Джонатан прикрыл глаза, после чего произнес, без утайки,— Я раздумывал над тем, чтобы угрожать твоей семье.
Оба политика прекрасно знали об этом — понимали без слов, что Джонатан всерьез раздумывал над этим — и вместе с тем если бы это ни было сказано — то будто бы Гира и Джонатан могли бы делать вид, что этого не было. Все также продолжить общаться, будто бы все это было просто придумкой, привидившися миражем... Даже если бы каждый знал внутри, в глубине своей души, что это было не так.
Однако Джонатан произнес ожидаемые слова, словно бы дал форму самым страшным и отвратительным мыслям и страх двух политиков. После подобных слов ожидаемо было бы увидеть на лице Гиры гнев, обиду, или даже страх и опаску...
Однако Гира лишь чуть-чуть наклонил голову, немного печально глядя вниз, будто бы признавая правдивость подобных слов, показывая свое понимание — и все же не осуждая Джонатана за эти слова... Что лишь заставило Джонатана прикрыть глаза в ответ, прежде чем открыть их вновь, глядя на Гиру.
-Я не планировал всерьез делать этого,— Джонатан произнес правду и исключительно правду — не в попытке обелить себя, а лишь решив рассказать — честно — обо всем, что касалось самого Гиры... И Джонатана.
-Просто решил, что ты сломаешься — отступишь, если угрожать твоей семье,— Джонатан произнес медленно, заставив Гиру прикрыть свои глаза. Внутренне Гира сам знал, задолго до слов Джонатана, что будут включать в себя эти угрозы... Как знал и то, каков будет его ответ на те. Знал, но не хотел признавать.
Установившаяся тишина была удушающей. Отвратительной. И вместе с тем... Облегчающей, пожалуй. Словно бы гной, текущий из открытой старой раны — отвратительная картина, заставляющая разум протестовать и желудочные соки подниматься вверх по горлу, и вместе с тем — приносящая облегчение пациенту... Сколь бы отвратительным ни был подобный метод.
Джонатан остановился в своих словах на мгновение, позволяя осознанию осесть в воздухе, переведя взгляд на Гиру, прочь от того — к окну, показывающему ночное небо, россыпь звезд в том, и...
Отражение Джонатана Гудмана.
Джонатан вернул взгляд к Гире и произнес медленно,— И я не хочу делать этого, Гира... Друг.
Гира поднял взгляд к Джонатану и взгляды двоих столкнулись между собой.
Молчаливый момент растянулся в секунду, две, десять...
И Джонатан протянул руку вперед к Гире.
-Я предлагаю дружбу,— Джонатан произнес открыто — единственный шанс сохранить остатки того, кем он когда-то был.
-Я предлагаю дружбе,— Джонатан повторил вновь,— И только ее. Союз. Сотрудничество. Совместную работу.
В политике не было места друзьям, доверию и человеческим чувствам. Это было аксиомой, не требующим никакого подтверждения или размышлений. Такова была натура самой политики и правления. Государства существовали в мире конкуренции — выживание сильнейшего и закон джунглей правили в мире, в котором не было места слабости — каждый правитель, достойный своего титула, стремился к тому, чтобы обеспечить свое население — людей, ради которых он старался, всем, что он только мог обеспечить — разве в этом было что-то плохое?
Конкуренция — на свете было слишком мало ресурсов, земель и людей — растущие в графиках цифры и линии были больше, чем просто сводными отчетами. Каждый процент был семьей с наполненными животами, а каждая единица представляла из себя счастливого ребенка, будущее которого находилось в руках того, кто управлял людьми сегодня.
Самая жестокая конкуренция и самые ужасающие войны произрастали не из ненависти к чужому народу, а из любви к своему.
И вот, в абсолютное нарушение этих фактов, Джонатан протянул свою открытую руку Гире, предлагая ему единственную вещь, которой не располагали элиты, способные по одному приказу передвигать миллиарды льен, рушить империи и создавать города.
Доверие.
-Я не буду делать вид, что это исправит все проблемы,— Джонатан произнес спокойно, без легкой веселости в голосе, что могла бы выдать его нервозность, и без самой нервозности,— И я.. Я не знаю, как заставить работать подобную идею. Я не знаю, продлится ли она более, чем один день и я не могу гарантировать результат, к которому придет наше соглашение. Я не знаю...
Джонатан прикрыл глаза, прежде чем открыть их и произнести медленно,— Я не знаю ничего... Но...
-Возможно, иногда, знать цель не так важно, как двигаться к ней,— Джонатан произнес медленно, раскрыв ладонь в качестве приглашения к рукопожатию. Открытого, доверительного жеста.
Джонатан не знал, ничего не знал. Не знал, что именно он предлагает в этот момент, как не знал и того, к чему приведет подобное соглашение. Предлагал пойти против самоочевидной истины этого мира — мира политики. Джонатан протянул руку Гире предлагая единственный шанс — для них обоих...
И Гира, взглянув на протянутую ему руку, медленно протянул свою в ответ.
Ладонь уперлась в ладонь и два короля, два политика, сжали руки, глядя друг другу в глаза, надеясь не на то, чтобы добиться результата... А на то, что они смогут по крайней мере попытаться сделать это.
-Так произошло,— Джонатан произнес медленно, прежде чем отпустить руку Гиры и отвести свой взгляд в сторону.
Последний невидимый контракт и единственный путь его спасения... Был использован.
Все, что оставалось Джонатану теперь — жить с последствиями его решения.
* * *
Профессор Озпин проделал путь на своем автомобиле сквозь телепортационные врата, прежде чем оказаться перед воротами своей академии и, сделав шаг за пределы своего транспортного средства, кивнуть водителю, отпуская того прочь. Конечно же официально ни этот автомобиль, ни этот водитель не были его подчиненными — сеть услуг и связей, затерянные среди хитросплетений взаимных социальных реверансов сообщения и письма, из-за чего каждый участник мог сказать о том, что именно они делали в данный момент — но не о том, почему они это делали. Потерянные среди сотен других сообщений брошенные фразы, расплывающиеся невнятным гулом уступок, предложений и договоров — профессор Озпин, буквально "проскальзывал" между строк договоров, всегда словно бы "в довесок" к остальным, куда более важным договорам... Содержание которых было так сложно указать — набор "каких-то" договоров и сообщений — и профессор Озпин, "случайно" вовлеченный в те.
Нет, конечно же, некоторые люди напрямую контактировали с профессором Озпином, но чем дальше по цепи знакомств находилась цель манипуляции Озпина, тем более и более размытым становилось участие профессора. Было столь легко предположить, что если профессор Озпин намекнул одному из своих знакомых о необходимости встретиться со своими своими друзьями, то он мог рассчитывать на какой-то определенный исход этой встречи — однако если целью встречи было навести на мысль завсегдатая бара и вывести того на разговор со своей любовницей, чей муж являлся дипломатом Вейла в Менажери, и что нуждался в компании для своего дипломатического эскорта, в "свите" — особенно сейчас, когда его жена решила отказаться от поездки на день рождения Кали Белладонны из-за столь не вовремя "умершего любимого дедушки"... И, по случайному стечению обстоятельств, когда дипломат обратился к министерству — Министр, занятый своими делами, решил перепоручить этот вопрос своему подчиненному — старому знакомому Озпина, что решил воспользоваться Озпином в качестве формальной возможности заявить о своем исполнении обязанностей — все же, Озпин являлся Советником Вейла и никто не мог утверждать, что его присутствие на празднование дня рождения Кали совместно с дипломатической процессией Вейла было бы "неподходящим" действием с точки зрения официального этикета.
И вот, через множество рук, желаемое Озпином письмо с приглашением на официальный ужин проделало путь на стол Озпина — так что никто не мог точно утверждать, как именно Озпин получил то — множество совпадений и третьих рук, различить которые было фактически невозможно — и желанное Озпином действие было исполнено... К значительному удивлению вероятного наблюдателя.
Однако, даже в случае, если потенциальный наблюдатель мог проследить весь путь Озпина и его крайне обширную сеть контактов, то это не отвечало на куда более простой вопрос, что стоило задать потенциальному наблюдателю значительно раньше.
"А зачем Озпину это было нужно?"
Зачем Озпину было появляться на праздновании Кали ее дня рождения — учитывая то, что ни Гира, не тем более Джонатан не восприняли бы его появление в качестве дружеского жеста с его стороны? Ответ на этот вопрос был достаточно прост и вместе с тем несколько сложнее, чем можно было предположить.
Озпин желал проверить Джонатана.
Убийство Джонатана представляло для Озпина значительные проблемы — при всем возможном бахвальстве КРСА те не без причины считались лучшей секретной службой Ремнанта и заняли бы достойное место даже в памяти Озпина в дальнейшем среди множества иных выдающихся примеров секретных служб — огромные государственные ресурсы, легальная поддержка и технология свободной телепортации обеспечивали их крайне высокий статус среди возможного списка других претендентов на титул "самой могущественной службы Ремнанта." Обеспечить в таком случае устранение Джонатана — или его близких, если такая нужда возникла бы в Озпине, было бы крайне сложно даже учитывая его невероятно обширные связи и опыт... Но все же не невозможно.
В любом ином случае Озпин, пожалуй, предпочел бы один из самых старых и проверенных его трюков, до того не подводивший его никогда. Переждать своего соперника.
Озпин был бессмертен и подобная особенность включала в себя множество новых возможностей, в том числе среди доступных ему политических ходов. Всего сотня или две сотни лет — Озпин мог с гарантией избавиться не только от мешающему ему противника, но и от его наследия, наследников и установленных им правил — всего десяток поколений с гарантией превращали труды даже самых великих из людей в историю прошлого.
В прошлом это оставалось одним из наиболее предпочтительных вариантов, что любил избирать Озпин — иногда самым простым и подходящим из действий являлось бездействие... На протяжении долгого времени. Никто не мог жить вечно, кроме Озпина и Салем... И потому текущая ситуация не до конца укладывалась в привычные планы Озпина.
Магия. Магия которой обладал Джонатан являлась переменной, искажающей планы Озпина.
Мог ли он предпринять тот же шаг, что он совершал до этого в прошлом и просто позволить пескам времени поглотить Джонатана? Мог — но лишь в той ситуации, в которой гибель Джонатана от его почтенного возраста была бы предопределена. Однако магия — неизвестная переменная в этом уравнении — означала то, что в этот раз действия Озпина, возможная попытка просто "переждать" эпоху Джонатана была опасным риском... Возможно даже — ошибкой.
Поэтому Озпин должен был действовать — куда более активно, чем он предпочел бы во всех иных условиях... Хотя для обычных людей планы, растягивающиеся на годы и декады стали бы великолепной демонстрацией для слов "долгая игра" — для Озпина, привычного к векам вдумчивых интриг подобные действия ощущались фактически импровизацией на ходу... От которой сам Озпин успел знатно отвыкнуть за прошедшие тысячелетия его жизни.
Убийство Джонатана было бы... Сложноосуществимым мероприятием. Но, пожалуй, не невозможным. По крайней мере его "политическое" убийство. Вероятнее всего, избавиться полностью от могущественного телепортера, способного прыгать по всему Ремнанту по щелчку пальцев было бы слишком сложным действием даже для Озпина, однако правильно сказанные слова в нужные уши могли обрушить Гленн... С переменным, впрочем, результатом — Озпину не стоило забывать о магии, неизвестной переменной в отношении Джонатана.
Но, даже исключая возможность избавления от Джонатана — вероятность чего не была гарантирована всем опытом и интригами Озпина — существовал вопрос более первоочередный в определении стратегии Озпина. И этот вопрос заключался в том, стоило ли Озпину избавляться от Джонатана вовсе.
Да, Джонатан был молод, опасен и амбициозен, однако все эти качества могли быть и помощью в миссии Озпина — в избавлении от Салем. Вопросы мироустройства, гражданских прав и свобод мало заботили Озпина — слишком мало по прошествию всех столетий его бесконечной борьбы с Салем. Борьба Озпина заключалась не в том, чтобы обеспечить качественную свободную жизнь населению Ремнанта — что было бы, безусловно, приятно, но вторично по отношению к настоящей проблеме, решению которой Озпин посвятил, в прямом смысле, вечность своего существования. Экзистенциальный вопрос о самом существовании Ремнанта как такового. Уничтожение Салем стояло вопросом перед Озпином куда более важным, чем история тирании в несколько поколений. Цепи или свобода — сам этот выбор не значил бы ничего в том случае, если не осталось бы никого, способного на этот выбор.
И Джонатан обладал магией. Если на свете и существовали способы, что Озпин рассматривал в качестве возможного неизведанного пути разобраться со своей вечной противницей раз и навсегда — магия, безусловно, относилась к тем.
Озпин, конечно же, обладал собственной магией — и по его собственным оценкам весьма неплохой — однако в его случае магия являлась конечным, невосполнимым ресурсом... И за прошедшие тысячелетия он потерял много — сейчас Озпин не обладал даже сотой частью своих прошлых магических сил, а каждое его новое действие лишало его и тех крох, которыми он обладал. Возможно, если бы он обладал знанием о Салем, что он обладал сейчас, тысячи лет назад, когда его сила все еще была велика — возможно...
Но сожаления о прошлом давно перестали волновать Озпина. Он пережил слишком много, чтобы продолжить предаваться унынию. И поэтому Озпин рассматривал возможности Джонатана через весьма определенную линзу — линзу его полезности.
Так или иначе, однако Джонатан был шансом — шансом Озпина на то, чтобы избавиться от Салем навсегда. И устранение Джонатана бы означало отказ от этого шанса.
Полезность Джонатана против его опасности — вот какая проблема встала перед Озпином.
Если Джонатан все еще мог послужить планам Озпина, если он мог предоставить помощь, в которой нуждался весь Ремнант в вечной войне против Салем, если он мог закончить ее... То Озпин должен был воспользоваться этим шансом.
Но лишь в том случае, если сам Джонатан мог помочь ему — если он не стал бы проблемой, возможно, даже большей чем Салем. Третий вечный игрок на арене — возможно, способный к убийству двух иных — представлял из себя... Большую потенциальную проблему.
И текущее состояния Джонатана несколько... Обескураживало Озпина — и вместе с тем не давало покоя его мыслям. Джонатан чрезмерно погрузился в политические игры этого мира — противостояние с Гирой и политиками этого мира, забыв о борьбе с Салем практически полностью — как будто бы и не было раскрытия тайн о Салем ему, о гримм и о настоящей природе бесконечной невидимой войны Ремнанта. Как будто бы, зная о природе вечного сражения Озпина, Джонатан предпочел избрать мелочные политические интриги и правление государствами вместо сражения с Салем.
