Там, где Гира считался реализатором спасения Менажери — Джонатан считался его архитектором, героической фигурой, свергнувшей Атлас с пьедестала, предоставившей Менажери возможность возвышения и место для жизни, работы и отдыха фавнам помимо пустынного покрытого джунглями забытого острова на краю всего мира.
Иными словами Гира был связан по рукам и ногам вместе с Джонатаном — в то время как Джонатан наслаждался куда большей свободой в отношении Гиры. Даже сейчас, в случае, если устранение Гиры произойдет одним из более подозрительных вариантов — ни в среде Гленн, ни даже в среде Менажери не возникнет слишком уж значительных колебаний...
Поэтому нам срочно необходимо избавиться от Гиры и его семьи. Подумай об этом, Джонатан — разве наше население не заслуживает самого лучшего? Разве мы не будем заботиться о населении Менажери? Разве мы не будем самым лучшим, самым благородным, самым подходящим для всего мира вариантом — даже если сам мир решит возмущаться нашему вмешательству? Ну же, Джонатан, один приказ, один звонок — и процесс будет запущен...
Избавиться от Гиры было легко. Совершенно несложно — в худшем случае Джонатана ждали небольшие волнения...
И мы знаем, как необходимо подавлять волнения, не так ли, Джонатан?
Пара людей в ночи, пара исчезнувших журналистов, пара случайных заметок — и никто и не вспомнит о том, что когда-то Менажери вовсе управлялся Гирой Белладонной. В конце концов Белый Клык уже давно был практически упразднен как организация, права фавнов соблюдались как в Менажери, так и в Гленн в равной мере, а большую часть простого населения государства и вовсе слабо беспокоили возвышенные материи и то, кто управлял их правительством — до тех пор, пока они продолжали ставить на стол ту же еду, в том же доме и с теми же людьми вокруг.
Поэтому нам срочно необходимо сделать шаг, Джонатан. Одно убийство — и кризис разрешен, никаких последствий, да славится мудрый, честный, справедливый король Джонатан Гудман! Даже если ты не хочешь убивать Гиру — или его семью — всегда можно просто надавать на Гиру, не так ли? Сказать — намекнуть на то, что случится с ним, стоит ему продолжить играть в самостоятельную величину. В конце концов Гира поверит нашей угрозе, не так ли? Перед его глазами есть пример Робин — пример того, что ты действительно пойдешь на все ради...
Ради чего?
Джонатан поднял взгляд к установленному небольшому зеркалу на стене и его отражение улыбнулось ему в ответ.
Ради всеобщего блага конечно же, Джонатан. Разве это не высшая, самая лучшая из всех целей?
Ради всеобщего блага, хах...
Джонатан перевел взгляд с зеркала на стопку документов перед ним, прежде чем вернуть взгляд обратно.
А когда-то я отказался плясать под дудочку Озпина потому, что мне были противны его подобные планы — и вот мы здесь...
А когда-то ты не задумывался о том, насколько тяжело зарабатывать деньги. А до этого не знал, что еду нужно готовить самостоятельно и та не появляется из-за труда других людей. А до этого не умел говорить, ходить и контролировать отправление естественных потребностей — когда-то давно, когда был ребенком. К чему эти размышления, Джонатан — мир меняется и мы меняемся вместе с ним — растем и развиваемся — и все становится совсем иными перед нашими глазами... И то, что вчера казалось невероятным становится сегодня нормальным. Такова жизнь, Джонатан. Такова печальная правда жизни.
Взросление, значит? Неконтролируемый естественный процесс, бороться с которым глупо и бесполезно. Совершенно нормальное событие, что можно лишь принять в качестве нормы...
Именно так, Джонатан. Воздушные замки сменяются на настоящие... И, удивительно для тебя, ты стал одним из тех, чей воздушный замок стал настоящим замком. Королевский титул — повод для гордости и зависти твоих бывших одноклассников на встрече тех в честь произошедшего выпуска... Разве стоит просить о большем исполнении наивных мечт, если ты уже добился столь невероятного?
Джонатан вздохнул, глядя в зеркало, прежде чем поднять в ладонь ручку вновь, якобы возвращаясь к лежащим перед ним стопкам документов — жест столь же банальный, что и бессмысленный — будто бы Джонатан пытался убедить сам себя, что эти размышления были просто отвлеченными мыслями, что ему требовалось заниматься работой, что ему просто было необходимо выкинуть из своей головы эти тривиальные вещи и вернуться к работе...
Как будто бы это действительно было просто неизбежной правдой жизни. Нельзя спасти всех, не пожертвовав хотя-бы одним.
Действительно ли не было иного выбора? Действительно ли не было иного пути? Еще одно перечеркнутое имя — не первое и не последнее — что в этом такого? При всей ужасности случившегося — Джонатан прекрасно осознавал, что его действия начались давным давно — и продолжаться после Гиры, независимо от исхода или действия, предпринятого по отношению к тому.
Так можно ли это считать... Лицемерием? Столь легко пожертвовать сотнями безликих болванчиков на улицах — Гленн, Менажери, Атласа, Мантла — и почему-то внутри возникает такое сомнение, стоит только столкнуться с личным выбором. Не лицемерие ли это, Джонатан? Эгоизм? Весь мир может сгореть в огне, но когда мне нужно будет пожертвовать ради всего мира своим комфортом — то мы окажемся неспособны сделать это? Если мы не можем пожертвовать еще одним... То какова цена всем жертвам, что вы совершили в прошлом? Или жизни всех остальных людей не значили для тебя ничего — не значили потому, что ты не был знаком с ними лично? Не испытывал к ним симпатии и приязни?
Действительно ли это было лицемерием? Эгоизмом даже? Легко жертвовать сотнями безликих невидимых людей — сотнями безликих строчек и чисел в списках и отчетах, никогда не замечая их — несмотря на то, что каждый человек в этом списке являлся человеком — или фавном — не меньше Гиры Белладонны — и отказаться сделать тоже самое с Гирой Белладонной, что был известен Джонатану лично, можно даже сказать — не безразличен? В конце концов — что именно ставило его выше иных? Почему он должен был выжить, а тысячи других — нет?
Джонатан молчаливо продолжил вертеть свою ручку в руках, рассуждая над сказанным вопросом.
Действительно ли Гира должен был выжить? Действительно ли Джонатан мог позволить себе остановиться — здесь и сейчас — провести жирную черту и поставить точку?
Что делать дальше — после Гиры найдутся другие, и что произойдет с ними? Оставить их в спокойствии — избавиться от возможности разбираться с проблемами королевства? Или же продолжить разбираться с теми, просто пощадив Гиру — непотизм, позволивший выжить тому, кто должен был умереть как сотня других? Или не умереть — достаточно лишь одного внушения — и в мире политики "внушение" было одним из наиболее мягких вариантов воздействия на цель...
Так почему бы нам просто не сделать это? Это ведь практически безболезненно — даже больше, разве это нельзя назвать лучшим из всех, далеко не самых приятных, вариантов? Просто немного давления, немного угроз — и все будет разрешено, без проблем — разве мы не должны стремиться к этому, Джонатан? Лучший консенсус из всех возможных...
А что потом? Если я сейчас переступлю через Гиру, решив, что не могу остановиться — ради тех, кем я уже пожертвовал... Когда я смогу остановиться? Смогу ли я это сделать вовсе? Если возникнет нужда встать против Нио, против Синдер... Что тогда?
Джонатан вновь взглянул на свое отражение в зеркале, залихватско ухмыляющееся его словам.
Решай, Джонатан. Выбор только за тобой.
Когда "правила" становятся "деталями"
Джонатан прибыл к вечеру, когда Синдер и Нио уже были дома — Синдер с книгой в руках, наслаждаясь испеченными чуть ранее печеньками, а Нио, уже употребив свою порцию — и несколько больше — отжимающуюся на пальцах. Не от великого желания улучшить прошлый побитый ей рекорд, а исключительно из банальной скуки — Эмбер отбыла на тренировку Янг, Вернал проследовала вслед за ней — впрочем, не ради Янг, а ради Рейвен — и Трифа уже вторую неделю отбывала на полигонах, проводя свои тренировочные сборы, день ото дня и раз от раза.
Играть в карты Синдер не желала, выполнять домашнее задание — Братья упаси — Нио не собиралась, тем более что те по сути растворились во время последних дней обучения будущих охотников и охотниц в Академии — а от просмотра фильмов она в последнее время успела изрядно подустать — все равно она давненько не видела ничего достойного, что в прокате, что на телевидении.
Поэтому когда негромкий гул двигателя перестал звучать за дверью дома, ознаменовав появления Джонатана на пороге того — обе его приемные дочери взглянули на дверь в ожидании. Синдер — в своем извечном ожидании любого вида Джонатана, а Нио в ожидании любого известия или дела, что могло отвлечь ее от скуки на некоторое время.
Синдер даже отложила свою книгу, положив закладку в ту — одна из двух людей в памяти Синдер, что вообще пользовалась закладками — и в это число не входил Джонатан — в момент, когда первые шаги Джонатана раздались в прихожей — шелест плаща, повешенного в прихожей, а затем — более мягкие шаги Джонатана, судя по звуку — тот переобулся в домашние тапочки первым делом, как зайти в свой дом.
Появившись спустя мгновение в комнате тот даже не обратил внимания на то, что Синдер ожидала его — привычный к рутине подобных событий — однако взглянул на Нио с немым вопросом, приподняв одну бровь. Нио вв ответ на это указала пальцем на Синдер, затем на себя, на Джонатана, повела плечами, подняла одну бровь, указала на часы и изобразила пантомиму объятий — набор действий, особенно учитывая тот факт, что Нио не владела языком жестов, что мог отправить в полный ступор любого человека, встретившегося с Нио в первый раз... И в сотый тоже. Для Джонатана, впрочем, набор странных жестов и действий словно бы автоматически перешел в его разуме в составленное предложение — "Также как Синдер, решила дождаться тебя с работы — что, я разве не твоя дочь тоже?"
-Конечно же ты моя дочь, Нио,— Джонатан выдохнул, проделывая путь до дивана, прежде чем упасть на тот чуть тяжелее, чем обычно, прежде чем немного улыбнуться, глядя на Нио,— Но если бы мне нужно было угадывать, то я бы сказал что скорее тебе было скучно и ты решила встретить меня для того, чтобы я сообщил тебе интересную новость, слух или иным способом помог развлечься. Я прав?
На эти слова Нио закатила глаза и пожала плечами — "Ну, можно сказать и так."
Джонатан только усмехнулся на этот ответ, ничуть не раздосадованный ни мотивацией Нио, ни ее честностью, в то время как Синдер, бросив на Нио неодобрительный взгляд, только закатила глаза и вернулась к Джонатану — доказательство того, насколько на самом деле хорошо относилась к Нио и насколько близким человеком ее считала Синдер. Если бы на ее месте находился кто-либо иной, кто попытался бы использовать Джонатана для развлечения — что же, на свете существовали участи хуже смерти.
И самым жутким было то, что думая об этом Нио не считала подобную мысль шуткой.
-Не то, чтобы я боялся раскрывать тебе строжайшие секреты глубочайшей конфиденциальности о внутренней кухне Гленн и Ремнанта,— Джонатан взглянул на Нио, прежде чем прикрыть глаза, немного устало потягиваясь на диване,— Но вряд ли тебе интересны будущие главы Министерства Экономики или внутренние противоречия кланов Мистраля. Из того, что тебе может быть интересно... Хм, В последний раз как я слышал — Пьер Кармин разрабатывает новую линейку платьев — не эти странные платья из листьев салата и деревянных досок для "недели высокой моды", а что-то действительно красивое и практичное — так что если у тебя возникнет желание — ты можешь посетить его на выходных — я думаю, он не откажет в заказе королевской дочери.
Расплывшись в ухмылке Нио благодарно кивнула Джонатану, прежде чем подняться со своего места — хотя она и не была любительницей платьев — Кармин прекрасно умел работать не только с подобными одеяниями, но и с теми, что могли прийтись по душе самой Нио — прежде чем отправиться в свою комнату — скорее всего для того, чтобы подготовить свой дальнейший заказ для модельера, а может быть и для того, чтобы связаться с ним прямо сейчас — и развеять свою скуку подобным занятием, что могло продолжаться как минимум до конца текущего дня — оставляя Джонатана и Синдер наедине.
-Я вижу что политические маневры все же оставляют свой след на твоих действиях,— Синдер произнесла осторожно, стараясь выдать это скорее за легкую шутку о том, как легко Джонатан смог отправить Нио прочь от себя для личного диалога с Синдер, но прекрасно осознавая, что это не было той темой, которую Джонатан легко мог обсуждать — и явно не той темой, что он любил обсуждать.
-Иногда они пригождаются и в обычной жизни,— Джонатан ответил легко, чуть успокоив разум Синдер, однако спустя мгновение слабая улыбка на его лице замерла, прежде чем взглянуть на Синдер внимательно. Синдер, не решившись на то, чтобы прервать размышления Джонатана, взглянула на него внимательно — осознавая внутренне, о чем именно думал и хотел — и столь сильно не хотел говорить Джонатан — и не обладая силой для того, чтобы поднять тему первой — из-за чего в комнате воцарилась тишина, прежде чем Джонатан все же заговорил вновь,— День рождения Кали...
Синдер любила и ненавидела то, что она знала Джонатана столь лично. Любила то, как она могла угадывать лучшие подарки, его излюбленные ежедневные ритуалы и поддержать его мысли и эмоции, немного улучшить его настроение, чем бы то ни было омрачено. И ненавидела то, что она знала, когда Джонатан погрузится в очередное печальное раздумье и знала, что она едва ли могла ему помочь в этот момент. Насколько проще было бы не знать о том, что она ничем не могла помочь Джонатану — верит в то, что пара похлопываний по плечу, какая-нибудь глупая и неуместная поза, выпячивающая ее грудь, или какие-нибудь бессмысленные слова "не беспокойся, все будет хорошо" могли ему помочь — и насколько сложно было жить зная, что это все было пустым, наносным и бессмысленным. Синдер не могла помочь Джонатану и это терзало ее душу.
Конечно же Джонатан переживал не от того, что он не смог подобрать подходящий подарок Кали или чувствовал себя неуютно на ее завтрашнем дне рождения, а из-за приближающегося момента решения. Финального — в каком-то смысле — решения относительно мужа Кали, Гиры, и судьбы Менажери. Что будет с Менажери — прочный союз, перетекающий в протекторат и последующее поглощение государства — или медленный разбег двух когда-то прочно стоявших вместе братьев, один поигрывающий мускулами, глядя на собственные амбиции на международном политическом поле, и второй, тихо готовый отступить в тень, преследуя не возвышенные цели, а спокойную жизнь среди равных? Судьба Менажери решалась в высоких кабинетах Гленн.
Синдер лично, безусловно, выступала за позицию ожидаемо жесткую. С ее точки зрения Менажери было ценным набором ресурсов — человеческие ресурсы, природные, туристические, политические, дипломатические и так далее — что стоило использовать. Тот, кто пытался получить контроль над этими ресурсами, увести их из-под носа Гленн, передать потенциальному противнику — Озпину — был врагом, и враг должен был быть уничтожен — возможно, не столь прямо и болезненно чтобы говорить именно об "уничтожении" — но "нейтрализация" подобной угрозы, безусловно, оставалась приоритетом в мыслях Синдер.
