Третья группа документов: различные купчие на небольшие участки — на Тортуге, в Аргентине и здесь, в Гаене. Так, на-фик. Не хватало еще светиться в каких-либо разборках. Все это — на растопку камина.
Четвертая группа: залоговые векселя шести феодалов графства Манага на ленное имущество, общей суммой в 36.160 пиастров.
Самая маленькая сумма — пятьсот золотых дублонов, или 2160 пиастров, за целое хозяйство, размером в одиннадцать целых и одну третью часть ленов. Зная современные реалии, перевел на нормальный русский язык, и получилось владение, аж в два квадратных километра. Это вместе с маленьким замком, деревенькой на 30 дворов, ручьем и кустарником, который числится лесом. Даже мельницы нет в хозяйстве.
Самая большая сумма — двадцать тысяч пиастров, залог за хозяйство в семь раз больше. И это — земли и имущество де-Гарсиа.
Во всех остальных случаях, весь комплекс ленного имущества в залог не передавался; кое-где участок земли, а где — деревенька.
И что с этим всем делать? С Гарсиа, понятно, а с остальными — либо похерить, либо найти продажного нотариуса. Или продажные еще не родились? Не может быть, если во дворце, говорят, титулами торгуют, то найти крючкотвора, который за определенную мзду сделает запись переуступки задним числом, тем более можно. Значит, не выбрасываем, делаем дополнительную скрутку для своего архива.
Теперь, приступим к бумажкам, лично для меня, более интересным: акции Французской Вест-Индийской компании — девять сертификатов по тысяче двести пятьдесят луидоров каждый. По весу золота французский луидор соответствует испанскому дублону, значит, в переводе на серебро, общая сумма будет сорок восемь тысяч шестьсот пиастров, без накапавших процентов.
Даже не знаю, сколько еще будет длиться эта война, этим периодом европейской истории никогда не интересовался, но мне — без разницы, после окончания морской школы во Францию наведаюсь обязательно.
Последними листочками, которые оказались разбросанными по столешнице секретера, были ценные бумаги различных испанских банков. На общую сумму в семнадцать тысяч пиастров.
Теперь прикинем то, что утоплено в реке. Почему посчитал, что серебра — не меньше пятнадцати килограмм? Потому, что в той жизни на лоджии стояла пудовая гиря, к которой от случая к случаю, делал подход. Так вот, мозги тот вес помнят, а здесь было на капельку меньше, чем пуд. Значит серебра, в переводе на монеты — около шестисот пиастров.
С золотом тоже сильно не ошибусь, по весу — около четырех килограмм, или приблизительно две тысячи четыреста пиастров.
Стоимость жемчуга, который лежит в мешочке, — не знаю, нужно уточнить, а за остальные золотые изделия, вспоминая недавний торг в Ицхака, думаю, тысячи три выторговать можно. Только отберу несколько сережек, колечек и два колье или, как говорит на них моя Любка — монисто. Одно — из изумрудов, а второе — из кровавых рубинов.
Нет-нет! Подарить своей невесте драгоценности из военного трофея — это не западло. Вот ограбить обывателя, а затем, дарить, тогда да, очень нехорошо.
Выбрал и себе на серьгу колечко из фальшивого серебра, которое обычно оставалось после выплавки золота (платина обыкновенная) и по указу короля, под надзором алькальда топилось в реке на протяжении последних ста пятидесяти лет.
Серебряный полумесяц, который мне, как казаку положен, в левое ухо, нацепил когда-то лично дед Опанас. Потом серьга пропала, видно, пахолки Собакевича сняли, сама слететь не могла. Рыжье в ухе — не по статусу, а белый металл как раз подойдет. Да! И эту черную жемчужину пусть Ицхак в платине оправит. Не такая будет серьга, как писал Сабатини, и на капитана Блада похож не буду, это для меня слишком большая честь. Впрочем, о чужой, думать незачем, своей бы не потерять.
И, осталась последняя коробочка из красного дерева, что здесь? Часы! Карманные часы в золотом корпусе французской часовой мастерской 'Блуа'! Размерами немного больше, чем привычные в том мире, но точно такие же, как были в этом мире у моего отца. Только в центре крышки у него был камень синий, а у меня — белый бриллиант. Очень точный механизм, за девять месяцев отставал всего на три минуты.
Помнится, когда-то читал, что во времена преследования по религиозным мотивам, мастера-протестанты мастерской 'Блуа' сбежали из Франции в Швейцарию, где таких преследований не было.
Итак.
Один внеочередной вопрос решен. Начальный стартовый капитал для адаптации и обустройства в этом мире есть. Шесть тысяч нала и семнадцать безнала — вполне достаточно. Правда, эти деньги планировалось сделать немного другим способом, но тот тоже основан на экспроприации экспроприаторов, так что в случае непредвиденных дополнительных расходов, еще не вечер, добавим. Что же касается Вест-Индийских акций, то их, по идее, должно хватить на строительство и снаряжение приличной бригантины с полным парусным вооружением и одной пушечной палубой. Но мне это не к спеху.
Дополнительно появилась возможность сыграть две партии. Первая — поиметь преференции от знания обстоятельств убийства племянниц герцога, и вторая — попытаться выгодно перепродать залоговые векселя. Но делать это нужно не здесь, а где-нибудь в Мадриде.
Такими были мысли старого деловара, радость же молодого организма была совсем по другой причине — по полученной невероятной игрушке — часам. Однако, если объединенное сознание не вступает в противоречие с мыслями и идеями, то и прекрасно — часы, это супер.
Представляю состояние души, когда изготовлю более-менее приличное огнестрельное оружие. Вот тогда радости будет!
Внизу послышался звук колокольчика, это значит, что по солнечному хронометру — полдень и пора переодеваться к обеду. Быстро установил время на своих часах, потом надо будет уточнить на башне городского совета, там время постоянно корректируется.
Да, неплохо посидел. Сложил скомканные ненужные бумажки в камине, взял огниво, поджег трут из хлопка и устроил маленький костер. Все остальное сложил в тубус и спрятал в комод.
Завтракать приходил в тренировочном костюме, что вызывало едва прикрытую неприязнь дворецкого моим варварским видом, а на обед и ужин обычно одевал синий 'тропический', как говорил мастер Пьетро. Только однажды к ужину надел костюм, пошитый из черно-красного атласа. Сегодня же, запланирован день особый, поэтому, к обеду решил одеться повеселее, в костюм бежевых тонов, такую же шляпу с белым пером, светло-серые чулки и светло-коричневые башмаки.
Сегодня угрюмый взгляд дворецкого отреагировал на мой внешний вид более благосклонно. Он стоял за спинкой пустого кресла хозяйки, а недавно вылезший из постели Луис что-то веселое рассказывал, при этом присутствующие для приличия улыбались.
— Сеньоры, — объявил дворецкий, — Дона Изабелла просила передать свои извинения, она слегка захворала, и будет обедать в своих апартаментах, — повернулся в сторону выстроившейся у стены прислуги и приказал, — Подавайте.
— Что с ней, Паоло? Схожу немедленно проведаю! — подскочил Луис.
— Сеньора просила сказать, дон Луис, что она приглашает вас на разговор после ужина. А после обеда она примет дона Микаэля.
— Да? — Луис с удивлением на меня уставился и сел на место, — А что у тебя?
— Хотел испросить разрешения посмотреть библиотеку, — ответил и заметил пренебрежительный взгляд Паоло.
— Сказал бы мне, я бы и сам показал, — Луис небрежно махнул рукой.
— Как-то не подумал. Но теперь отказаться от аудиенции никак не могу.
В это время на столе расставили все блюда, Паоло разлил по бокалам красное сухое вино и Луис, на правах старшего, прочел молитву. Мы, перекрестившись каждый по-своему, приступили к трапезе.
На аппетит никогда не жаловался. Окинув взглядом стол, ткнул ножом в направлении дымящейся запеченной бараньей ноги, вкусно пахнувшей душистыми специями. Паоло отрезал мне неслабый кусище, на блюдо добавил ломтик ананаса и я, с удовольствием, предался чревоугодию.
Сегодня за столом никто долго не засиживался, без доны Изабеллы было неинтересно и, запив все вином, отправился к себе ожидать приглашения. Однако, даже не успел присесть, как Паоло уже стучался в дверь.
В хозяйских апартаментах был впервые. Создалось впечатление, что вроде бы попал на экскурсию в какой-то музей. Пол в кабинете изготовлен из разноцветного паркета, у двух узких и высоких окон, усеянных переплетом маленьких разноцветных и мутноватых стеклянных квадратиков, висели длинные шторы в светлых тонах. Стол был массивным, из красно-вишневого дерева, таковы же и кресла, и стулья, и софа, обитые светло-зеленым велюром. Несмотря на то, что в помещении было довольно тепло, в камине тлели угли и, судя по пеплу, там совсем недавно жгли какую-то макулатуру.
Не знаю, но любой мужчина, который сюда войдет, сразу же зрительно — по расположению безделушек, и по сладковатому, но не приторному запаху парфюмерии определит, что здесь хозяйничает женщина.
Эта женщина сидела за столом перед кипой каких-то документов, ее лицо было укрыто вуалью. Не думаю, что с вуалью перед глазами, удобно копаться в бумагах. Наверное, накинула умышленно, чтобы мне сложно было увидеть ее лицо. Остановившись перед столом, поклонился и шляпой смахнул с башмаков несуществующую пыль.
— Присаживайся, дон Микаэль, — она кивнула в ответ на мое приветствие и быстро проговорила, в надежде оперативно меня отшить, — Ты хотел сказать что-то важное, слушаю внимательно.
Присел на краешек стула, вытащил скрутку векселя, перетянутую шелковой нитью, и положил на стол.
— Это тебе.
Она подняла руку, хотела его взять но, не дотянувшись, ее рука опустилась на стол и стала подрагивать.
— Что это? — хрипло прошептала она. В принципе, если она когда-либо этот листочек видела, то могла догадаться и сама, тем более, что даже на наружной его части выглядывала характерная закорючка подписи местного нотариуса, — Это то, что я думаю?
— Да.
Она дрожащими руками взяла сверток, стянула шелковую нить, развернула, нервно откинула вуаль и быстро пробежала глазами текст, затем, медленно прочла еще раз и прижала к груди. Из ее красных, опухших глаз, медленно скатилась слеза.
— Откуда он у тебя? — ее голос был тихим и дрожащим.
— Нашел.
— Где? — выражение лица медленно стало меняться, глаза распахивались все шире и стали большими и круглыми, как пиастр.
— На дороге. Вчера разминал лошадь на выездке. Смотрю — лежит. И вот, — развел руками.
— Ты хочешь сказать, что среди дороги просто так валялось двадцать тысяч серебром?! — к бесконечному удивлению, на ее лице добавилась гримаса недоверия.
— Ну, да. Просто так.
— А сеньор Аугусто...
— Прости, дона Изабелла, не упоминай этого имени. Этот человек больше никогда не придет к тебе, и не побеспокоит. Слово дворянина.
Ее глаза сузились, а лицо стало чрезвычайно серьезным. Несколько минут она сидела молча.
— Я верю тебе, дон Микаэль, — сейчас ее эмоции читались, как в открытой книге. Девочка, воспитанная в благородном семействе; женщина, десять лет безраздельно правившая феодом супруга, который занимался чем угодно, только не хозяйством; владетельница, слово которой всегда было бесспорно, -неожиданно попала под шоковый пресс, который уничтожил привычное мировоззрение и развалил душевное равновесие. И есть только два пути: лечь подстилкой под мразь, которая всю оставшуюся жизнь будет вытирать о тебя ноги или идти нищенкой в мир. И все это — за дела, к коим лично не имела никакого отношения. Но вдруг появилось спасение, откуда никто и помыслить не мог, — И... что ты за него хочешь?
— Дружбу.
— Что, прости?
— Просто дружбу.
— Это — безусловно. Но ты не представляешь, что для меня сделал. У меня сейчас есть, всего одиннадцать тысяч. Оставшуюся часть платежа, готова буду выплатить через месяц.
— Сеньора. Ты не поняла. Этот документ, — кивнул на бумагу, прижатую к груди, — Да, теперь моя собственность. И я дарю его тебе!
— Но я не могу принять такой подарок, здесь затронута честь семьи...
— Однако, это подарок, и располагай им как угодно.
— Но, что же мне делать? — она расправила вексель и недоуменно на него посмотрела.
— Лично я бы на твоем месте, бросил его туда! — и кивнул на тлеющие угли камина.
— Туда? — тихо спросила.
— Ну, да. Если хочешь, могу помочь.
Она молча посидела, ее лицо разгладилось, в глазах вспыхнула искорка, а губы чуть вытянулись в легкой улыбке. Затем, встала из-за стола, ее сгорбленная фигурка выровнялась, а грудь подалась вперед.
— Ну, уж нет! Это удовольствие хочу получить лично! — решительно направилась к камину и швырнула вексель, стоимостью двадцать тысяч, в жар. Огонь громко пыхнул и сожрал бумажку за считанные секунды. Она развернулась, подошла ко мне и в глубоком реверансе поклонилась.
— Дон Микаэль...
— Для тебя всегда, просто Микаэль, — подхватил ее под локти и приподнял, затем, и сам смахнул шляпой пыль с башмаков, — Теперь, разреши откланяться, сеньора.
— Изабель. Для тебя всегда Изабель.
— Благодарю, Изабель.
— Постой, Микаэль, не уходи. Я, право, должна тебя отблагодарить, поэтому, всегда можешь располагать моим замком, как самый желанный гость. Обещаю, ты ни в чем не будешь испытывать нужды, все твои затраты по учебе возьму на себя, а по окончанию ее, выделю небольшое состояние.
— Дорогая Изабель. Никаких денег не возьму, я достаточно обеспеченный человек. При необходимости смогу даже тебе помочь. Кроме того, в моей жизни были возможности воспользоваться деньгами и связями очень богатых женщин, но себе этого не позволял и никогда не позволю. Это принципиально.
— Удивительно! — ее глаза, в которых появилась некая смешинка, быстро окинули меня сверху вниз. Чисто, Мишка, никогда бы не понял этого взгляда, но мне-то нынешнему, прочесть во взгляде женщины мысль: 'какие твои годы, мальчик?' не составило никакого труда, — Но я этого просто так оставить не могу, это тоже принципиально. Неужели у тебя все есть и ты ничего не хочешь?
— Нет, Изабель, мои желания сейчас невыполнимы.
— И все же?
Почва нашего дружественного длительного сосуществования была подготовлена, и ничего говорить больше не следовало. Но взыграли гормоны молодого тела, и вместо того, чтобы откланяться и уйти, остановился, уставился ей в глаза, нечистая сила дернула за язык, и вынудила сказать:
— Да, я действительно кое-что хочу. Очень.
— Говори, Микаэль, сделаю все, что в моих силах.
— Хочу, Изабель, целовать твои руки. Плечи. Шею. Глаза. Губы.
— Но..., — в ее глазах стал проявляться испуг, а щеки, с каждым моим словом, начали пунцоветь все больше.
— Хочу целовать твою грудь, живот, ноги. Прикасаться к ним. Ты мне понравились с первого взгляда, я хочу тебя, Изабель.
— Это невозможно! — она отшатнулась от меня и отступила на шаг.
— Вот видишь, Изабель, я же говорил, что это невыполнимо.
Глава 5
— Я еду с вами! И не отговаривай меня! Я пять лет не была при дворе! Уже закисла в провинции. Мои кузины пишут такие интересные вещи, хочу тоже увидеть.
