивилась я. Петрас шикнул и указал глазами на брата.
— Только мы с тобой. Ты ведь хочешь?
Я закусила губу, раздумывая. Неучтиво тревожить мёртвых понапрасну. И всё же... может, мне удастся попросить прощения? Я стараюсь держаться и не думать, но чувство вины не оставляет меня. К лучшему, если Вейас этого не увидит.
"Глупая-глупая Лайсве! — свербел внутренний голос. — Ты даже не представляешь, какими опасными могут быть взрослые игры. — Я дёрнула головой, гоня прочь дурные мысли: — Я хочу попробовать, узнать, не трусить хотя бы один несчастный раз в жизни! Я сильная, я справилась с варгами, я смогу унять кузена, если всё зайдёт слишком далеко".
— Давай, — я сжала под столом ладонь Петраса.
Он опустошил последний кувшин с вином и с сожалением заглянул на дно.
— Вот незадача! — кузен пихнул сидевшего от него по другую руку Вейаса. — Не рассчитал, что это вино под крольчатину так хорошо пойдёт.
— Выпей моё, — брат передвинул к нему полную до краёв кружку.
Ни к еде, ни к вину он так и не притронулся, просидев угрюмо нахохлившись весь ужин.
— Съезди-ка лучше к винарю и привези ещё, — уже не так радушно процедил Петрас. — Съезди, говорю!
Вейас напрягся и вытянулся. Вот-вот колкость выпалит, и тогда все старания пойдут насмарку!
— Уже за полночь. Меня даже за городские ворота не пустят, — замотал он головой.
— Дашь им денег, они тебя ещё и в зад поцелуют, — Петрас швырнул ему кошелёк.
Казалось, воздух между ними вот-вот вспыхнет и подпалит льняную скатерть.
"Пожалуйста, сделай, как он просит, — взмолилась я. — Не порти всё в шаге от победы".
"Ты продалась за тряпки и побрякушки!" — разочарованно воскликнул он.
Какой демон в него вселился?
— Вейас?! — только когда услышала собственный голос, поняла, что заговорила вслух.
— Иду уже!
Брат с шарканьем отодвинул стул и ушёл, не оборачиваясь, даже не ответил на мой мысленный зов. Захотелось броситься следом и помириться, но за ним уже захлопнулась входная дверь. Я вымучено улыбнулась Петрасу, пытаясь скрыть смятение. Ведь он не причинит мне зла. Он благородный Сумеречник. Он поймёт, что это лишь игра. Обнимет и поцелует пару раз после вызова духов, пока мой мрачный братец не вернётся — ничего страшного в этом нет, я потерплю, а потом объясню про свои чувства им обоим.
Петрас поднялся из-за стола и, галантно взяв меня под локоть, повёл в гостиную.
Мы сдвинули в середину комнаты медвежью шкуру, и я уселась на неё. Петрас нашёл кусок мела и принялся выводить на полу замысловатые узоры: большой круг, в нём человек в полный рост с вытянутыми в стороны руками и ногами, в пустых секторах по бокам обозначения четырёх стихий, внизу между ногами знак смерти — перевёрнутый анк, и птица над головой — символ души. Я знала это по книгам, а ещё из того, чему обучали Вейаса. Любила подглядывать за его уроками, мечтала, чтобы и меня допустили до подобных таинств, а не заставляли заниматься скучным рукоделием и танцами.
Петрас расставил у ладоней, ступней и головы человека толстые свечи с вырезанными на воске рунами, по секторам раскидал грубые коричневые осколки янтаря. Я подобрала один и провела пальцем по шершавой поверхности.
— Нравится? Можешь оставить, — подмигнул Петрас.
Он принёс гладко обтёсанный ольховый посох. Круглый набалдашник тоже был из янтаря, более ценного, зелёного, отшлифованного, с застывшим внутри пауком.
— Правда, красивый? — проворковал Петрас, любовно поглаживая набалдашник. — Последний подарок отца.
Я сочувственно улыбнулась. Отец Петраса умер неожиданно. По слухам, его преследовал мстительный дух, которого тот прежде пленил и заставлял прислуживать. Освободившись, дух свёл его с ума и вынудил выброситься из самой высокой башни собственного замка. Хотя поговаривали, что его наследник, обретя силу, подтолкнул родителя к краю, желая поскорее получить титул и власть. Я не верила сплетням, помня, как гордился и любил Петраса его отец. Вейас даже жаловался, что завидует кузену: наш родитель скупился на похвалу, лишь качал головой и поджимал губы, когда отец Петраса хвастался успехами сына. Но его таинственно-притягательная внешность, напористые манеры и самоуверенный тон всё равно чем-то настораживали. Пожалуй, все медиумы немного мрачные и зловещие — такова уж стихия смерти.
Не дождавшись моего ответа, Петрас закрыл глаза. Полился монотонный речитатив, из которого нельзя было разобрать ни слова, в такт ему по центру звезды стучал посох.
— В ритуальной одежде было бы проще, — Петрас закончил заклинание и открыл глаза. — Ладно. Один призрак не полчище. Есть что-нибудь, что принадлежало тому, кого ты хочешь вызвать?
Я кинулась перебирать вещи на кровати. В старых лохмотьях завалялся гребень.
— Подойдёт?
Петрас повертел мою находку в руках, снял тёмный волосок и поднёс к лицу, внимательно изучая.
— Вот это точно подойдёт, — кузен кивком велел, чтобы я села обратно на медвежью шкуру. — Давно она умерла?
Петрас поднёс волос к свече. Тот скукожился, издал не слишком приятный запах и истаял без остатка.
— Несколько дней назад. Думаешь, получится?
Без Вейаса страшно, словно я лишилась брони, защитника и смелости разом.
— Чем меньше срок, тем проще. А если она умерла не своей смертью, точно явится: они тогда плохо на том берегу приживаются, — кузен сложил руки на груди. — Главное, сиди смирно и не пугайся: это их заводит.
Я обняла себя за плечи. Уже жалела, что согласилась.
— Не бойся. Если что, я смогу тебя защитить, — он подмигнул. Чувствовалось, как ему хочется добавить: "Не то что твой братец-слабак!"
— Как её звали?
— Айка из Тегарпони, — собралась с духом я. — Она видела меня в мужском наряде и думала, что я парень. Боюсь, в платье она меня не узнает.
— Мёртвые не видят одежды, только душу.
Он вынул из рукава ритуальный кинжал с волнистым лезвием и полоснул себя по запястью. Янтарь набалдашника впитал кровь, потемнел и замерцал багровыми сполохами. Петрас выпрямился и ударил посохом в центр пентаграммы:
— Светом и тьмой заклинаю, духа с той стороны призываю, завесу пройди, плоть обрети!
Свечи мигнули и погасли. Даже угли в камине тлели не так ярко. На уши свинцовой тяжестью навалилась тишина. Стало зябко. Я сдавленно выдохнула — изо рта вырвались клубы пара. Мучительно долго ничего не происходило. Я устала сидеть смирно и уже решила, что не вышло, как стукнула об притвор дверь, заскрипели половицы. Захотелось передёрнуться, но Петрас положил руку мне на плечо и шикнул. Из самого тёмного угла, до которого не доставал свет камина, к нам двигался тускло-зелёный огонёк. Он разрастался, обретая чёткие очертания, пока не замер в центре пентаграммы. Мигнул, и на месте огонька показалась прозрачная фигурка той, что и при жизни была похожа на бестелесного духа. Вокруг её тонкой шеи обмоталась золотая нить, второй край которой был привязан к посоху кузена. Почти как у невольницы или у зверя на цепи.
— Только быстро, — Петрас подтолкнул меня к ней.
— Айка, пожалуйста, прости меня, — затараторила я, с трудом преодолевая наползающий липкой пеленой страх. — Я не хотела вам зла, не хотела, чтобы тебе отрубали руку и гнали отовсюду, не хотела, чтобы ты голодала, а твоих товарищей вешали в назидание остальным. Мне так жаль, что вы умерли. Как ты там?
Призрак склонил голову набок и посмотрел печальными, измученными глазами. Я снова глубоко вздохнула, выпустив изо рта кольца густого пара. Он оседал на лице, смешиваясь с каплями ледяного пота.
— Зачем ты тревожишь меня? — без интонации заговорила Айка. — Разве ты не знаешь, что пустые извинения никому не помогут?
— Знаю, но... — я поступала глупо и эгоистично, но слишком больно было терпеть: — Вина за ваши страдания не даёт мне покоя. Пожалуйста, ведь это ничего не стоит — лишь пару слов!
Зеленоватый отсвет от её фигуры полыхнул ярче. Золотая нить истончилась.
— Когда я спасла тебя, то думала, что на том берегу встречу брата и отца с мамой, но здесь холодно и пусто, — её голос усилился, но звучал всё так же неестественно глухо, без тени эмоции. — Мы скитаемся вдоль Сумеречной реки одинокими странниками, не узнаём друг друга, ни дотронуться, ни поговорить не можем. А река не течёт, не катит свои воды к перерождению. Мы заперты в её круге — ни назад, ни вперёд тронуться нельзя. Прозябаем. И будем прозябать вечность. Ты за это просишь прощения?
Могильный холод пробирался под кожу, и кровь стыла в жилах. Мысли шевелились едва-едва, уступая под гнётом ужаса.
— Прости...
— Перестань извиняться! — бесплотный голос взвился до крика и хлестнул по ушам.
Золотая нить оборвалась. Зелень полыхнула так, что я на мгновение ослепла, а когда вновь смогла видеть, призрачная фигура освободилась и неслась прямо на меня. Зависла в пяди от моего лица. Дохнула смрадным тленом. Колени задрожали. Сознание улепётывало из тела через пятки, далеко-далеко.
— Нам обещали, что он придёт и сделает мир лучше для всех, даже для мёртвых. Но его нет. Есть только твой бог, тот, что забился в нору и трясётся от страха и обид. Найди его и вытащи оттуда. Заставь стать нашим богом, милостивым и всесильным. Заставь спасти всех нас. Следуй за Северной звездой, ведь ты и есть...
— Я не понимаю, — пропищала я сиплым, опавшим голосом. — Я не...
— Ты божественный посланник! Почему ты ещё здесь, а не ищешь его?! — призрак с громким гулом прошёл сквозь меня.
Я ощутила боль и ужас Айки перед смертью, робкую надежду, что на другом берегу будет лучше, чем здесь, и разочарование от того, что ничего не сбылось, и разъедающую пустоту внутри, которая заставляет забывать всё хорошее, оставляя лишь горечь и ненависть. Ноги подкосились, руки дёргались и выкручивались, но я не понимала, зачем и как остановиться.
— Дух неупокоенный, странник стороны, вернись к себе, отчаянный, оковы разорви, — послышался сухой речитатив Петраса. — Пройди путями тайными, обряды соверши, от скверны отмщения свой Атман отдели.
Я обмякла. Каменной глыбой навалилась апатия и усталость.
— Я же предупреждал: не показывай эмоции. Мёртвые всегда этим пользуются, — посетовал Петрас.
Я глотала ртом воздух, пытаясь отдышаться. Петрас запалил свечи и стёр пентаграмму. Он принёс мне одеяло с подушками и помог устроиться поудобнее.
— Выпей — полегчает.
Сунул мне под нос откупоренную флягу. От неё разило крепкой настойкой. Я с трудом заставила себя сделать несколько глотков. Напиток обжёг внутренности, убил могильный холод и разогнал застывшую в жилах кровь.
— Спа-спасибо, — прохрипела я. В мысли вернулась ясность, а вот тело, наоборот, покачивало на волнах — совсем развезло. — Не говори Вейасу...
— Только между нами, наш секрет, — Петрас взял меня за руку и принялся поглаживать тыльную сторону ладони большими пальцами. — Эта девочка единоверка из тех, что мы недавно повесили? Я сразу понял, что это они тебя обидели. Не вини себя ни в чём и не бери в голову их бредни. Они сами сделали свой выбор и поплатились за это — всё по справедливости.
Его тёмные глаза были почти такого же цвета, как у Айки, но оттенок — беззвёздной зимней ночи, холодной и не знающей пощады. Петрас не поймёт моей беды, вот Вейас бы понял, в ночь после казни он чувствовал почти так же.
Петрас придвинулся ближе и, мягко коснувшись щеки, повернул моё лицо к себе. Тяжёлый взгляд завораживал, как взгляд хищника, нацелившегося на добычу. Запах, терпкий и горький одновременно, обволакивал, опережая хозяина. Свет померк. Сладкий вкус молодого вина проник в рот вместе с требовательными движениями губ. Руки клубком змей кишели повсюду на моём теле.
— Нет! Оставь! Что ты делаешь?! — оттолкнула его я.
— И что же такое я делаю? — мурлыкал Петрас. Вдавил в пол и снова поцеловал. — Скажи мне, что же я делаю.
Его пальцы очертили контур выреза на платье, горячая ладонь скользнула внутрь и принялась поглаживать мою грудь. Страх и бессилие тошнотворным комом подступили к горлу.
— Зачем? — простонала я, заливаясь слезами. От крепкого вина и нападения призрака сил бороться не осталось. Я не могла пошевелиться. Подлец всё рассчитал с самого начала! — Ведь я даже не красивая.
— Глупая, — рассмеялся он, развязывая пояс на платье и вынимая мои руки из рукавов. — Есть камни яркие на вид, но на поверку они оказываются лишь крашеными стекляшками. А есть такие, что прячутся в самых недоступных скалах. Без огранки их трудно оценить, но оттого они только дороже. Диковинка, редкость — разве можно сравнивать их с безделушками, которые найдутся у каждого?
— Я для тебя всего-навсего редкий камень?
— Наиредчайший.
Нет-нет! Я не безвольный камушек в твоём посохе! Я человек!
Петрас облизывал мою шею, больно прикусывая и засасывая кожу. Он стянул платье ниже, оголив грудь. Неприятный холодок усиливал ощущение полной беспомощности.
— Ммм, до чего же хороша!
Никогда не ощущала себя такой слабой, постыдно уязвимой. Не могла ни вырваться, ни закрыться, ни утонуть в беспамятстве.
— Твоя красота завораживала меня ещё в детстве. Я каждый день отправлял прошения в орден, чтобы нас соединили брачными узами, а когда пришёл отказ, повсюду искал подобную тебе. Но такой больше нет: ты одна в своём роде. И теперь, когда ты сама пришла ко мне, я не упущу этот шанс. Ты будешь моей. Тебе понравится — обещаю.
Он так больно сжал мою грудь, что я не выдержала и вскрикнула.
— Не надо!
— Не переживай, я тебя не брошу. Как только в ордене узнают, что ты беременна моим наследником, им придётся согласиться на наш брак. Женщина принадлежит отцу своего ребёнка, так сказано в Кодексе.