Потому Аифал мгновенно понял, что Салем нуждалась в нем. Салем нуждалась в его способностях для того, чтобы сравниться с Озпином в мастерстве подковерных интриг — и нуждалась в нем отчаянно. Понять, что Салем была готова простить ему даже слишком многое...
И Аифал, лишенный чувства страха, но полностью уверенный в том, что жизнь была удивительной вещью, решил повеселиться за счет Салем — прогулять все ее деньги ради одной большой вечеринки... Говоря метафизически.
Чтение разума сделало его практически непобедимым противником в подковерных интригах, однако сделало его жизнь столь до безобразия скучной... В то время как борьба бессмертных древних сущностей? По крайней мере это обещало что-то интересное для Аифала — махинации, погони, сражения — и финал... Кто бы не победил в конце — по крайней мере это было бы весело. Необычно. Что-то, что он не мог предугадать, что-то новое, что он не испытывал ранее... Аифал, знающий людские сердца столь идеально, желал пойти на многое для того, чтобы найти что-то новое. И... Он не нашел.
Нет, какой-то короткий промежуток времени Аифалу даже неравиось его новая позиция в мире — взлетев так высоко, чтобы стать Советником Мистраля, Аифал мог насладиться всеми теми красотами мира, что скрывало от него его прошлое бедное детство, однако после первых нескольких приемов в высшем обществе Аифал обнаружил, что люди во всех условиях оставались людьми и мысли, царящие в головах уличных бандитов знатных чиновников слабо отличались друг от друга. Что же касается его противника, что должен был увеселить его времяпрепровождение, Озпина... Его врагу, видимо, никто так и не сообщил о начале сражения, а потому тот просто не явился на бой Аифала. И учитывая, что сам Аифал все это время стремился не к победе, а к развлечению — это в свою очередь означало, что достигнув всего в этой жизни, чего он только мог хотеть... Аифал потерял вкус к жизни.
Добравшаяся до него болезнь лишь должна была поставить точку в трагическом финале, в котором бывший сирота из Мистраля вознесся на вершину лишь для того, чтобы обнаружить, что теперь ему совершенно нечем было заняться на этом новом пике...
Но жизнь была удивительной вещью.
И потому, когда Аифал, до боли и шрамов расчесывая кожу от непрекращающегося зуда, стараясь проглотить хотя-бы каплю воды, размышляя о том, когда смерть все же смилостивится над ним и перестанет его пытать, неожиданно вновь услышал голос своей хозяйки, все же решившей "продлить рабочий контракт" Аифала — а значит и его жизнь в этом мире — тот только мог восхититься тем, насколько жизнь все же была удивительной вещью.
И вот, он вновь оказался в своем офисе — старые связи в криминальных кругах, старые знакомые в официальных — друзья и союзники... И мир вновь стал интересен для Аифала.
Джонатан Гудман. Неизвестная переменная, свалившаяся будто бы из другого мира...
Значительно позднее Аифал смог убедится в том, насколько же действительно было верно это замечание.
А затем... А затем мир начал меняться.
Гленн было спасено, Менажери стало государством, Атлас был распущен, Вакуо было защищено — покушения, интриги, договоры, предательства, дипломатия и наука, магия и отточенные игры старых политиков...
О да, Аифал повеселился на славу. Сражаясь на территории Мантла против Озпина, помогая Менажери отдалиться от Гленн — и способствуя росту экономики Мистраля — Аифал повеселился на славу. Столько решений, столько действий, столько исходов. Правильные, неправильные, победы, поражения — шпилька против Озпина, шпилька против Джонатана — погибшие родители Пирры — и спасенная из объятий безнадежности Эмбер...
И вот он, финал. Второй — и на этот раз окончательный.
Аифал был не молод, но все же не стар — тогда, в прошлом, пятнадцать лет назад, когда он ожидал встретить свою смерть. Сейчас же он был просто стар — стар и... Устал.
О, он великолепно повеселился за свою долгую жизнь. Увидел магию и работу самых жестоких картелей Мистраля изнутри. Ел из помоек и в самых дорогих ресторанах Ремнанта. Был нищим попрошайкой и самым влиятельным человеком Ремнанта. Успел поработать на благо Ремнанта — и бессмертной богини гримм. А потом... А потом реальность встретила его вновь, напомнив, что сколь бы могущественным человеком он не был — в конце концов он оставался лишь еще одним человеком.
При его работе инсульт не представлял из себя что-то неожиданное — более неожиданно было то, что Аифал пережил свой первый в столь почтенном возрасте — и, утратив контроль над своей левой половиной тела, не потерял свои ментальные способности.
Но это было мелким утешением в состоянии Аифала. Или, большим утешением — ему не хотелось бы провести последние дни своей жизни не отдавая отчета самому себе о том, кем он являлся — и где он находился. Или же в этом тоже был своеобразный страшный шарм — не знать, не отдавать отчета себе в том, когда именно смерть настигнет его? Этого Аифал, увы, проверить уже не мог.
Чудесная медицина Гленн могла спасти от любого состояния — кроме старости. И Аифал понимал, что он просто был слишком стар. Он отжил свое, пронаблюдал закат монархии и ее перерождение, встретился с магией и технологиями подобными ей, с богоподобными сущностями и простыми людьми... В общем-то, ему не о чем было жаловаться к концу своей жизни.
Его могущественная империя давно была подготовлена — если найдется кто-то способный взять бразды правления ей — Аифал оставил его возможному наследнику пару лазеек. Если же нет, то Аифал подготовил механизм самоуничтожения — через несколько лет сотни мелких банд и крупных подпольных империй начнут процесс самопереваривания, оставив Ремнант — и Мистраль — чуть чище, чем он был до того.
Что же казалось детей... У него были дети. Множество детей — весь Первый Детский Дом Мистраля, на жизни каждого из них он оставил свой след. Положительный, в случае Эмбер — она так и не узнает, кто именно подстроил ее переезд в Гленн. Отрицательный — Маркус Блэк Младший упокоился на территории кладбища, прилегающего к Некрополю Мистраля. И двусторонний — как в случае Пирры Никос...
Но время беспощадно ко всем. Врачам вокруг Аифала даже не нужно было слышать слова врачей — он прекрасно слышал их мысли. Счет оставшихся дней его жизни шел не на годы, месяцы или недели — на дни в лучшем случае. Всего день или два — и его длинный жизненный цикл будет завершен...
Аифал хорошо повеселился за свою жизнь. Но всякое веселье однажды должно было закончиться.
-Пирра,— вопреки длительным рассуждениям самого Аифала — все это время он не молчал, глядя в дальнюю точку на стене, а говорил с Пиррой, выслушивал ее слова и ее мысли, поддерживая диалог — прежде чем все же обратиться к ней,— Тебя что-то тревожит, не так ли?
На эти слова Пирра не ответила сразу же, но Аифал конечно же уже знал ответ той. Впрочем, выждав несколько секунд, та все же смогла собраться с силами и высказаться робко,— Мне предложили поступить в академию охотников...
-Поздравляю,— на слова Пирры Аифал только тепло улыбнулся,— Бикон, не так ли?
-Да,— Пирра смущенно отвела взгляд, будто бы стыдясь того, как высоко ее таланты оценил Озпин... Даже не сомневаясь, что лежа на своей больничной койке Аифал все равно знал все, происходящее в мире.
-Ты знаешь, извини меня, если я вмешиваюсь не в свою дело, но я не думаю, что тебе стоит поступать в Бикон,— Аифал чуть улыбнулся от проскользнувшего удивления Пирры, облегченной от того, что Аифал принял сложное решение за нее, но удивленная тем, что Аифал принял столь редкое для него решение вмешаться в жизнь своей подопечной,— Я думаю директор в Биконе... Не столь хорош, как рассказывают про него газеты.
-Профессор Озпин? — Пирра удивилась мгновенно, заставив Аифала кивнуть.
-Именно так. Я встречался с ним пару раз в прошлом... — Аифал чуть улыбнулся. Даже лежа на своем смертном одре по крайней мере он желал подложить Озпину еще одну шпильку,— Ты знаешь, я бы очень посоветовал тебе поступить в Гленн... Я не только уверен в том, что Его Величество оценит тебя по достоинству — но и то, что он окажется отличным директором.
-Хм? — Пирра удивленно взглянула на Аифала, заставив его медленно кивнуть, на что Пирра, словно бы зачарованная кивнула в ответ,— Хорошо, я... Я подумаю об этом.
На эти слова Аифал только кивнул благосклонно, после чего перевел взгляд на отложенную от него бумагу, закрепленную на планшете, после чего единственной рабочей рукой дотянулся до нее и свернул ту, протянув Пирре. Пирра приняла в ответ свернутую бумагу, взглянув сперва на нее непонимающе, а затем на Аифала вопросительно.
-Я думаю, что тебе стоит посетить Гленн сегодня... И передать эту бумагу Его Величеству,— Аифал улыбнулся Пирре, зная точно, что та не прочтет ее содержания,— Я думаю, они как раз сегодня проводят экскурсию по академии...
Быстро свернув бумагу и убрав ту за пазуху, Пирра чуть удивленно воззрилась на своего приемного отца,— Но как я доберусь до Его Величества? Я не думаю, что меня пустят к нему...
-Не переживай по этому поводу, Пирра,— Аифал только кивнул благосклонно,— Просто упомяни мое имя.
После этих слова Аифал чуть поерзал на месте, прежде чем прийти к решению и кивнуть сам для себя и для Пирры.
-Ладно, Пирра, я думаю, экскурсия по академии скоро начнется... — Аифал произнес спокойно, давая понять, что разговор был окончен,— Иди... Меня что-то потянуло в сон — а ты наверняка опять пропустила завтра.
На эти слова Пирра, кивнув чуть смущенно, не стала спорить, прекрасно понимая, что Аифалу в его тяжелом состоянии нужно было давать столько времени на отдых, сколько он требовал и, поднявшись с места, направилась прочь из его палаты.
В обычных условиях Аифал предпочитал работать куда изящнее — легкие полунамеки, всегда без его имени... Но жизнь Аифала подходила к концу.
И если же ему было суждено встретить смерть всего через несколько суток — по крайней мере Аифал хотел разобраться с единственной вещью в своей жизни, что он желал совершить, но не успел.
Жон и Нора
Жону Арку всегда нравились герои. Как они могли не нравится Жону, если все мальчишки мечтают о подвигах, свершениях и невероятных достижениях, представляя себя на месте победителей орд гримм и спасителем прекрасных принцесс?
Жон практически вырос на историях о свершениях его героического прапрадедушки — и, из более недавних легендарных событий, спасении Гленн, произошедшем пятнадцать лет назад — когда самому Жону было всего два года.
Выросши на этих сказках, Жон даже потребовал от своих родителей в самом раннем возрасте, когда он вообще мог сформулировать эту мысль — в пять лет — отдать его на курсы физической подготовки...
Правда, как оказалось чуть позднее, слушать рассказы о героических событиях прошлого и участвовать в тех было двумя очень различными вещами. Например, слушая героические рассказы Жон мог пораниться только в том случае, если бы в порыве своего детского энтузиазма свалился бы с кровати. На курсах физической подготовки? Если Жон не получал два десятка тумаков за время той, то это значило только то, что он еще не окончил свою разминку.
Конечно же никто не и планировал учинять физическое насилие над ребенком пяти лет, что просто решился попробовать свою руку в физической активности с далеким прицелом на опасную физическую работу — охотник, военный, пожарный — но даже самые беззаботные детские игры могли привести к множеству травм, если ребенок был к тем не готов к тем.
И как же Жон был не готов!
Родившись и до того момента прожив жизнь с семью сестрами, матерью и отцом, с которым Жон виделся лишь в те редкие минуты, когда тот возвращался домой после своей очередной миссии — восхищение героическим отцом-охотником также стало причиной восхищения Жона героями в детстве — Жон всегда был укутан в семь одеял и едва ли понимал, что иногда боль, раны и даже умышленные пинки были не просто вещью, что ему всегда стоило избегать, а правдой жизни. Особенно в том случае, если он хотел быть героем.
Но осознание того, что для того, чтобы быть героем недостаточно было представлять себя героем — нужно было также перерасти свою боязнь боли, быть готовым тренироваться до изнеможения — и точно избавиться от его любимого кроличьего ночного костюма. А ему нравился его голубой костюм!
Поэтому с тренировками у Жона не задалось с самого начала. Нет, физически у Жона не наблюдалось никаких проблем — он не просто развивался на уровне вместе со всеми детьми, но и рос достаточно физически развитым — пусть и немного нескладным и неловким. К тому же в Жоне оказалось немало упорства — но вот задатков боевых навыков Жон не продемонстрировал ни во время своего первого, ни во время своего последнего занятия в той секции. То есть, конечно же, Жон мог тренироваться и говоря строго поднимал тяжести лучше всех в секции, но стоило только чуть-чуть приблизиться к условиям боя, насколько их можно было так назвать — просто попробовать заставить Жона ударить манекен напротив него или, не дай Братья, дать ему в руки затупленное оружие — как Жону умудрялся проиграть боксерской груше с разгромным счетом, то свалившись лицом в ту после неудачного шага вперед, то промазать мимо той и удариться головой в результате падения из-за непросчитанного шага вперед.
Несмотря на это, Жон отходил не просто одно занятие, а целый год в секцию, прежде чем принять суровую правду жизни — он просто органически не подходил к тяжелой жизни охотника.
Конечно же его мать всегда утешала Жона тем, что тренер просто не смог найти подход к Жону — в конце концов, физически с Жоном все было в порядке, по своим физическим характеристикам он вообще превосходил всю свою группу — но просто отмести от себя, пусть и неприятную, но все же правду Жону было сложно. Жон Арк, все свое детство восхищавшийся героями, выросший на историях о тех, рассказах и легендах... Просто не подходил для того, чтобы быть одним из них.
Или все же нет?!
Ведь, как было сказано, Жон Арк продемонстрировал как минимум одно качество настоящего героя — героическое упорство.
А это в свою очередь вылилось в то, что героически упорный Жон Арк героически перепробовал все способы приблизиться к своему идеалу героя.
Бокс закончился тем, что, забыв надеть капу, Жон Арк лишился своего первого молочного зуба. Боевые искусства научили Жона, что танцевальные па, с которыми он был знаком с самого детства благодаря своим семерым сестрам, хотя и помогли развить в нем гибкость и грациозность, мало походили на классические боевые приемы Мистральского — затем Вакуанского — а затем Менажерийского — боевых стилей.
Однако все робкие попытки матери убедить Жона, что некоторые люди иногда интересовались и не менее героическими, но куда менее травмоопасными занятиями — например, фотографией и шахматами — разбивались о детскую непосредственность Жона и желание быть самым героическим героем, что только существовали во всем мире — и потому Жон начал искать другие, необычные углы, под которыми он мог увидеть свою детскую мечту, о героизме, в реальности.
