— Да. Не препятствовать, желающим переселиться в мое княжество и, если можно, выделить за поселком место под строительство куреня для отдыха людей.
— Не буду препятствовать, даже наоборот, буду способствовать. У нас ежегодно в разных дурных, неподготовленных набегах сотни молодых казаков гибнут. Все удаль свою показывают. Уж лучше пусть к тебе отправляются.
— Крестьяне тоже нужны, пан Максим, и моя благодарность не будет иметь границ. Нужды запорожцев знаю, в меру своих сил буду передавать то, что надо, даже без оплаты. Только побольше бы переселенцев. Лошади, скот и барахло, не интересует, это все и в Европе возьму.
— А беглых москалей возьмешь?
— Отправляй. И не только беглых. В будущем вообще планирую основную часть переселенцев из Московии набирать. Думаю, найду там с кем договориться.
— Вижу, пан Михайло, размах у тебя серьезный. Ты там это..., когда будешь чего-то передавать, так в первую очередь медь, олово присылай. И зелье нужно. И серебра подкинь немного, на бедность.
— Заметано, — улыбнулся я, — Да! Пан Максим, не мог бы мне выделить десятка по три пистолей, да мушкетов. С возвратом. Бойцов собирался довооружить в Каширах, но потребность прямо сейчас возникла. Верну через месяц в исправном состоянии по три с половиной десятка и тех, и тех. И еще дюжину верховых лошадок, если можно. Верну пятнадцать.
— Я разве похож на жида, что ты мне проценты в рост предлагаешь? — обиделся он, — Я тебе и так дам.
— Извини, это не в рост, это в счет будущего нашего сотрудничества. Местных хочу на неделю по домам распустить, да оружие с собой дать, а у меня такого мало. В повозках мортирки и переносные картечницы лежат.
Может быть, не все услышали, что хотелось друг от друга услышать, но разговор быстро свернулся, и мы отправились на свежий воздух. И здесь окунулись в привычную обстановку шумной казацкой вольницы.
Оставшееся время до вечера прошло в веселье. С разрешения пана куренного атамана, и к всеобщей радости всего гарнизона и моих бойцов, на площадь перед крепостью, поселковый корчмарь привез ведро горилки, два бочонка пива, запеченного кабана и целый мешок сушеных лещей.
Были провозглашены здравицы в честь освободителя братьев-товарищей из татарско-турецкого полона. Честно говоря, было чертовски приятно. А еще было приятно, что никто из наших ребят не упился.
На следующий день с рассветом мы вышли в сторону Днепра. Сразу же за Сокольцом, как и ранее планировалось, отряд разделился на шесть групп. Пять из них, разбежались в разные стороны, бойцы отправились на побывку, проведывать своих родных, близких и друзей. Через неделю их отпуск заканчивался, и они должны были идти в Гнежин, на соединение с моим десятком и обозом.
Иван по пути свернул на Киев, где собирался посетить Лавру и проведать родственников. Затем, ему предстояло вернуться в Соколец, встречать и организовывать переселенцев. Мы даже поругались, уж очень ему хотелось идти со мной, да поучаствовать с нашим оружием в руках, в боях местного значения.
Глава 4
В нашем семейном доме в центре Гнежина, мы с бойцами сопровождения проживали уже пятый день. Во дворе стоял казацкий курень, типа казармы, способный принять сто человек, но мой десяток кирасир и десяток обозных, разместились в доме, комнат было много.
Бывал я в нем редко, а вот отец с мачехой напротив, случалось, жили месяцами. В этом доме часто бывали гости, приглашались музыканты, устраивались застолья, поэтому, и залы, и кабинеты, и спальные комнаты, были хорошо отделаны, а всю мебель изготовил, как и в Каширах, специально нанятый мастер-итальянец, из красного и белого дерева. Стены в помещениях были высокими, по моде нынешних времен сплошь завешаны коврами. Коридоры и большинство комнат украшали настенные бронзовые подсвечники, хозяйский кабинет и спальню — серебряные. С потолков приемного зала и столовой, на цепях свисала хрусталь венецианских люстр. Их еще мой прадедушка с какого-то похода приволок. Гобелены и дорогое оружие на стенах не висело, это добро было только в родовом доме.
Постоянно проживали здесь — домоправитель, старый казак Валько, потерявший когда-то левую руку в бою с татарами, его супруга баба Одарка, ведающая хозяйством, а также вдова — повариха Глафира, с сыном Антошкой, исполняющим обязанности конюха, и дочерьми — горничными Наташкой и Сашкой.
Когда постучали в ворота, нам открыли быстро, буквально через минуту. Как потом выяснилось, слух о том, что Михайло Каширский потихоньку двигает домой с лыцарским эскортом, обогнал мое появление на целых четыре дня. Открылась калитка и выглянула стриженная под горшок голова повзрослевшего Антошки. Его глаза округлились, челюсть упала, он резко развернулся и заорал во всю глотку ломающимся голосом:
— Деда! Пан приехали! — затем, стал распахивать ворота.
Первым на крыльце объявился невысокий, сухонький дед Валько, его лицо окаменело, а из глаз скатилась скупая слеза. Затем появились женщины, старшие и меньшие.
— Михасик, сынку! Наконец-то, — из двери выкатилась круглая, как колобок, баба Одарка и громко зарыдала, а Глафира и девчонки стали подвывать.
— А ну, цыц дурехи! — дед двинул в бок бабу и припечатал по мягкому месту Наташку, — Чего визжите, как недорезанные?! Радуйтесь, хозяин вернулся! Михайло Якимович! Живой и невредимый! Господи, Благодарю Тебя!
Первые два дня мы устроили выходной, спали и отъедались, особенно нажимали на фирменные, бабы Одарки пампушки да пироги, начиненные разными повидлами. И не потому, что в дороге оголодали, совсем наоборот, в каждом сельце и городке, через который шел наш культурно-просветительский, агитационный поезд, местный атаман считал своим долгом предложить и кров, и угощение.
Хлеба были убраны, и повеселиться народу на вечерницах, ничего не мешало. Однако, после нашего ухода, некоторые атаманы скрипели от злости зубами: вдруг резко назначались массовые венчания и свадьбы, и очень даже неглупая молодежь собиралась в дорогу. А другие атаманы, особенно из богатых сел, например, такие как пан Мыкола Сероштан, сам собрал две дюжины парней, у которых не предвидится никаких перспектив, кроме как саблей помахать, да сгинуть.
Верить мне или не верить, разговора не было, но очень многие казаки сомневались. Думаю, что когда на соединение с отрядом начнут стягиваться отставшие отпускники, и поскачут по моим следам, сомнения некоторых развеются.
Вообще, сельский атаман — это местный царь и бог. Почти всегда он, во-первых, справедливый и, во-вторых, предприимчивый, хитрый и жестокий человек. Он всю округу держит железной рукой, без ведома его, даже собака не гавкнет. Поэтому, с каждым атаманом старался расстаться с миром, конкретно обещал, что казаки его уедут в дальние дали недаром. Уверял, что на моих новых землях есть и медь, и олово, и свинец, поэтому, как только обоснуюсь, то к следующему году подготовлю корабль с подарками и весточками от родных, а слитки в пару тысяч фунтов он сможет к первому числу месяца вересня, забрать в крепости Кривоуса.
Как-то в той жизни начал читать одну книженцию, сюжет которой раскручивается с попытки некоего богатого магната позабавиться с красавицей-дочерью сельского казачьего атамана. Здесь скорбящий, трясущийся от страха отец, публично вручает в руки пахолков магната родную дочурку, как овцу на заклание.
Боже мой! Какая глупость! Где же правда жизни?! Если бы это была собственная мужицкая деревня крепостных, а вместо атамана — сельский староста, — еще куда не шло, можно было бы поверить. Но в казацком селе такого случиться не могло в принципе. Мужчина, взявший в руки меч, и единожды испив крови врага, никогда! Никому! Не позволит насиловать не только собственную дочь, но и дочь соседа! Даже, когда ходят друг к другу в набег, то ни казак шляхтянку, ни шляхтич казачку бесчестить не будет, разве что заберет к себе домой для дополнительного выкупа. Правда, бывают исключения, если идет война на истребление.
Однако, был известен случай группового изнасилования казачки-хуторянки одним из отпрысков богатого помещика пана Ярузельского вместе с дружками. Чтобы скрыть сею гнусность, они ее убили. Но кто-то из работающих в поле крестьян что-то видел, кто-то кому-то шепнул, и все это вылезло наружу.
Троих дружков изловили и умертвили быстро, а малого Ярузельского спрятали при дворе французского герцога, но казаки и там нашли. Возмездие в данном случае было неминуемым.
Таким образом, шляхтич и казак, это не просто слова-синонимы, это абсолютно одинаковые люди, только называются по-разному. И один, и второй, не имея за душой ни гроша, а на теле драную свитку или шаровары, никогда не пожелают расстаться с родовым мечом, стоимостью в целую деревню, вместе с крепостными. Да, друг с другом не целуются, и молятся, один в церкви, а второй — в костеле, но вековая готовность дать и получить обратку, заставляет относиться друг к другу корректно.
Обо всем об этом размышлял, лежа в бане на полке, где оба лейтенанта вдумчиво охаживали меня березовыми вениками.
За эти дни успел сходить на прием к пану полковнику, где в присутствии казацкой старшины, новоназначенный гетманом полковой писарь, составил за моей подписью универсал* о передаче прав на родовые земли и титул главы рода в собственность брату Юрию Якимовичу Каширскому, по вхождению в совершеннолетие. Распорядителем имущества до момента вхождения в возраст четырнадцати лет, назначил его мать Анну Каширскую.
В универсале отметил, что Юрий или его потомки потеряют титул, если данные земли в добровольном порядке будут переданы под юрисдикцию не православных монархов. Моя вера в кровь рода и знания будущего говорили, что царь Петр такого не допустит, но мало ли как оно повернется лет через двадцать, после того, как мы начнем менять вектор развития истории. Поэтому, один экземпляр собирался завезти в Каширскую ставку, а второй — передать в архив Митрополиту Киевскому и Всея Руси.
* Распорядительный акт. Издавался войсковой старшиной, князем, сеймом, гетманом или королем Польским.
Но узнав, что после кончины Митрополита Иосифа* до сих пор никто другой не избран, решил в Лавру не ездить, а универсал передал на хранение отцу Феофану, архимандриту Гнежинского монастыря.
Можно было бы обойтись и без этих сложностей но, припоминая рассказы своего деда еще в той жизни, что лишение титулов дворянства, имеющего корни, уходящие в глубь веков, для монархов было делом довольно сложным. Можно было нагло ограбить, забрать земли, убить князя и вырезать наследников, вплоть до беременной жены, но нельзя отобрать указом то, чего никогда не давал. Например, князья Гедеминовичи, попавшие в немилость Ивану Грозному, сбегали за кордон Московского царства, сразу же восстанавливали свой статус и опять назывались князем или, как в Европе говорили 'принц', иногда 'дюк'. Мало ли, какому самодуру что в голову взбредет, поэтому, более разумные правители примеряли ситуацию на себя и по отношению к древним династиям, вели себя очень осторожно.
А вот церковь в те времена на этих землях, была еще вполне самостоятельным игроком и на любого местного дворянина могла повлиять посильнее монарха.
По завершению всех династических и наследственных действий, сходил к казначею и забрал переданные казаками выкупные деньги — 1530 талеров. Получилось почему-то на тридцатку больше. Кроме того, выдали задолженность по оплате за последние три года службы, мне — 432 талера, а также за отца — 2400 и за деда — 1200, которые до написания моего заявления, мертвыми не считались. Правда, пришлось уступить в реестре место деда, какому-то родственнику пана полковника. Зато за своей фамилией так и оставил два места рядовых казаков с правом выдвижения в старшину. Пока Юрка подрастет и возмужает, пока родит и вырастит сына, в строй поставить будет кого. А карьерный рост у нас, как и везде, зависит от образования и количества грошей. У Юрки будет и то, и другое, так что дорога в старшину ему всегда открыта.
Домой в возке увезли восемь пудовых, и один десятифунтовый кошель серебра.
Своему родственничку Собакевичу ни с кем, особо, кости не мыл. Но выяснил, что как только Иван Заремба донес из полона мою сказку, то восьмерых своих пахолков он жестоко казнил, а трое — сбежали в неизвестном направлении. Свою же личную участь в этом деле, он отрицал напрочь. Правда, месяца три назад с большим обозом отъехал в Речь Посполитую в гости к шурину, который проживает в собственном замке, недалеко от города Смела**.
Ничего страшного, Конецпольские, которые являются сюзеренами этих земель, имеют определенные планы в отношениях своего самого младшего отпрыска и моей сестры Татьяны.
* Митрополит Киевский и Всея Руси в 1663-1675гг.
** Город в Черкасской области Украины, основан в 1633 году Станиславом Конецпольским, польским магнатом древнего шляхетского рода.
Наш отец, в приданое ей земли не определил, но выделил сто тысяч серебром, что сделало ее привлекательной невестой даже для дальних европейских магнатов. Не знаю, как она сама к этому всему относится, но лично мне данная ситуация на руку, и никуда от меня Собакевич не денется.
Сегодня наступил, наконец, десятый день отпуска, и с самого утра на моем дворе случилось столпотворение. Если бы заранее знал, чем окончится мое напутствие отпускников, формулировал бы слова несколько иначе. А говорил тогда так:
— Если кому-то не нравиться ходить на корабле по морям-океанам и смотреть мир, должен привести ко мне замену не менее двух человек. Если кто-то из рядовых хочет стать сержантом, значит, свое отделение должен сформировать сам. И девчонок не забудьте, пусть их с сопровождением отправляют сюда, в Соколец, здесь их пан Иван ожидать будет. Там, где мы будем жить, только чернокожий и краснокожий народ. На вкус и цвет товарища нет, но учтите, самые работящие девчонки, это наши, беленькие. В-общем, те тоже ничего, но борщ готовить не умеют. Да, не забудьте подобрать всех бродячих сирот, даже самых маленьких.
Наши казачки очень легки на подъем. Уговаривать сбегать за хабаром, или поклониться достойной службой за бесплатное пожизненное пользование ланом земли, не надо. Вот и получилось, что отправил на побывку семьдесят два человека, а во двор усадьбы и на поляну за огородами набилось пятьсот восемьдесят молодых да наглых, но женатых, обвенчавшихся буквально за три дня. И это еще не все. По самым приблизительным подсчетам, в ручейках, которые сейчас стекаются к Сокольцу, идет еще около сотни казаков, которые сопровождают их жен, сестер, а также меньших братьев. Сколько всего будет людей, даже не знаю, но тысячи на полторы рассчитываю.
Здесь, в окрестностях Гнежина никого не агитировал, но побывало у меня на дворе до десятка разных расспросителей. С каждым из них переговорил обстоятельно, глядишь, ручеек молодежи и отсюда отправиться.
Тащить за собой такой кагал, словно на войну, было бы неправильно, да и отступать от ранее намеченного плана не хотелось. Поэтому, нужно было принимать какое-то решение.
— Петро, Данко, — позвал ребят, которые бросили в бадью веники и уже собрались выскочить из парилки.
