Я отвернулась от брата и попятилась к очагу. Это оказалось не так-то просто. Взгляд то и дело наталкивался на туатов. Они вставали на четвереньки и ползли следом несколько шагов, пока я не отводила глаза. Но всё обошлось, я выбралась "без хвоста".
Мужчины сидели у очага. Хорхор помешивал кипевший в котле бульон. Микаш неаккуратными стежками штопал чёрно-бурую медвежью шкуру. Глянул на меня, и костяная игла в его пальцах сломалась. Я забрала шкуру и принялась за дело сама, пожалев иголки Хорхора.
— Зачем? Ты же все пальцы исколешь! — воскликнул Микаш, когда я в очередной раз с кряхтеньем проткнула толстую шкуру иголкой.
— Не сахарная — не растаю, — припомнила слова отца. Закусила губу, поднатужилась и сделала очередной стежок. Напёрстков бы сюда парочку, да потолще.
Микаш понурился и отодвинулся. Когда я закончила, Хорхор раздал нам по миске супа, в котором плавали куски свежего мяса.
— Забил лучшего оленя, — радушно улыбнулся он.
Сам Хорхор не ел. Видно, чистых мисок не хватало. Сказал бы, я помыла. Или... А вдруг еда отравлена? Я протянула миску обратно.
Хорхор качнул головой:
— Это мясо священного животного. Оно придаст силы для ритуала. Съешьте всё, если хотите спасти ваших друзей.
Пришлось есть, хотя я насытилась, не очистив миску даже наполовину, а вот Микаш доедал уже третью порцию. Обжора!
— Почему эта дрянь на нас не подействовала? — спросил он между сосредоточенным жеванием. — Меречки-эмеречки не вселились, или как их там?
Захотелось высказать, что я думаю о его привычке коверкать "сложные" названия, но голос Хорхора успокоил, как по волшебству.
— Вы отмечены другими духами: маленькая Искательница — мятежным духом перемен, — он легонько коснулся моего плеча и повернулся к Микашу. Тот весь напрягся и скрестил на груди руки. Хорхор снисходительно улыбнулся: — А грозный Разрушитель — сумеречным духом возмездия.
— Очередные бредни, — пробубнил медведь.
Разрушитель? А что? Ему подходит!
— Пойду, подготовлю всё к ритуалу. — Хорхор направился к стене с костюмами и масками.
Я придвинулась поближе к Микашу.
— Что тебя так злит? — спросила шёпотом.
— Ты ведь со мной не разговариваешь? Так, пожалуйста, продолжай в том же духе, — съязвил он, пытаясь отвертеться.
— Нет, ты вчера что-то недоговорил. Выкладывай! — наседала я. Из кожи выпрыгну, но расколю. Как орех.
— Ничего важного, ещё одни суеверные бредни, — он отворачивался и закрывался руками.
— Если бредни, тем более скажи — посмеёмся вместе.
— Это не смешно, а глупо. До нашествия к нам приходила горевестница. Сказала, что когда-нибудь тьма совьёт гнездо в моей душе и я стану проклятьем для людского рода. Мать испугалась, хотела от меня отказаться. Я услышал это в её мыслях и заставил забыть. Помнил только я. В кошмарах видел себя тёмной тварью с разноцветными глазами, сжигал людей на площадях больших городов, сжигал целые села вместе с жителями. А внутри была только ярость и ненависть ко всему живому. — Микаш поднял на меня затравленный взгляд: — Теперь ты меня боишься?
Я вскинула брови. Боюсь ли? Иногда он пугает меня грубыми выходками, ранит резкими словами. Но демонического в нём не больше, чем во мне. Искательница и Разрушитель.
— На меня однажды напал единоверец. Он полыхал гневом и ненавистью, я ощущала их почти осязаемыми. С тобой такого не случалось, даже когда ты разбил себе руки из-за моих слов. Скорбь, гордыню — вот что я в тебе чувствую, но не злобу и не ненависть. — Я придвинулась поближе и взяла его ладонь в свои. Огромная, бугристая от жёстких мозолей, на ощупь шершавая и тёплая. Под моими пальцами она расслабилась и обмякла. — Горевестница явилась на церемонию взросления Вейаса. Это она велела ему добыть клыки вэса, а мне предрекла скорую смерть при родах. Я сбежала поэтому, а не из-за Йордена. Я хотела жить. Хотела увидеть все чудеса Мидгарда, а не умирать от тоски в четырёх стенах с человеком, который никогда меня не полюбит.
Микаш сжал мои ладони. Взгляд лучился ласковым светом, хрупкими, нежными эмоциями. Пожалел меня, надо же!
— Ты не умрёшь. Я буду тебя защищать! — сказал он так пламенно, совсем как влюблённый мальчишка.
Наивный-наивный медвежонок! Я не выдержала и залилась смехом. Микаш отдёрнул руку и насупился, его лицо покраснело.
К нам уже шёл Хорхор с ворохом меховых одежд. Я прикрыла рот ладонью и заставила себя замолчать.
— Вот костюмы для ритуала, — Хорхор разложил накидку из шкуры белого медведя возле чёрной, которую я недавно штопала. Нам вручили по овальной маске: мне белую с тонкой каймой вьющегося голубого узора, Микашу — чёрную, перечёркнутую белыми, похожими на шрамы, зигзагами. — Демоны Северной звезды просачиваются через врата Червоточин во время сияния и меняют лад гармонии мира. От этого у людей начинается безумие. Оно позволяет эмирикам пролезать им под кожу и овладевать телами. Нужно спеть правильную песню и станцевать правильный танец. Он настроит гармонию на изначальный лад и призовёт добрых духов. Они изгонят эмириков и излечат безумие. Играть и петь буду я, а вы — танцевать.
Звучало бредово. Даже по моим скудным суеверным меркам.
— Я не умею танцевать и уж точно не стану позориться в этом! — Микаш отпихнул от себя чёрно-бурую шкуру и встал, нависнув над Хорхором угрожающей громадиной.
— Для моих соплеменников это была великая честь. Здесь не надо ничего уметь, духи сами покажут, — шаман обезоруживающе улыбнулся. — Знаете легенду о Небесном Повелителе и Белой Птице?
Микаш вопросительно глянул на меня. Легенды о Небесном Повелителе не дошли до наших дней. Первые книжники не успели их записать до того, как умерли помнившие их сказители. Я знала лишь, что младшим сыном Небесного Повелителя и Белой Птицы был сам Безликий.
Видя моё замешательство, Хорхор начал рассказывать:
— На заре времён, когда людей ещё не было, а боги свободно бродили по земле, жила Белая Птица, прекраснейшая из духов. Но Птица была горда. Кто бы ни сватался к ней, она всем отказывала.
Прослышал о её красоте сам Небесный Повелитель, высокий Тэнгри, сильнейший из первостихий. Только она была достойна стать его женой. Изловил он Птицу серебряным силком и посадил в золочёную клетку. Обольщал, угрожал, умолял принять его руку, но Птица не соглашалась. Отказывалась от подарков и еды, терпела неволю, пока не зачахла. Сжалился над ней Тэнгри, распахнул клетку и сказал: "Улетай, гордячка, чтоб духу твоего здесь не было! Всё сердце изгрызла!" Птица взмыла в небо и растворилась в облаках, ни разу не обернувшись.
Долго горевал о ней Тэнгри, но даже самые глубокие раны со временем затягиваются. Настал час войн. Спустился Тэнгри на землю, чтобы сразиться с полчищами демонов. Пять дней и шесть ночей рубился он с тварями, а после скрылся в пещере, чтобы восстановить силы.
Лечить его раны явилась юная дева. Столько ласки было в её прикосновениях и света в ясных очах, что Тэнгри пленился ею. Дева сказала: "Я буду с тобой этой ночью, если ты отпустишь меня с первыми лучами солнца и не спросишь ни о чём". Тэнгри согласился. Полной сладостной неги и трепета стала для них темнота. Наутро дева растворилась в тумане, а Тэнгри снова бросился в битву. Во время передышки дева опять явилась лечить его раны. Так они и встречались, на миг неуловимой летней ночи. Тэнгри не спрашивал, когда дева снова придёт и придёт ли, не знал даже её имени.
Однажды дева пропала. Шесть лун миновало, а от неё ни весточки. Затосковал Тэнгри и вернулся к себе во дворец. Ждал её, но искать не отваживался, помнил, как вышло с Птицей. Ещё одна луна истончилась, умерла и возродилась тонкорогим месяцем. Мрачным вечером сидел Тэнгри в зале с хрустальным куполом и пересчитывал стада звёздных овец на небосводе, когда в распахнутую дверь влетели голуби. "О, всеблагой Властитель небес, послала нас к тебе Белая Птица. Схватил её Чёрный Коршун-лиходей и унёс к себе в гнездо. Хочет он забрать вашего птенца и взрастить в нём ненависть тебе на погибель". Не понял слов голубей Тэнгри, но гордячку Птицу не бросил.
Отыскал он гнездо злодея на подпиравшей небо скале и схватился с ним. Выдрал ему все перья и сломал стальной клюв. Рухнул Коршун в ущелье и уже никогда не поднимался к небу. Взлетел Тэнгри в гнездо, чтобы освободить Птицу, но увидел там пропавшую деву на сносях. Припомнил Тэнгри слова голубей и всё понял. Задурила голову чарами Белая Птица, сменив праздничный облик на будничный, да и спутала куда сильней, чем серебряным силком. Подхватил Тэнгри Птицу и унёс к себе во дворец.
Родила она мальчика, статного и сильного, как сам Небесный Повелитель. Взял его Тэнгри на руки и говорит: "За что, жестокая, ты мучаешь меня? Я складывал мир к твоим ногам, я целовал твердь, по которой ты ступала, а ты играла со мной, приманивала и бросала, мечтая о свободном полёте. Разве не видишь ты, что едва не разбилась, летая одна? Я не хочу тебя неволить, но предлагаю защиту и этот дом, чтобы ни один коршун не смог обидеть тебя или этого ребёнка". Смилостивилась над ним Птица: "Все любили славу о моей красоте, а не меня саму, потому я испытывала их в образе невзрачной девы. Только ты смог её полюбить, и отныне я буду с тобой, пока ты не попросишь меня уйти". "Тогда ты останешься со мной навсегда!" Они поженились и вместе шли рука об руку сквозь радости и горести до самого конца.
Я заворожено выдохнула и улыбнулась. Красиво! Душевно. О такой любви я мечтала, взаимной, полной нежности и заботы. Знаю, многим такая история покажется чересчур слащавой, Микаш точно посмеётся. Сейчас в почёте герои вроде лорда Гарольда из баллад знаменитого авалорского барда Бэйрона. Метущиеся, отверженные, полные цинизма и презрения к людям, они играючи сводили с ума красоток и губили их. Никогда не понимала, что в таких героях находят мои сверстницы. Мужчина должен быть благородным и сильным, выше обид и мелких дрязг, а любовь чистой и счастливой, на всю жизнь. Иначе это не любовь, а как у Вея с простолюдинками — пустая страсть.
— Хорошая история, правильная, — зашевелился Микаш. Только бы не опошлил! — Нельзя бросать женщин в беде, какими бы глупыми они ни были.
О, боги, умеет же всё испортить!
— Я спою об этом, а вы станцуете, — Хорхор усмирил нас умиротворённой улыбкой. — Ты будешь Небесным Повелителем, а она — Птицей, — Микаш скорчил кислую рожу. — Если вы, конечно, хотите спасти своих друзей.
Я первая накинула на себя тяжёлую белую шкуру. Ради брата можно и потерпеть — он ведь столько унижений из-за меня пережил. Что по сравнению с ними оттоптанные ноги?
Маска впилась в лицо, хорошо хоть из дерева — оно тёплое. Смотреть через узкие прорези было непривычно, как будто в замочную скважину подглядываешь. Микаш с недоверием теребил чёрную шкуру. Не дождавшись его, я вышла на свободное пространство.
— Разве не самое красивое создание в мире? — усмехнулся Хорхор.
Микаш хмыкнул, аккуратно натягивая шкуру, чтобы не разорвать мои швы. В чёрной маске он выглядел зловеще, как мой суженый из сна. Смешно, ведь мы друг другу даже не нравимся.
Микаш замер возле меня, как во время поединков:
— Никогда не чувствовал себя так нелепо.
Я обошла вокруг него, придумывая движения. Как можно рассказать историю танцем? Жестами рук, изгибом туловища, скрестными шагами, па из бальных танцев? Я ещё помню их, удивительно! Учителя меня не хвалили, даже когда я из кожи вон лезла, чтобы всё сделать правильно. Вставали перед глазами залихватские танцы простолюдинов во время Самайна. Я бы смогла повторить и их. Только хотелось выдумать своё. Смогу ли? Или распугаю всех духов и упаду?
Хорхор тоже надел маску, жёлтую, некрашеную, из морёной ели, обклеенную по краю сеном. В руки взлетели колотушка и бубен. За первым ударом полилась песня на непонятном языке, похожая на вчерашнюю, но более мягкая и плавная. Подхватила и закружила в такт.
Я порхала, словно птица, наслаждаясь свободным полётом. Изгибалась, взмахивая руками, как крыльями. Будто не было на мне тяжёлых одежд, даже ноги не оскальзывались на ледяном полу. Я качала бёдрами, встряхивала плечами. Натягивались сухожилия, сжимались мышцы. Пятка — носок — шажки на цыпочках. Прыжок и приземление на одну ногу. Поворот, подскок и неистовое кружение. Дома мой танец сочли бы бесстыдно откровенным. Хотя... я же и так порченная, так что к демонам скромность! Теперь я буду делать, что и как хочу!
Микаш замер неподвижной скалой. Ну же! Если есть хотя бы маленький шанс помочь нашему отряду, мы должны это сделать. Я взяла Микаша за руку и увлекла за собой, опёрлась поясницей о его локоть и прогнулась, пытаясь достать до ног волосами. Хорхор замолчал и опустил бубен. Моя спина затекала от неудобной позы, но Микаш удерживал крепко, даже дышать перестал. Снова ударил бубен, звякнула колотушка. Ещё. И быстрей. Микаш помог мне распрямиться и притянул к себе. Глаза в прорезях маски полыхали, обдавая нестерпимым жаром.
Я вырывалась, но он не пустил: закружил меня вокруг себя, поднял над головой. Я оттолкнулась от его плеч и едва не упала. Микаш подхватил у самого пола и снова закружил. Я пятилась, но он настигал и утягивал в свою пляску. Она пугала меня! Голос Хорхора следовал за нашими движениями, то вздымаясь, то падая, бубен задавал ритм.
От бессилия я рухнула на колени. Это конец! Закрыла лицо ладонями. Звуки стихли. Я выглянула из-под растопыренных пальцев. Микаш протягивал мне руку. Я приняла её, он помог мне подняться, поклонился и ушёл.
Хорхор встряхнул бубен. Микаш развернулся прыжком и выхватил меч. Взмах, второй, свист рассекаемого клинком воздуха. Микаш был великолепен во время тренировок, но сейчас, борясь с невидимыми противниками, он превосходил себя. Стремительный стальной шквал, неукротимость стихии, огненное дыхание всепоглощающей ярости. Клинок жил вместе с ним, был его продолжением, посылал волны, рубил непредсказуемыми выпадами и взлетал на защиту. Ноги мягко переступали, пружинили хищническими прыжками.
Ритм замедлился. Микаш замер, спрятал меч в ножны и уселся на полу. Я опустилась подле него и провела ладонями по натруженным плечам, вниз вдоль рук, переплела свои пальцы с его в тугой замок. Не разрубить. Отошла на шаг — Микаш отпустил. Я поманила его за собой. Мы снова танцевали вместе, только я не убегала, а он не наступал. Уверенно вёл и слушал, чтобы я не сопротивлялась. Я прижималась к нему тесно, доверчиво, трепетно, купаясь в потоках клокочущей страсти.
Я уже была не я. Кто-то овладел моим телом настолько незаметно, что я поняла это, только когда утратила контроль. Оставалось лишь наблюдать со стороны. Никогда не думала, что моё тело может двигаться настолько плавно и грациозно, столько дерзости в каждом изгибе, брошенном из-под маски взгляде, повороте головы. Микаш подкидывал меня в воздух, словно пушинку, я отталкивалась от его плеч, и он ловил меня в крепкие объятия.
Мы расходились. Бубен стихал, звучал лишь мерный голос Хорхора. Изображал неистовую битву, тоскливое мерцанье огоньков в ночном небе, тревожный щебет птиц. Микаш оживился и продолжил пляску с клинком. Ни один щёголь, изучивший все бальные танцы, не сравнился бы с ним в сокрушительной мощи. Микаш замер предо мной, оглядывая удивлённо и грозно. Моля о пощаде, я потянулась к нему. Всей душой надеялась, что он не оттолкнёт и поймёт. Он подхватил на руки и закружил по комнате долго-долго, пока голова не захмелела. Отпустил, отвернулся, но я не позволила ему уйти. Мы завершили танец вместе. Несколько стремительных поворотов, я снова прогнулась, опершись на его твёрдую руку.
