— Лайсве? — прошептал он как молитву.
Видел ли, почувствовал ли? Он такой одинокий. Хочется прогнать, как приблудную собаку — камнями, чтобы нашла других, более достойных хозяев, но без него у меня никого нет. Между нами образовалась порочная связь, оборвать которую уже не получалось.
Я навязала Лютика пастись и распаковала вещи. Микаш убрал меч и безотрывно смотрел на пламя. Я положила ему на колени "мышью побитый", как он выражался, каравай, обняла со спины и спрятала лицо у него на плече. Его рубашка промокла от моих слёз. Микаш взял мою ладонь в свои и по одному прикладывал к губам исколотые пальцы. Выражать чувства без слов у него получалось намного лучше. Если бы он сейчас опрокинул меня на одеяла, стянул одежду и взял, я бы не сопротивлялась. Порой мне до одури хотелось его, каким бы ужасным грубияном он ни был, но как и всегда он не зашёл дальше невинных ласк. Самый благородный из мужчин, он сторожил мой сон, а потом я его.
Я предложила ехать дальше на юг в Ланжу, как будто только в голову пришло. Оттуда до Эскендерии было рукой подать. К началу осени мы миновали невысокую горную гряду и оказались в унылых знойных степях. Микаш приободрился, увидев родной пейзаж, а я не привыкла к лысой и плоской земле, без деревьев и возвышенностей. Серебристое море ковыля волновалось на ветру, редкие птицы вспархивали из-под копыт. Чем дальше, тем суше травы и чернее выжженная земля. С севера дули пронизывающие осенние ветра, от которых нельзя было укрыться ни в перелеске, ни в ложбинке меж холмами.
Лошади тащились едва-едва. Даже Беркут больше не гыгыкал, спотыкаясь и чуть не падая. Микаш чудом держался в седле.
— Ну же, скотина, до речки дойдём — передохнешь, — прикрикнул он. — Всего ничего осталось.
Беркут горестно вздохнул и поплёлся дальше.
— Здесь, — скомандовал Микаш и спрыгнул на землю.
Где-то там или где-то тут, какая разница? Я тоже спрыгнула.
— Расседлай и своди коней на водопой. — Микаш махнул рукой в сторону. Реки видно не было, только сыростью тянуло и тиной. — Я пока поищу, из чего можно костёр развести.
Я потащила лошадей к берегу на верёвках. Он был такой крутой, что пока не станешь на край, не разглядишь обрыва. Лютик сошёл спокойно, а затейник Беркут сел на попу и съехал вниз, едва не опрокинув меня в воду. Придурковая скотина, правильно Микаш ругается!
Вода в реке была мутно-жёлтая. Лошади цедили её сквозь зубы — ничего лучшего в округе не наблюдалось. Когда они напились, я отвела их в лагерь, взяла котелок с полотенцем и вернулась к реке. Воду процеживала через ткань, чтобы отсеять песок. Выходило долго. Я почувствовала на себе взгляд и вздёрнула голову. На противоположном берегу сидел тощий светловолосый паренёк в обносках и процеживал воду сквозь полотенце.
— Эй, ты кто? — спросила я.
— Эй, ты кто? — эхом отозвался он и поднял на меня кристально-голубые глаза на измождённом, обветренном лице. Моё отражение в зеркале. В руках полотенце, алое не от песка, а от крови. Сердце ухнуло в живот, к горлу подступил тошнотворный ком.
Я подскочила, и оно за мной. Побежала, и оно побежало в противоположную сторону.
— Микаш! — звала я, будоража коней.
Его нигде видно не было. Я вздохнула поглубже и закрыла глаза, сосредотачиваясь на внутреннем зрении. Искала льдисто-голубую ауру со стальным прожилками, тяжёлую, будто налитую свинцом. Никого тут больше не было, ничего не мешало. Я ощутила Микаша вдалеке, на границе того расстояния, которое охватывали мои способности. Возвращался. Я побежала ему навстречу. А, пожитки, неважно! Лишь бы самой ноги унести.
— Чего как сайгак по пшенице скачешь? — недовольно поинтересовался Микаш.
— Демон. Доплер. Он скопировал меня, — сбивчиво объясняла я, размахивая руками и пытаясь унять тяжёлое дыхание.
— Где? — он нахмурил брови.
— У реки, на противоположном берегу. Скорее! — я дёрнула его за локоть, Микаш едва не выронил охапку с трудом добытых коряг.
— Спокойно! Если бы он хотел напасть, то напал бы ещё там, — он направился вперёд. Я следом, едва поспевая за размашистыми шагами.
В лагере всё было тихо. Лошади щипали пожухлую траву и даже не повели ухом, когда мы приблизились. Микаш кинул дрова на землю и пошёл к реке. Я старалась не отставать.
— Я ничего не чувствую, — Микаш развёл руками. На противоположном берегу было пустынно. Поднимался туман, предвещая скорые сумерки. — Какая хоть у него аура?
— Я тоже его не почувствовала, — я потупилась. — Но он точно был!
— Может, тебе привиделось от усталости и жажды. Попей воды, погрызи сухарей и ложись отдыхать. Я сам всё сделаю.
— Мне не привиделось! Ну может, и привиделось, но не от усталости! — я опустила взгляд на мутную воду. — У него полотенце было в крови. Как думаешь, это не значит ничего плохого? Иногда жены воинов видят себя стирающими окровавленные рубашки своих мужей, а потом приходят известия об их гибели...
— Бабские суеверия. У тебя и мужа нет, — Микаш побрёл наверх. Я за ним.
— Но у меня есть Вейас, отец... и ещё ты.
Микаш обернулся так резко, что я едва не упала. Он перехватил меня за талию и вытянул наверх.
— Есть. Вроде как, — закончила я.
— Не переживай. Никакая зараза меня не возьмёт, — отмахнулся он и поспешил к лагерю, словно стремился от меня убежать.
— Считаешь себя неуязвимым? Зря. Помнишь, как тебя вэс в лабиринте потрепал?
— Но я ведь выжил.
Я потупилась. То была чистая удача, и совсем не его. Больше Безликий не поможет. Микашу нужно научиться беречь себя, только как объяснить, чтобы он послушал? Был бы на моём месте кто-то поумнее.
Мы развели костёр, которого едва хватило, чтобы подогреть воду. Мы поели и улеглись спать.
Первый сон Микаша
Ласково припекало летнее солнце. Пахло разморёнными зноем травами, сладкими и терпкими одновременно. Микаш катал между зубами колосок мятлика и лениво наблюдал за пасущимися на лугу козами.
— Матушка поесть передала, — послышался звонкий голос.
Мелькнуло льняное платье, взметнулись толстые косы, на светлой макушке венок из одуванчиков.
Она опустилась рядом. Не глядя на неё, Микаш откусил краюху свежего каравая и поднёс к губам кувшин. Капли холодного молока перетекали с уголков рта на подбородок и падали за пазуху. Хорошо-то как! Он почти забыл, что так бывает.
— Я тебе подарок сделал, Одуванчик, на день рождения. Держи, — Микаш протянул ей куклу из веточек.
— Шутишь, что ли? — заговорила она насмешливо. — Мне не пять лет!
От её смеха у него всегда душа в пятки уходила. Микаш медленно повернул голову:
— Лайсве?
Она была так красива, что аж дух захватывало. Глаза горели хитринками, щёки румянились здоровьем, тело округлилось приятной женской полнотой.
— А кого ты ждал увидеть? Здесь только ты и я, одни во всём мире.
Микаш приподнялся на локтях. Она придвинулась ближе и провела пальцем по его губам. Он дышал глубоко, кровь обращалась в огонь и стучала в висках. Как же тяжело с этим бороться!
— Не играй со мной, — Микаш перехватил её запястье и попытался оттолкнуть.
— А для чего ты мне игрушки даришь?
Она вспорхнула ему на колени и придвинула лицо пьяняще близко. Глаза потемнели, стали более насыщенного оттенка, закрыли собой солнце и небо. Палец проделал путь от подбородка до завитков волос на его груди, торчавших из сбившегося ворота рубашки.
— Разве не для этого? — розовые губы дрожали, как лепестки мальвы. Манили. Поцелуй обжёг, закружил голову.
Её ножки сомкнулись у него за спиной. Она вдавливалась в него, терзала рот. Настолько хорошо, что даже больно. И хочется до безумия!
Быть того не может.
Микаш дёрнул головой и открыл глаза.
— Проснулся? — послышался ехидный голосок. Лайсве рылась в вещах, отвлеклась и в упор взглянула на него: — Ты стонал. Что снилось?
— Кошмар.
— Ага, поэтому твой дружок весь взбудоражился? — засмеялась она.
Микаш скривился и подскочил на ноги так резко, что даже голову повело.
— Иди ты, знаешь куда?! Я долго терпел твой склочный нрав и смех без причины, но сейчас ты перешла все границы. Можешь и дальше возвышаться в своих глазах, издеваясь над другими, только меня от этого уволь!
Он не знал, чего хотел добиться своей тирадой. Не станет же Лайсве перед ним извиняться. Она никогда себя этим не утруждает, даже когда признаёт вину.
— Надо же, какой чувствительный! — она ущипнула его за плечо и залилась гнусным смехом.
Последняя капля переполнила чашу. Микаш подхватил плащ и зашагал прочь. Нет, на этот раз он не вернётся!
* * *
Здесь не было даже куцых кустиков. Как сходить в кустики, если кустиков нет?! Ну и что, что я далеко от лагеря. Ну и что, что Микаш посапывал без задних ног, когда я уходила. Ну и что, что туман такой непроглядный, что я даже ног не вижу. Просто сегодня был один из таких дней... Когда я ненавидела всех и вся, а живот крутило так, что хотелось биться в истерике. Сделала то, что собиралась, без кустиков и повернула обратно. Глупо было уходить далеко в тумане, но у меня был хороший ориентир, большой такой — не пропустишь. Аура Микаша. Странно, он оказался гораздо ближе, чем я рассчитывала. Не приведи Безликий, видел. Хотя, какая мне разница?
Он сидел на берегу реки спиной ко мне и смотрел вдаль. Я опустилась рядом, свесив ноги с крутого берега. До воды далеко, её даже не видно в тумане. Мы молчали. От скуки я начала болтать ногами.
— Мне здесь не нравится.
Он не отвечал.
— Давай уедем поскорее. Я плохо спала. Чувство такое, будто за нами кто-то следит.
Я поёжилась. Холодно, нужно было надеть плащ. Микаш снял свой и обернул вокруг моих плеч.
— Я не буду больше беспокоиться по пустякам и кричать, обещаю! Едем?
Он повернул голову и заглянул мне в глаза, словно что-то там искал. Я тоже заглянула. Пересчитала все крапинки в его радужках — ни одной с прошлого раза не прибавилось. Я заискивающе улыбнулась.
— Только не это! — застонал он.
Я пожала плечами, встала и протянула ему руку. Микаш тяжело вздохнул, но все же поднялся и вернулся в лагерь вместе со мной.
Туман немного разошёлся, и мы выехали. Двигались вдоль берега, чтобы не заблудиться, опасались упасть, если вдруг станет скользко или топко. Из дымки выплыл почерневший остов печной трубы, следом ещё один и ещё.
— Микаш! — позвала я.
Он не разговаривал, хмурился, грыз губы; думала, совсем их съест. Как будто надулся на меня за что-то. Неужели из-за доплера?
Микаш натянул поводья и спешился. Я следом. Перед нами раскинулась спалённая деревушка на три дюжины дворов. Из пепелищ торчали только кладки труб.
— Нашествие? Странники? — испугалась я.
— Не думаю, — он передал мне поводья и опустился на корточки возле одного из пепелищ. — Странники оставляют за собой горы трупов, а тут люди заживо сгорели.
Он достал из-под головешки маленький почерневший череп. Я неуютно повела плечами.
— Присутствия не чувствуется, но аура у места дурная, как будто они сами себя сожгли, — Микаш положил череп обратно и провёл рукой по лбу, растерев сажу. Я достала платок и принялась её счищать. Микаш морщился, но терпел. — Поехали. Здесь мы ничем не поможем, а с демонами лучше драться там, где будет легче нам, а не им.
Ехали долго, даже после заката, чтобы не останавливаться вблизи сгоревшей деревушки. Проклято место или нет, но неупокоенные духи там точно ещё бродят.
Было уже за полночь. Туман поредел, небо прояснилось, огромным жёлтым диском взошла луна. Беркут то и дело спотыкался, Микаш одёргивал его на себя и ругался. В конце концов жеребец рухнул, Микаш вылетел из седла и распластался на земле. Я спрыгнула и подбежала к нему.
— Ты в порядке?
Он отплёвывался от грязи, пытаясь сесть. По разбитому лицу текла кровь. А вот Беркут встал и отряхнулся как ни в чём не бывало.
— А ты как думаешь?! — вызверился Микаш.
Я махнула рукой и принялась разбивать лагерь. Пускай сам со своей пораненной гордостью разбирается! Река была неподалёку, всё такая же мутная, а вот дров в округе не наблюдалось совсем.
Микаш безучастно сидел на земле, где упал, и прижимал к разбитому лбу лоскут ткани.
Пить некипяченую воду я не рискнула — и так подташнивало.
— Пожалуйста, помоги насобирать дров! — попросила я предельно серьёзно.
Микаш встал и ушёл. Долго не возвращался. Я расстелила одеяло и легла, смотрела на звёзды. Морозное дыхание осени опаляло щёки. Хорошо, что это юг, на севере на открытой местности мы бы околели. Немного пройти осталось, выдержать, дотерпеть, а там... что там, я не знала, но старалась не терять надежды. Ведь ради неё и шла.
Микаш вернулся и бросил охапку дров у моих ног. Я распалила костёр на скорую руку и приладила над ним котелок. Огня едва-едва хватило, чтобы закипятить воду. Залила ею остатки овса, разложенные по мискам, добавила по куску вяленого мяса и вручила Микашу его порцию. Он всё съел в один присест. Ни тебе "спасибо", ни "как вкусно ты готовишь", ни "какая ты замечательная хозяюшка". Не нужно похвалы, но сказал бы хоть слово!
Микаш потёр лоб.
— Рана открылась? Дай посмотрю.
— Отстань! — он оттолкнул меня так, что я едва не упала. — Никому твоя жалость не нужна!
Я вовсе не хотела тебя жалеть, дурень! Сухо высказала ему:
— Если ты во мне разочаровался, уходи. Я не буду больше на тебя рассчитывать.
Я передвинула одеяло на тёплое от костра место и легла спать. В голове роились мысли. Обидно, конечно, что он меня так быстро разлюбил, хотя я не понимала, чем вызвала его чувства. Микаш шёл за мной как будто из упрямства, хотел что-то доказать. Я знала, что однажды он поймёт, что я не такая, какой он меня вообразил, и бросит, как бросали все мужчины в моей жизни. Зачем я к нему привязалась? Заснула с мокрыми щеками.
Второй сон Микаша
— Ваша Милость, погодите минутку. Совсем чуть-чуть заколоть осталось.
Микаш стоял перед большим зеркалом с ажурной рамой, откуда на него смотрел молодой франт в дорогой одежде с бесчисленными золотыми украшениями. Волосы на затылке тянуло от тугой причёски, которую дозволялось носить только Сумеречникам. Кто-то возился за спиной, расправляя складки и приглаживая оборки на манжетах.
— Что происходит? — спросил Микаш, пытаясь повернуться к собеседнику лицом, но тот снова скользнул ему за спину.
— Ваша помолвка, забыли? Похоже, когда падали с коня, головой вы приложились сильнее, чем мы думали. Позвать целителя?
Микаш поймал взглядом неуловимого слугу. Это был невысокий щуплый мальчишка в голубой ливрее, с выгоревшими на солнце до огненной рыжины волосами и конопатыми щеками.
— Нет, не стоит, — ответил Микаш, разглядывая его по-птичьи жёлтые глаза.
— Тогда идёмте. Мы уже опаздываем. Ваша невеста обидится.
Микаш кивнул, силясь понять, что происходит.
Они спустились в холл по широкой лестнице с резными перилами. Микаш уже где-то видел этот светлый замок, только не мог вспомнить. В приёмном зале толпилась разодетая знать. Здоровались, кивали, кланялись, протягивали ладони для рукопожатия, улыбались. Микаш отвечал и боялся. Вдруг всё окажется шуткой? Его переодели в господскую одежду, чтобы поиздеваться, а когда он поверит, посмеются и вышвырнут на улицу!
