По цене одной души

Размышления мои прервал истошный вопль мобильного. Заставивший вздрогнуть и оглянуться прогуливающуюся по улице поселка пожилую пару. Да что там, я сама подскочила на месте на добрую четверть метра. А ведь еще совсем недавно шутка казалась мне удачной. Реальная запись визга баньши — музычка редкая и гнусная. Но я даже предположить не могла, устанавливая ее в качестве мелодии вызова для контакта, что Марине Львовне Мищенко однажды все-таки взбредет в голову мне позвонить.

— Д-да, — все еще не вполне отойдя от шока, вызванного то ли внезапным звуком, то ли личностью звонившей, выдавила я в трубку.

— Александрова? — подозрительно уточнила Мищенко.

— Пока, вроде, да, — не удержалась я от искушения съязвить. — Что Вам нужно?

— Отдай брелок, Александрова.

Я, признаться, не сразу сообразила, о чем речь и зачем Мищенко мог потребоваться от меня какой-то брелок. А когда поняла, обалдела еще больше. Ничего себе заявочки! На кой черт ей понадобилась эта безделушка?! Именно этот вопрос я и выдала нахальной мадам, даже не подумав потрудиться облечь его в хоть сколько-нибудь вежливую форму.

— Мы пытаемся искать Александра, — сухо сообщила в ответ Мищенко. — И нам нужна его вещь.

— Эта вещь — моя, — отчеканила я в трубку. — А у вас, между прочим, его вещей полным-полно.

— Они все не годятся.

Я ушам своим не поверила. Только что в голосе Марины Львовны прозвучала не обычная для нее непрошибаемая самоуверенность, а нечто, здорово напоминающее отчаяние.

— Почему? — искренне удивилась я.

— Мы пригласили пифию, ту самую, из Новосибирска. И перебрали все, что можно, но ничего не получилось. А тебе и той... женщине удалось.

Паузу перед словом "женщина" не заметить было невозможно. Кажется, Мищенко по привычке хотела назвать самодеятельную пифию как-то крайне невежливо, но успела удержаться и вовремя исправиться. А подобная корректность, надо сказать, была совершенно не в ее стиле. Похоже, насчет отчаяния я не ошиблась.

Зачем же ей так нужен был Сашка? Она ведь никогда его не любила. Это говоря вежливо. А говоря честно — терпеть не могла. Да и Ветринский в долгу обычно не оставался. Эти двое всегда были типичными тещей и зятем из анекдотов. Неужели все делалось ради Ганки?

На миг мне даже стало стыдно. Что ни говори, а Ганне сейчас не позавидуешь. И умом я понимала, что следует проявить к ней сочувствие. А не вымещать обиды на ее беспардонную мамашу. Но с сочувствием как-то упорно не складывалось.

Вся эта игра двух семеек была мне глубоко неприятна. Потому, что я знала — Сашка Ганне никогда особо не нравился. Со временем это, так скажем, отсутствие симпатии дошло до измен. Да, Ветринский был в этой семье не единственным нарушителем священных обетов. Но он, в отличие от своей достойной супруги, ограничивался случайными связями без всяких продолжений.

Смолин о романах Ганны не знал. Порой данный факт даже вызывал у меня сожаление. Хотелось бы посмотреть, какое выражение появится на его физиономии от таких новостей. Но я всегда считала, что это не мое дело. Потому никому так и не рассказала, как однажды увидела Ганку в ресторане с каким-то субъектом. Вели они себя крайне недвусмысленно. Пришлось немало постараться, чтобы Артур так ничего и не заметил.

В свете того, что я видела своими глазами, еще пяток из доброй сотни заботливо донесенных до меня коллегами сплетен выглядел вполне правдоподобно. И зачем, спрашивается, вообще был весь этот цирк? Правда, куда больше общей бессмысленности этого действа меня поражала неуместность присутствия Сашки среди его участников. Во всяком случае, того Сашки, которого знала я.

Мищенко сопела в трубку, терпеливо пережидая мой приступ задумчивости. И это тоже было странно. Настолько, что мне вдруг до чертиков захотелось разобраться во всей этой нелепице с договорным межклановым браком.

— Брелок я Вам не дам, — сухо сообщила я. — Только лично пифии. И у нее же потом заберу. Он мне, знаете ли, дорог как память.

В ответ на столь провокационное заявление я ожидала услышать что-нибудь язвительное или даже откровенно хамское. Например, очередную порцию обвинений в желании отомстить Ганне за свой разрыв с Сашкой. Но ничего подобного не последовало.

— Хорошо, — ровным голосом отозвалась Мищенко. — Приезжай сегодня к восьми вечера в Академию. Мы будем на кафедре пифий.

Уже из машины я снова позвонила Женьке, сообщила, что у Савченко ничего не нашла, и возвращаюсь в город. По моим подсчетам, до назначенного Мариной Львовной времени я еще успевала навестить библиотеку и обдумать план проникновения в закрытый зал, так сказать, на местности.

* * *

В библиотеку я так и не попала. На полпути меня застал звонок Смолина. Начальник, уже привычно злой и недовольный жизнью, потребовал срочно прокатиться к одному постоянному клиенту и разобраться с обнаглевшим полтергейстом. Отказ точно показался бы полковнику подозрительным, пришлось покорно соглашаться и тащиться работать.

Возня с нахальной аномалией затянулась. К тому же, пришлось мыться и переодеваться после учиненного ею кофейного душа, так что в Академию я приехала поздно. Вдобавок, лифты в очередной раз отключили на ремонт, пришлось тащиться на седьмой этаж пешком. Поэтому дверь кафедры пифий я открыла уже в четверть девятого.

Знаменитая Алевтина Андреевна Савельева оказалась милой дамой средних лет. Она встретила меня приветливой улыбкой и протянула руку. Не для приветствия. За брелком. Сказать по правде, такой подход всегда мне импонировал.

Марина Львовна уже сидела за столом, сосредоточенно-серьезная и на удивление спокойная. И, что еще поразительней, она была одна. Похоже, сегодняшний сеанс намечался на троих. Ну, или кто-то опаздывал сильнее меня.

— Нет, никого больше не будет, — вновь улыбнулась пифия, разглядывая отданный мной брелок. — К сожалению, Ирине пришлось сегодня поехать к матери, какие-то проблемы с сантехникой.

Я несколько удивленно оглядела обеих дам. Потому как, признаться, ожидала увидеть на этом сеансе и остальных сашкиных родственников. Родителей, например. Но почему-то выглядело все так, словно его похищение волнует только и исключительно "любящую" тещу. Ну не странно ли?

Насколько я припоминала, отношения с родителями у Сашки были хорошие. И новостей об их порче до моих ушей не добиралось. Почему же тогда я до сих пор не замечала, чтобы они как-то участвовали в его поисках? И почему вообще обратила на это внимание только сейчас? А еще сыщицу из себя пытаюсь строить...

Алевтина Андреевна, тем временем, приступила к работе. Легкое возмущение магического фона, образовавшееся вокруг шара, отвлекло меня от размышлений об очередном скелете, торчащем из некромантского семейного шкафа, и вернуло в настоящий момент.

В глубине шара заклубилась виденная уже мною темно-синяя муть. Нити силы, заполняющие окружающее пространство, дрожали от напряжения. Подрагивали и плотно сжатые губы пифии. Пока Савельева не говорила ни слова, только лицо ее с каждой секундой бледнело все больше.

Я тоже закрыла глаза, распахнула собственную ауру и увидела, как до предела натянулись тончайшие струны созданной пифией магии. Творение мастерицы уже не звенело, а стонало, каждую секунду готовое лопнуть, брызгами разлетевшись в пространстве. Так не должно было быть.

Повинуясь безотчетному наитию, я открыла глаза, вцепилась в руку Савельевой и принялась один за другим разгибать ее сжатые в кулак пальцы. Мне казалось, что я вожусь с этим бесконечно долго, хотя умом я понимала, что это представление ложно. Пифия просто не могла сопротивляться сейчас, я выхватила брелок почти моментально.

Издав последний жалобный стон, нити магии расслабились и начали медленно таять. Алевтина Андреевна устало откинулась на спинку стула, потирая ладонями виски. Мищенко сидела, боясь шевельнуться, и, кажется, даже дышала через раз. Молчание затянулось минуты на три.

— Спасибо, — прошептала, наконец, пифия, открыв покрасневшие, словно от долгих рыданий, глаза.

— Ч-что произошло? — все-таки решилась подать голос Марина Львовна.

— Сама не знаю, — вздохнула Савельева. — Поначалу все шло хорошо, я ощутила отклик объекта, начала выстраивать канал для контакта. А потом все в одно мгновение оборвалось, и я впала в некое подобие стазиса.

— И как такое возможно? — поинтересовалась я.

— Не представляю, — пожала плечами пифия. — Никогда еще не сталкивалась ни с чем подобным.

Я сунула брелок в карман. Наощупь он показался мне горячим, гораздо горячее, чем сжимавшая его рука Савельевой. Еще одна монетка в копилку странностей.

— А это могло быть из-за...

Мищенко осеклась, но мы обе поняли, о чем она хотела спросить.

— Нет, смерть объекта ощущается иначе, — уверенно ответила пифия. — Скорее я бы сказала, что завязла в каком-то щите.

Я невольно хмыкнула. Нет, о смерти и речи быть не могло, слуга не упустит такую прекрасную жертву для завершения ритуала. А вот выбранный им способ удерживать некроманта взаперти может быть очень даже нетривиальным. И, весьма вероятно, рассчитанным на попытки пифий установить ментальную связь. Интересно, как же тогда Ирине Викторовне удалось прорваться?

Пока обе дамы отходили от шока, я приготовила три чашки кофе и вернулась к столу. Пожалуй, можно было и посидеть тут немного, поболтать за жизнь, усыпляя бдительность Марины Львовны. Все равно, для визита в библиотеку было еще рановато. Теперь уж лучше было отправляться туда перед самым закрытием, чтобы долго не ждать, пока все уйдут, а план придумывать на ходу. Тем более, что кое-какие общие соображения у меня уже имелись.

— Спасибо, Леночка, — улыбнулась пифия, принимая кофе. — А можно Вас кое о чем спросить?

Я кивнула. Спросить-то можно, почему нет. Но вот стану ли отвечать...

— Этот брелок имеет какое-то значение? Символическое, памятное?

— Не знаю, — я прямо даже озадачилась этим вопросом. — Потеряла старый на какой-то вечеринке, цепочка оборвалась, вот Сашка и подарил мне этот. Вроде, ничего такого особенного.

— Интересно, — задумчиво проговорила Савельева.

Если бы Мищенко не сидела сейчас на соседнем стуле, вцепившись в чашку кофе, как утопающий в спасательный круг, я бы, пожалуй, расспросила пифию поподробнее. О том, что такого интересного она выискала в этой симпатичной безделушке. Но разрушать хрупкое перемирие с Мариной Львовной, затрагивая при ней в разговоре мои прошлые отношения с Сашкой, не хотелось.

* * *

В половине десятого я спустилась, наконец, в библиотеку. Там еще сидели несколько припозднившихся студентов, но библиотекарша уже наводила боевую раскраску, готовясь идти домой. Так что времени на осуществление плана визита в закрытый зал оставалось в обрез.

Вежливо поздоровавшись с Татьяной Вячеславовной и выдав пару дежурных комплиментов ее новой помаде, я попросила учебник по полтергейстам. Даже пожаловалась, что основательно позабыла, как обращаться с этими тварями. И это, кстати, была чистая правда. Потом, когда все закончится, обязательно про них почитаю, чтобы избежать повторения сегодняшнего, явно излишне бодрящего кофейного душа.

Взяв учебник и скрывшись за шкафами с журналами, я убедилась, что Миронова вновь занялась макияжем, сотворила фантома, сунула ему книгу и отправила в папин кабинет. Так, чтобы Татьяна Вячеславовна обязательно заметила, как я покидаю библиотеку.

Папина секретарь, Тамара Васильевна, маг, честно скажем, аховый. Если фантом проделает все быстро — поздоровается, оставит ей книгу, скажет, что идет домой, и уйдет, нипочем его не распознает. А у меня заодно образуется алиби. Главное, чтобы папа некстати не высунулся из кабинета, дабы со мной о чем-нибудь побеседовать. Тогда не миновать мне поимки и выволочки. Но деваться некуда, придется рискнуть. Книгу все равно нужно куда-нибудь пристроить до утра. Пропадет — оштрафуют ведь. И, что куда хуже, кучу объяснительных заставят писать. А заодно и пропажу разыскивать.

Остальное было еще проще. Миронова тоже маг так себе, обнаружить меня невидимую не сможет, даже если одним только этим заклинанием я и ограничусь. Вот студенты-ботаники (а кто еще, скажите на милость, чахнет в библиотеке в такое время?) могут и пропалить, с них станется. Потому спряталась я куда лучше, чем требовалось для обмана библиотекарши.

К счастью, то ли сегодня рвение к учебе охватило одних только лодырей и двоечников, из последних сил пытающихся избежать отчисления, то ли умники были слишком погружены в процесс приобретения новых знаний. Так или иначе, меня никто не заметил, я спокойно просидела на диванчике у стены, пока донельзя довольная собой Миронова выпроваживала поздних чтецов и запирала двери.

Расслабляться, однако, не стоило. Само по себе попадание в библиотеку ночью перестало быть для меня большой проблемой еще в студенческие времена. А вот как проникнуть в закрытый зал, я пока что слабо себе представляла. Его ведь даже не от студентов запирают, а скорее от таких, как я. Слишком увлеченных и дотошных любителей совать носы куда не следует.

Сбросив невидимость за ненадобностью, я подошла к двери зала и села на корточки перед замком. Паранойя Магистрата сильно превзошла мои ожидания. Даже если ни разу нигде не облажаюсь, распутывать навороченное тут закончу завтра к обеду. В лучшем случае.

— И что ты здесь делаешь?

От неожиданности я подскочила так, что развернулась прямо в воздухе. На ходу активируя первый пришедший на ум щит. И только уже оказавшись лицом к застукавшему меня на месте преступления отцу, сообразила, что наказывать меня прямо здесь, посреди библиотеки, он все равно не станет. Скорее уж вытащит за ушко на полигон и устроит взбучку там.

— Плохая была идея, — проворчала я.

— Да, — согласился папа. — Не стоило посылать фантома ко мне в кабинет. Отправила бы уж лучше на кафедру какую-нибудь.

Я покорно кивнула. Спорить смысла не было, прокол на мой счет. Ведь если честно, магического болвана я отправила именно к Тамаре Васильевне из чистой вредности. Не любила я эту тетку, уж очень хотелось поглядеть завтра, как она будет со своей фирменной кислейшей улыбочкой возвращать мне оставленную ей на хранение книгу. И вот, добаловалась.

— Так что тебе понадобилось в закрытом зале? — требовательно осведомился отец.

— Сочинения Карла Краузе, — спокойно созналась я, убирая ненужный щит. — Если точнее, "Круг душ".

— С Васильевым пообщалась? — как-то даже оторопел от моего внезапного откровения папа.

Я снова кивнула, ожидая длинной проповеди и последующей выволочки. К моему изумлению, отец вытащил из кармана связку ключей, подошел к двери зала, открыл ее и решительно двинулся в дальний угол, освещая себе дорогу файерболом.

Окончательно обалдев, я покорно потащилась за ним. Остановившись возле одного из шкафов, папа присел на корточки и взял с самой нижней полки огромный, явно древний фолиант. И сунул его мне.

— Завтра в восемь утра книга должна лежать у меня на столе, — ровным голосом сообщил он. — А теперь марш домой.